История любовных побед от Античности до наших дней - Болонь Жан-Клод

ИСКЛЮЧЕНИЯ ИЗ ПРАВИЛ КУРТУАЗИИ

Однако не будем идеализировать всех этих трубадуров и рыцарей, не имевших ничего общего с теми романтическими героями, которых желал видеть в них XIX век. Каким бы беззаветным ни было в теории поклонение женщине, способное якобы распространяться даже на «мерзавку», на деле «утонченная любовь» оставалась игрой, которой знатные дамы и юные рыцари забавлялись в ожидании брака. Вне этих пределов наши дамские угодники охотно избавлялись от избытка кипящих молодых соков.

«Декамерон» Боккаччо, изобилующий сценами обольщения, которые зачастую разыгрываются в среде, чуждой куртуазии, оставляет впечатление, что женщины очень падки до секса, но боятся, уступив соблазну, погубить свою репутацию. Стало быть, не стоит труда их обольщать: они на все согласятся, лишь бы оставалась возможность утверждать, будто они сопротивлялись, но их принудили. Надо взять их хитростью, это прямиком ведет к сближению. Молодые люди всячески обманывают их: один выдает себя за мужа своей пассии, другой за архангела Гавриила, третий убеждает девицу, что загонять дьявола в ад — благое дело, а еще можно прикинуться немым. На женоненавистнических предубеждениях такого рода основаны сложные стратегические построения, все еще рекомендуемые иными руководствами по кадрежу.

Все это прекрасно, пока остаешься в своей среде. Но как действовать, имея дело с крестьянкой? «Если хочешь быть куртуазным и благоразумным, не теряй головы от простолюдинки», — предостерегает еще в XII веке мэтр Элия. А если это все же случилось? Коль скоро плебейки ничего не смыслят в куртуазии, чего ради хлопотать, пытаясь прельстить их? Пасторали, любовные песни о встрече рыцаря и пастушки, убедительно демонстрируют, что сии девицы, чуждые тонкого воспитания, нечувствительны даже к самым прекрасным речам и трогательным уговорам. Распинаться перед ними — только попусту время терять, так ничего не добьешься, а то и палкой отдубасят. А потому «предавайся своим желаниям без колебаний, бери их силой, — настойчиво советует другой автор, Друар Ла Ваш. — Она отвергает ухаживания столь благородного любовника, который оказывает ей честь, без лишних предисловий задирая ее юбку? Это же прямое доказательство, что она всего лишь мужичка!» Тем очевиднее, что здесь церемониться нечего, вторит ему Ле Шаплен: «Чтобы излечить от целомудрия, их надобно для начала немножко принудить».

Стало быть, у изнасилования еще есть впереди отрадные перспективы. Куртуазная любовь не мечет бисера перед простолюдинками. Из мира низких соблазнов исключаются одни только высокопоставленные дамы. В рыцарских романах, воспевающих красоту «утонченной любви», сплошь и рядом фигурируют благородные девицы, которых рыцари берут силой, встретив их на развилке дорог и увезя в свой замок. Новая полиция нравов не видит надобности защищать женщину без мужа.

В любовном сближении за пределами куртуазных правил надобно различать несколько форм. Согласно неписаному закону, рыцарь, ни с кем не связанный, вправе захватить любую женщину, не имеющую друга-защитника. Именно об этом толкует мать Персеваля, поучая сына: пусть он оказывает поддержку беспомощным девицам и дамам, среди которых ему можно «испросить» одну себе в подруги. Желательно с ее согласия, но это не столь необходимо. У Кретьена де Труа девушки в подобных обстоятельствах должны вознаградить героя кольцом и поцелуем, но все «чрезмерное» строго-настрого запрещается. Ошибка Персеваля в том, что потребовал у девственницы этот поцелуй — даже целых семь! — и кольцо, не желая сделать ее своей подругой и не заботясь о том, что друг у нее уже есть. (Согласно автору, Кретьену де Труа, — ошибка Персеваля в том, что тот неправильно истолковал смысл слишком расплывчатого и двусмысленного наставления.)

В «Лэ о Дезире», которое входит в состав «Сказания о Граале, или Персеваля» ситуация еще страннее. Этот молодой рыцарь, встретив на распутье благородную девицу, действует сообразно тем же заветам («Не может рыцарь стать простолюдином»): он сходит с коня и, решив сделать незнакомку своей подругой, хватает ее и кладет на траву, собравшись овладеть ею. («Коль скоро ею он весьма пленился».) Выпутаться из этой ситуации ей удается, только сообщив насильнику, что у нее есть спутница, которая еще красивее.

В этих литературных источниках речь ни в коем случае не идет о том, чтобы овладевать всеми встречными женщинами, но лишь о той первой, которую рыцарь сочтет достойной стать его подругой. А поразительно то, что согласие дамы при этом ни к чему и что физическое сближение обходится без просьбы, сводясь к демонстрации права сильного — не более, ведь Дезире даже рта открыть не удостаивает. Притом если Персеваль — простак, не знавший никого, кроме своей матушки, то Дезире кавалер, видавший виды, он посвящен в рыцарское достоинство более десяти лет назад, его ценят в придворных кругах Франции и Бретани! Это сводит почти на нет уважение, которое рыцарь обязан испытывать к своей подруге. Или, того хуже, создается впечатление, что для девицы, если она свободна, немыслимо отказать рыцарю, домогающемуся ее любви.

Более того, это грех, за который придется расплачиваться на том свете. В «Декамероне» (День пятый, новелла восьмая) фигурирует прекрасная гордячка, осужденная после смерти вечно убегать от любовника, преследующего ее, словно дичь. В «Лэ о кавалькаде» мертвые любовники бодрой иноходью трусят на богато убранных конях, между тем как равнодушные мучаются, трясясь без стремян мелкой рысью. Поскольку уступать любви вменяется даме в обязанность, это, несомненно, ограничивает надобность в ее обольщении.

Куртуазная любовь — не более чем манера поведения, разумеется, самая благородная, но не самая распространенная; она требует от влюбленного, чтобы тот был достоин своей дамы. Однако юношеская сексуальность ищет выхода, тем паче в среде аристократии, где почетного супружества можно ждать до тридцати, а то и до пятидесяти лет. Удовлетворение этой потребности обеспечивалось тем, что называлось «donoi» или «donoiement», — словами, ведущими свое происхождение от «domina» («дама», «госпожа») и предполагающими далеко зашедший «флирт». В романах, например в романе Кретьена де Труа «Ивейн, или Рыцарь со Львом», как нечто абсолютно нормальное, изображается появление короля Артура с придворными и целым эскадроном из девяти десятков девиц в расположении королевского войска или поступок безмужней владелицы замка, вдовы или сироты, которая просто-напросто забирается в постель к проезжему герою.

С другой стороны, девушка, чересчур искусная в куртуазной риторике, рискует оказаться плохой женой. Доказательством тому служит сцена, где Жоффруа де Латур Ландри представляют девице, которую его отец выбрал ему в жены. В присутствии родителей затевается куртуазная болтовня в лучших традициях жанра. Естественно, что к концу разговора девушка полна самых радужных надежд. Ведь она показала себя во всем блеске, это совершенно очевидно. Но когда отец спрашивает молодого человека, каковы его впечатления, юный Жоффруа неодобрительно замечает, что эта дева уж слишком бойка, ее ловкость и открытость в любовной игре ему не по нраву. Он полагает, что хорошей жены из нее не получится, причем скандал, чувствительно задевший ее репутацию полтора года спустя, подтвердит это мнение в его глазах. Когда, в свою очередь став отцом, он в 1371 году напишет «Книгу в поучение моим дочерям», он не преминет их предостеречь: скромность — первейшее достоинство женщины. Что до куртуазной любви, она годится лишь для романов. Такое недоверие к девушкам, излишне осведомленным в этой области, сохранится надолго, по крайней мере до появления Мольеровой Аньес: благое дело, если невеста — дурочка, ничего не смыслящая в любви. Просветить ее — приятная задача мужа.

Итак, отнюдь не преуменьшая вклада эпохи «утонченной любви» в культуру взаимоотношений мужчины и женщины, все же надобно сделать две оговорки: с одной стороны, античное и арабо-андалузское влияние здесь слишком значительно, чтобы считать куртуазию явлением абсолютно оригинальным, с другой — всю изысканную почтительность она приберегает для тех женщин, кого признает достойными таких церемоний, что до прочих дочерей Евы, в обращении с ними допускается всевозможная грубость и жестокость.