История любовных побед от Античности до наших дней - Болонь Жан-Клод

Таким образом, любовное сближение сводится к элементарному: попросите, и вам не откажут. Едва начав развиваться, галантность свелась к тому, чтобы проявлять к даме хоть немного пылких чувств. В начале века и вплоть до прихода к власти Генриха III в мужской одежде стал моден выпуклый гульфик, столь просторный, что он заодно мог служить карманом. Предметы, что побывали там и согрелись, обретали новый волнующий смысл. Не считалось невежливым выкладывать на стол, предлагая даме, «карманные фрукты», успевшие принять температуру окружавшей их там среды: груши, апельсины, чей смысл сексуальных символов усугублялся столь близким контактом с потаенными частями тела. Шалости подобного рода допускались и со стороны дам: они могли засовывать такие подарки под мышку — дозревать, напитываясь пьянящими феромонами, даром что еще неизвестными науке. Столь же дерзко использовали корсаж. Людовик XIII, чья робость в отношении женщин вошла в поговорку, терзался платонической ревностью по поводу мадемуазель д’Отфор. Однажды, пытаясь спрятать от него некую записку, она засунула ее в корсаж. Король не то извлек ее оттуда щипчиками (по версии Тальмана де Рео), не то благоразумно предоставил ей там упокоиться (версия Дрё дю Радье). Но так или иначе, провокация налицо. И подобные маневры сохранились в галантном арсенале, ведь уже на исходе XIX века Мария Башкирцева (1858–1884), стремясь соблазнить Поля де Кассаньяка, похитила у него ключи и спрятала в корсаж. А вернуть их владельцу согласилась не раньше, чем они стали горячими.

Тогдашние руководства по обольщению отвечают вкусам эпохи. Возьмем, например, «Маленькие премудрости и хитрости любви» (1599) — одно из самых неприкрыто циничных сочинений. Тут читателю предлагается «верное средство, как подступиться к женщине и войти в самые укрепленные части ее владений». К примеру, в вечном споре насчет того, с кем лучше затевать амуры — с девушкой, мужней женой или вдовой, книга самым решительным образом отдает предпочтение самой легкой задаче. Девицу морочить не сложно, но, когда дело доходит до заключительного акта, она идет на попятный. Замужняя менее строптива, но сколько времени теряешь, уламывая ее надуть своего супруга! Коль скоро целью любви является наслаждение, всего проще соблазнить вдову, она доставит меньше хлопот.

Здесь первая ступень, которую надобно перешагнуть, — признание, а коль скоро вдова не так требовательна, как девственница, оно может быть куда скромнее. Затем есть смысл, не медля, достигнуть следующей ступени — прикосновения, «и нечего тут изображать робость, она ценится лишь во мнении света». Стремительная атака не дает противнице времени для отпора — следует без церемоний перейти к многократным лобзаниям. Начать с волос, продолжить, занявшись руками, «а если она все это позволит, перейти к устам». Одновременно уже «пора помять ей соски, поцелуи же перенести на глаза, шею, потом и до вымени добраться, вздыхать, со слезами на глазах целовать руки, пожимать их, а там и ногу, сперва у щиколотки, но тут же начать рукой забираться под нижнюю юбку. Вот бастион и взят».

С замужней женщиной возни больше, задача сложнее, но дело тоже стоящее. Прежде всего надо удалить мужа — воспользоваться моментом, когда он при дворе или отбыл в армию, если же нет, увлечь даму в чужой дом или в глубину сада. Адюльтер требует фантазии. Нужно измыслить тайные средства связи: прятать записки, заталкивая их внутрь полой трости, в пироги, в коробочку с засахаренным миндалем, в букет, а то и в камышинку или в вазочку с цветущей гвоздикой! Любовник может также написать милой пару слов на своей собственной руке или пустить стрелу с письмом в окно ее спальни.

Если же он не полагается на собственное красноречие, можно прибегнуть к помощи чужих слов. В Средние века мало ценились скабрезные сочинения, их презирали, однако Ренессанс охотно пускает их в ход как средство для разжигания в дамах любо-страстия. По мнению Брантома, женщина, читавшая «Непристойные сонеты» Аретино («Камасутру» той эпохи), непременно обманет своего мужа. Автор утверждает, что один его знакомый принц заказал выковать кубок с изображениями эротических сцен, который выставляли на стол лишь во время винопития. Он хранил его специально для дам, чтобы отличать стыдливых по их гримаскам или по тому, как они зажмуривали глаза, когда пили. Сотрапезники весьма забавлялись, видя, что бедняжки краснеют, и простодушно любопытствовали, уж не вино ли их так распаляет.

Вид того, о чем, как предполагается, только и помышляет каждая женщина, призван сломить ее сопротивление. Чему порукой та дама, которая, если верить Брантому, после слишком долгого разглядывания игривых картинок крикнула своему слуге: «С меня довольно, не желаю здесь оставаться — скорее в карету и поедем домой, не могу больше выносить этот жар, слишком жжет, надо его остудить». Во все эпохи мы отмечаем ту же посредническую роль изображения, выгоды его использования многочисленны. Можно обратиться к скабрезному, по крайней мере гривуазному, двусмысленному сюжету под якобы невинным предлогом, проверяя таким образом степень сопротивляемости партнерши. Отныне и впредь акт, который ей собираются предложить, уже отпечатан в ее помыслах, а принять идею — значит сделать первый шаг к согласию на ее воплощение. Воображение на все лады распаляет чувства; потом остается лишь сорвать зрелый плод. С тех давних пор японские эстампы остаются гротескной формой изображения половой близости; по крайней мере, их демонстрация позволяет с первого момента исключать недотрог из списка кандидаток на соблазнение.

Вооружившись непомерной уверенностью в победе, мужчина становится предприимчивым. Женщинам того и надо, убеждает он себя. «Если видишь красавицу, — советует Поль Арен, — не церемонься: женщина часто притворно отвергает то, чего на самом деле жаждет». Наперекор вошедшим в моду идеалам гуманизма любовные письма внезапно утрачивают большую часть былой популярности. В споре за благосклонность у дам между священнослужителем и рыцарем — споре, так горячо занимавшем XIII век, — первое место отдавалось священнослужителю, по крайней мере в текстах, сочиняемых преимущественно его же собратьями! Однако Энеа Сильвио Пикколомини уже в XV столетии, когда в Сиену прибывает императорский двор, видит противоположную тенденцию. Студенты, былые любимцы нежного пола, отныне внушают ему лишь пренебрежение, «ибо лязг оружия пленяет сих дам больше, нежели изящество слога».

К XVI веку здесь все определилось. Женщины «любят мужчин-воителей более всех прочих, своей грубой силой те им сугубо по вкусу», — сетует Пикколомини. В иконографии образ мужчины приобретает особую брутальность. «Хрупкую модель в германских странах — констатирует современный историк, — заменил бородатый либо усатый воин с большим мечом, с просторным гульфиком а-ля Панург, в широченных башмаках типа “бычьей морды”». Впрочем, здесь надлежит усматривать не столько знак перемен в общественном устройстве, сколько расширение сферы иконографии. Но, как бы то ни было, образец, предлагаемый на суд женщины, пользуется престижем. Ей ничего иного не остается, как только оценить его.

А потому не стоит удивляться, что в литературе XVI века столь широко распространена тема изнасилования. Золотой век галантности привык к легким победам. Если женщина не уступает при первой же просьбе, мужчина либо забрасывает удочку в другом месте, либо берет силой то, чего ему не дают по доброй воле. Изнасилование — очевидная альтернатива для того, кто не может соблазнить. Представ перед судьей, свидетельствует автор шутливого жизнеописания, мужчина, обвиняемый в изнасиловании, как правило, лицемерно отвечает: «Я настолько уродлив, что мне бы так или сяк ее не получить иначе, чем силком». Для литературы затрепанным сюжетным ходом, одним из «повторяющихся наваждений вымысла», как утверждает современный исследователь, становится изнасилование ради утоления мимолетной похоти или давления на родителей, отказавших искателю руки их дочки.

Циничное представление о том, что женщина, противясь насилию, обманывает сама себя, тогда как ее истинная природа желает иного, — разумеется, наследие Античности. Ей было бы стыдно отдаться без сопротивления, утверждают «Семь свободных искусств любви». Однако это маленькое пособие для обольстителя — единственный источник, где я нашел совет, как раздвинуть ноги неуступчивой девушки: достаточно лишь слегка развести в стороны ее щиколотки (они ведь слабее, чем колени), «а потом резко, с ударом содвинуть, чтобы боль в щиколотках побудила ее забыть о коленях». Золотой век галантности приберегал искусство обольщения для знатных дам, умевших заставить себя уважать. Что до всех прочих, мужчины позволяли себе роскошь сначала насиловать их, потом презирать.