История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Между тем короля увезли из Херст-касла, и когда он сошел на берег с лодки, доставившей его оттуда, его, с сильным кавалерийским отрядом, встретил полковник Гаррисон, имевший приказ препроводить короля в Виндзор-касл. Гаррисон, сын мясника из-под Нантвича в Чешире, служил секретарем у одного адвоката, пользовавшегося в тех краях хорошей репутацией. Такого рода образование знакомит с языком и обычаями адвокатской профессии и, если этому не препятствует величайшее простодушие, внушает молодым людям гордость и заносчивость в большей мере, чем любое иное воспитание, делая их самоуверенными и нахальными, хотя и способными ловко это скрывать от своих учителей — разве что молодые обнаруживают (как это часто и происходит), что сами же учителя склонны поощрять в них подобные качества. С началом мятежа Гаррисон оставил своего учителя (который был предан королю и сохранял ему верность) и пошел служить в парламентскую армию. Там, получив вначале звание корнета, он, благодаря большому усердию и трезвому поведению, достиг капитанского чина, хотя ничем особым не отличился и оставался не замеченным до того времени, как была создана армия Нового образца. Именно тогда Кромвель (вероятно, знавший его и раньше) обнаружил, что этот человек, большой охотник до проповедей и молитв, по своему духу и склонностям может оказаться ему чрезвычайно полезным; в остальном же, заключил Кромвель, Гаррисон соображает настолько хорошо (чему весьма способствовало учение в адвокатской конторе), что на его ум можно будет положиться в любом деле. С этого времени Гаррисон стал очень быстро продвигаться по службе, так что к моменту захвата особы короля армией он был уже кавалерийским полковником и по своему влиянию в офицерском совете, а также на агитаторов уступал, как считалось, лишь Кромвелю, Айртону и еще нескольким лицам. Немногих Кромвель посвящал в свои замыслы с большей откровенностью и немногим он давал какие-либо поручения с большей уверенностью в том, то они будут в точности исполнены.

Гаррисон встретил короля внешними знаками почтения и с непокрытой головой, однако держался с ним весьма строго, стараясь уклониться от любых обращений с его стороны. На вопросы он отвечал кратко и немногословно, а когда король проявлял настойчивость — резко и грубо. Гаррисон (это было очень заметно) подозревал, что король замышляет бегство, а потому делал все возможное, чтобы этого не случилось. По пути в Виндзор, где предполагалось поместить короля, лежал Багшот, и Его Величество выразил желание посетить небольшой парк в Багшоте и пообедать там в охотничьем домике: когда-то король с удовольствием проводил время в этих местах. Король знал, что там живет лорд Ньюборо, недавно женившийся на леди Обиньи. Не думая этого скрывать, король сказал, что хотел бы послать слугу известить хозяйку о своем желании отобедать с ней, чтобы она успела приготовить все необходимое. Гаррисону, отлично осведомленному о преданности этой четы Его Величеству, очень не хотелось, чтобы король хотя бы ненадолго у нее останавливался. Убедившись, однако, что король твердо стоит на своем и удержать его от посещения Багшота можно лишь прямым запретом, Гаррисон в конце концов согласился и позволил Его Величеству послать туда слугу. Король сделал это вечером накануне того дня, когда предполагал обедать в Багшоте.

Лорд Ньюборо и его супруга были известны своей пылкой преданностью королю. Эта дама после того, как ее первый муж, лорд Обиньи, погиб при Эджхилле, привела Парламент в такую ярость, что ей затем долго пришлось томиться в заключении. Когда же война закончилась, леди Обиньи, с одобрения короля, вступила в брак с лордом Ньюборо. Он вполне разделял ее взгляды, и когда короля привезли в Гемптон-Корт, супружеская чета условилась с его Величеством о том, как они будут поддерживать сношения, и впоследствии, несмотря на строжайший надзор за королем, находила способы писать ему и получать от него известия. Большая часть переписки между королем и королевой проходила через руки лорда Ньюборо и его жены; вдобавок, располагая королевским шифром, они сообщали ему обо всем, что, по их мнению, Его Величеству важно было знать. Заранее предупредив короля о том, что его увезут с острова Уайт, они присоветовали ему сделать так, чтобы он мог остановиться на обед в багшотском охотничьем домике, а еще, если это окажется возможным, дорогою как-нибудь ранить свою лошадь или пожаловаться, что с ней что-то неладно — после чего он смог бы взять другую лошадь из конюшни лорда Ньюборо и дальше ехать на ней. (Лорд Ньюборо, страстный охотник до лошадей, имел коня, считавшегося самым быстрым во всей Англии). Предполагалось, что затем, улучив удобный момент, король внезапно пришпорит свою новую лошадь и ускачет от конвоя. Если же он сумеет оторваться от сопровождавшей его охраны, то, благодаря быстроте коня и знанию всех тайных тропинок в лесу, он сможет добраться в другое место, им заранее известное (три или четыре отличных коня уже были для него приготовлены в разных местах). Вот почему король так упорно настаивал на обеде в Багшоте, а поскольку это было по дороге, и король, путешествуя, всегда имел обыкновение там обедать, то отказать ему в этом теперь оказалось невозможно.

Еще до прибытия короля в Багшот Гаррисон послал туда своих кавалеристов с одним офицером, велев обыскать дом и обшарить весь парк, дабы удостовериться, что там не затаились какие-нибудь люди, способные предпринять попытку отбить у него короля. Король же все утро жаловался на свою лошадь и твердил, что хочет сменить ее на другую, получше. Явившись наконец в охотничий домик, он обнаружил, что обед уже готов; вскоре, однако, ему сообщили, что конь, на которого возлагались такие надежды, столкнулся вчера с другим конем и повредился так сильно, что рассчитывать на него в задуманном деле уже нельзя. Хотя лорд Ньюборо имел других отличных лошадей, которыми можно было воспользоваться в подобной крайности, король счел все это предприятие столь трудным и рискованным — ведь он всегда ехал в окружении сотни кавалеристов, офицеры его конвоя имели превосходных лошадей, а каждый офицер и каждый солдат, его сопровождавший, постоянно держал наготове заряженный пистолет — что решил отказаться от прежнего замысла. Гаррисон уже сообщил королю, что для него нашли хорошего коня; к тому же никто не верил, что Гаррисон позволил бы Его Величеству воспользоваться какой-либо из лошадей лорда Ньюборо.

В общем, с удовольствием проведя в Багшоте несколько часов — хотя ни в одну из комнат его не допускали иначе, как в сопровождении шести или семи солдат, которые, желая слышать, о чем беседуют присутствующие, требовали от них говорить достаточно громко — король печально распрощался с хозяевами, и по его виду можно было заключить, что он уже не надеется увидеть их вновь. Провожая короля, лорд Ньюборо проехал с ним лесом несколько миль, пока Гаррисон не приказал ему повернуть назад.

В тот же вечер Его Величество прибыл в свой Виндзорский замок, но уже вскоре его перевели в Уайтхолл. Во время этой поездки Гаррисон, заметив, что король все еще не избавился от опасений насчет того, что его собираются прикончить (однажды он даже обронил несколько слов о гнусности и порочности такого убийства), прямо сказал королю, что ему не следует предаваться подобного рода страхам и фантазиям, ибо Парламент слишком предан принципам чести и правосудия, чтобы вынашивать столь подлые намерения. Гаррисон заверил короля, что Парламент, какое бы решение он ни принял, будет действовать публичным и законным образом, свидетелем чему станет весь свет, и не допустит даже мысли о тайном насилии. Заставить себя в это поверить Его Величество был не в силах, как не мог он вообразить, что Парламент посмеет устроить над ним открытый процесс на глазах у всего народа.

Впоследствии некоторые офицеры и иные особы, участвовавшие в этих обсуждениях, признавались, что после того, как короля привезли в Гемптон-Корт и армия полностью подчинила своей воле Парламент и Сити, ее начальники стали тяготиться присутствием короля и, не представляя себе, как от него избавиться, часто устраивали тайные совещания о том, что же с ним теперь делать. Большинство офицеров полагало, что, пока король жив, им не удастся установить новую форму правления; когда же он оказался пленником на острове Уайт, их стремление окончательно решить этот вопрос стало еще сильнее. После резолюции о не-обращении самая бешеная партия сочла, что предпринять хоть какие-то меры для осуществления своих замыслов они смогут не прежде, чем умрет король, а значит, именно эта цель, тем или иным способом, должна быть достигнута в первую очередь. Некоторые высказывались за действительное низложение короля — которое было бы совсем нетрудно произвести, ведь Парламент покорно вотировал бы все, что бы ни приказала ему армия. Другие предлагали устранить короля с помощью яда — что наделало бы меньше шума, либо, если такой план окажется трудноосуществимым, просто убить его, тем более, что в людях, готовых это сделать, недостатка не было. Существовала и третья партия, не менее злобная и неистовая, чем первые две, предлагавшая привлечь короля к публичному суду как преступника, что в наибольшей степени послужит к чести Парламента, а заодно станет уроком для всех королей на свете, которые уразумеют, что за совершенные ими злодейства они несут ответственность и могут быть покараны.