Европа и Россия в огне Первой мировой войны (К 100-летию начала войны) - Агеев А. И.

Злонамеренные слухи и горькие оценки переплелись в современной мифологии для латвийских школьников: «Кровавые бои продолжались, немецкое наступление было задержано, но Елгава и Курземе остались в руках немцев. Потери латышских стрелков — около 2000 убитыми и 7000 ранеными — были бессмысленны. Многие считали, что верховное командование русской армии сознательно стремилось уничтожить латышские полки. Хотя сознательное предательство не было доказано, возмущение латышских стрелков было обоснованным. Оно также имело большое значение в последующих событиях» (305); «Осенью 1915 г. немецкая армия быстро продвигалась вперед на рижском направлении. Русская армия не боролась с полной отдачей, так как была апатичной; генералы не хотели и не могли вдохновить солдат на борьбу. Противника они считали превосходящим, а землю, за которую следовало бороться, чужой для себя» (356).

Латышский историк Янис Лисманис в своей фундаментальной книге, посвященной мемориализации мест боев и захоронений воинов на территории Латвии в период с 1915 по 1920 г., дает описания и ссылки на 252 захоронения солдат российской армии разных национальностей, отмечая при этом, что «большая часть из них не сохранилась до нашего времени» (357). Однако латвийский краевед Александр Ржавин приводит данные о существовании ранее около 500 таких захоронений, включая единичные и расположенные на немецких кладбищах. Подготовленный его стараниями мартиролог «Список захоронений воинов российской армии, погибших во Вторую Отечественную войну (1 августа 1914 — 3 марта 1918 г.) на территории Курляндской, Лифляндской и Витебской губерний Российской империи (с 1 сентября 1917 г. Российской республики)» доступен в электронном виде [84]. Общая численность воинов Российской армии, захороненных на территории Латвии, точно неизвестна, тогда как немцы подсчитали количество своих павших солдат — около 24 тыс. военнослужащих (357).

После событий февраля 1917 г., сопровождавшихся ликвидацией сословных привилегий и провозглашением гражданских свобод, усилились требования автономии Латвии в составе демократической России. В органах территориального управления в подконтрольных Временному правительству России районах Лифляндии начали преобладать латыши, назначавшиеся теперь и на самые высокие должности. Так, в марте 1917 г. неоккупированную Лифляндию впервые возглавил латыш Андрейс Красткалнс.

Роль Февральской революции как катализатора автономистских (и скрытых сепаратистских) тенденций на не оккупированной немцами части Латвии отражена и в учебной литературе: «У каждой нации есть право на самоопределение. Получение государственного суверенитета является неотъемлемой частью этого права. Латышская нация использовала историческую возможность и завоевала суверенное государство. Латвийское государство образовалось в период, когда Российская империя в Первой мировой войне стояла на пороге военного, экономического и политического краха. Февральская революция открывала широкие возможности для автономии живущих в России народов» (358); «После Февральской революции мнения о дальнейшей судьбе Латвии были разными. Временное правительство считало Латвию неотъемлемой частью России, у населения которой не могло быть никаких прав на самоопределение. Крупнейшей латышской партией того времени были социал-демократы, которые раскололись на две группы — большевиков и меньшевиков. Большевики считали, что Латвия должна быть в составе России. Они были убеждены, что большевики должны взять всю власть в России, а также в Латвии, действуя в соответствии с учением К. Маркса о государстве диктатуры рабочих. В Латвии ими руководил Фри цис Рознь.

Меньшевистская часть социал-демократии Латвии в большей мере защищала интересы латышского народа. Она требовала для Латвии права на автономию, чтобы латышский народ на своей земле мог свободно выбирать путь своего хозяйственного и культурного развития. Позднее они примкнули к сторонникам идеи независимого Латвийского государства и окончательно порвали с большевиками» (359).

По мере продвижения германских войск, которым в августе 1917 г. удалось форсировать Западную Двину и захватить Ригу и часть Рижского уезда, происходила большевизация латышских стрелков и значительной части мирного населения не-оккупированных территорий, а также активизация национал — буржуазных и национал-интеллигентских кругов. Поток беженцев был уже не столь мощным, как в 1915 г.; в Риге осталось немало латышей, что открывало этот региональный центр для различных политических спекуляций с германской стороны.

Наряду с фактором германской оккупации Курляндии и Риги (а с февраля 1918 г. — всей территории современной Латвии) расшатывали ситуацию отсутствие устойчивой власти в Петрограде, нарастание радикальных настроений и насилия, «похабный» Брестский мир, а также опасения в латышских политических кружках утраты родных земель «навсегда». Все это постепенно открывало путь к «интернационализации» прибалтийского вопроса, упованию на волю Антанты и/или германских сил, созданию уже в 1918 г. марионеточных (правительство Рыдание) и коллаборационистских (правительство Лисманис) политических новообразований.

Вызванная Первой мировой войной хозяйственная разруха и социальные беды (массовая безработица, нужда, голод, большая численность нетрудоспособных инвалидов войны), как отмечают историки, в сочетании с жестоким террором немцев на оккупированных территориях ощутимо задели широкие слои латышского населения и явились факторами его революционизирования (360). В авангарде трансформации политико-административного ландшафта не оккупированной части Лифляндии стояли большевики, сочетавшие тактику создания новых органов власти (Исполнительный комитет Совета рабочих, солдатских и безземельных депутатов Латвии — Исколот) и борьбы за места в официальных структурах. Такой подход дал им не только возможность закрепить свое доминирование в советах, но и превратить в манифестацию торжества своей партии легальные выборные органы. Так, в сентябре 1917 г. представители большевиков в Вид земском земском совете получили голоса 63 % фактических избирателей, а в ноябре за делегатов Учредительного собрания России — 72 % («Крестьянский союз» К. Лисманис, являвшийся наиболее популярной правой силой, довольствовался соответственно 36 и 23 % голосов). Таким образом, еще до октябрьского переворота 1917 г. территория Латвии, не занятая немцами, считалась одним из самых большевизированных регионов России.

Стоит ли удивляться, что после переворота в Петрограде в незанятой немцами большей части Лифляндии практически без сопротивления была установлена советская власть. Затем в условиях немецкой оккупации, подписания большевиками Брестского мира, Гражданской войны, иностранной интервенции прибалтийский вопрос был вытолкнут из внутриполитического контекста в международно-политическую плоскость. Под лозунгом борьбы с большевистской угрозой в схватку за передел прибалтийских окраин России вступили Германия, Великобритания, Франция и США.

После поражения Германии в Первой мировой войне Антанта использовала ее вооруженные силы в Прибалтике с конца 1918 г. для «перемалывания» большевиков, а сами немцы, маневрируя между странами-победительницами, стремились так или иначе закрепиться в регионе. С одной стороны, победа большевиков в Гражданской войне в России, их заинтересованность в преодолении международной блокады, с другой стороны — стремление бывших союзниц России ослабить ее и во всяком случае создать «санитарный кордон» против большевизма на Западе, создали условия для международного признания суверенитета «буржуазных» Латвии и Эстонии.

Литовская Тариба (Государственный совет). Сентябрь 1917 г.

В учебной литературе эти события подаются с изрядным цинизмом: «Россию раздирали военные действия и смута, в которые большевики широко вовлекали латышские стрелковые части. Их посылали на ликвидацию бунта бывших союзников большевиков — левых эсеров в Москве, против белогвардейской армии адмирала Колчака и в другие места» (361); «Большевики не отказались от имперской идеи, лишь замаскировав ее интернационализмом и тезисом о праве наций на самоопределение. Однако их попытка в 1919 г. с помощью военного вторжения и разжигания гражданской войны сформировать в Латвии свой режим не увенчалась успехом» (362).