История любовных побед от Античности до наших дней - Болонь Жан-Клод

Когда она выходит на порог, где ее поджидает возлюбленный, он может пригласить ее на вечернюю прогулку. Разумеется, она откажется, «чтобы не создалось впечатление, будто она любит гулять по вечерам». Ему надлежит настаивать и, когда она согласится, зайти к ее родителям (последние остаются в доме, но, разумеется, сочувствуют их роману) и попросить позволения сопровождать ее. Опасности ни малейшей: за парочкой приглядывает весь город. Если парень подобным образом провожает свою нареченную к мессе, ему следует воздерживаться от «зубоскальства», то есть сохранять почтительную дистанцию, чтобы своей манерой держаться не дать повода для сплетен. То, что такое общение происходит у всех на глазах, — гарантия девичьей чести.

В этом теоретическом пассаже есть крайности, которые поневоле смешат. Сколько найдется ухажеров, способных терпеливо топтаться перед дверью своей красотки в ожидании, когда она помоет посуду? Самое интересное здесь — уверенность, что общественный пригляд может уследить за девушкой. Действует своего рода публичный барометр, контролирующий состояние четы, это позволяет вовремя окоротить молодого человека, не проявляющего должной деликатности, а также служит ориентиром для других пар, побуждая находить иные формы выражения нежности. Можно вспомнить ссоры Шарлотты и Пьеро в мольеровском «Дон Жуане» — они ведь цапаются потому, что должны отличаться от Томасы и Робена, у которых совсем другая манера проявлять свои чувства. Ведь романические отношения и впрямь принимают различные формы в зависимости от общественного положения и характера каждого из действующих лиц.

Злые языки способны на многое. Скажем, опасаясь их, высокородная девушка отвергает самый что ни на есть безобидный знак почтительного внимания: мадемуазель д’Ассе, уходя из концертной залы, не позволяет своему поклоннику подать ей руку, чтобы помочь спуститься с лестницы. «Я бы и вообразить никогда не мог, что столь естественный и благопристойный жест может ей не понравиться», — вспоминает ее кавалер в своих мемуарах. Позже она ему объяснит, что боялась, как бы у ее матери не возникли подозрения, ведь в то самое утро она отвергла другую партию.

Подозрения? С какой стати, если все вокруг только и делают, что способствуют их союзу? Речь, стало быть, о сомнениях в добродетели дочери: их способен вызвать жест, который можно истолковать как фамильярность, между ними чрезмерную. Знак обычной вежливости, сопряженный, однако, с телесным контактом, становится двусмысленным. Вот и Фауст, встретив Маргариту, предлагает ей опереться на его руку, и она точно так же отказывается; и на этот же самый жест (после года и трех месяцев знакомства!) отваживается Дорлисса из «Школы отцов» Ретифа де Ла Бретонна. И хотя молодой человек рассудку вопреки был этим непомерно взволнован, он отнюдь не поспешил признаться в том. «В общем, все единодушно принимают как должное, — пишет по этому поводу Морис Дома, — что после Возрождения интимные жесты, принятые в процессе любовного ухаживания, стали строже, их диапазон сузился. Представить тому доказательства — это уже другая задача».

В том-то и неудобство любовного сближения на виду у всех: прикосновения здесь возможны разве что украдкой. Гуж де Сессьер хоть и рекомендует следовать за своей пассией на улице, но предупреждает, что труды соблазнения должны быть скромны, незаметны и происходить не где-нибудь, а во время променада в людном парке: «Вы на лице печаль глубокую храните, / И шагом медленным за нею вслед идите, / Лишь прелести ее пусть занимают вас, / От милой взора вы не отводите. / Но иногда от ней с тоскою прочь бегите, / И, выждав лишь чуть-чуть, тотчас назад спешите. / Плутовка взор отвесть не сможет — лишь сильней / Амура чарами ее вы охмурите». Самое большее, на что может рассчитывать обожатель на втором этапе осады, — это возможность облобызать ручку. Засим следуют свидания уже в местах более (хотя и не вполне) уединенных: можно посетить красавицу за туалетом, потом — совместная трапеза, за которой, не без помощи шампанского, «глаза избранницы, и голос, и рука / Доступны станут вам, победа здесь легка. / Пора нанесть удар безжалостному сердцу. / Тут вам послужит все: смятенье, страх, тоска…». Так, может быть, и удастся достигнуть цели. Всего удобнее для этого по-прежнему сельская местность, там на влюбленных не давит окружение, не мешают предрассудки общественной жизни. Можно не бояться ни чужих глаз, ни злых языков, всегда готовых разносить скандальную хронику по салонам. Нет более нужды чтить условности. «Здесь что ни час, то время пасторали».

А ЧТО ПРОИСХОДИТ СРЕДИ ЛЮДЕЙ ПОПРОЩЕ?

Кроме высшего света, есть, однако, и другие слои общества. Там все по-иному: красноречие не играет столь большой роли, зато телесный контакт куда более возможен. Мерсье, склонный к обобщениям, обращает внимание на то, что юные аристократки и дочери богатейших буржуазных семейств воспитываются в монастырях, а горожанки попроще остаются на попечении своих матерей. Ни те, ни другие не имеют ни малейшего повода для «близкого общения» до брака. «Стало быть, только дочери мелких буржуа, ремесленников и простонародья вольны сколько угодно уходить из дому и возвращаться, а следовательно, завязывать любовные отношения по собственному вкусу», — заключает он.

Как же это происходило? Книжки советов по искусству любить были широко распространены, их покупали у торговцев-разносчиков. На поиски по-прежнему рекомендовалось отправляться в места скопления девиц, туда, куда они «сбегаются больше для того, чтобы людей посмотреть и себя показать, чем для иных надобностей»: на празднества, свадьбы, рынки, ярмарки, на представления комедий, на площади и т. п. В качестве зацепки для знакомства предлагается речь, ошеломляющая своей банальностью: «Девушка, ваша красота и приятные манеры — причина, заставившая меня оказаться подле вас; не знаю, не будет ли вам неприятно, что я позволил себе дерзость подойти к вам, но я сделал это, чтобы узнать от вас, кто вам люб, кого вы признаете своим слугой». Заметим к тому же, что в более поздних изданиях вместо обращения «девушка» появляется «мадемуазель», а весь пассаж сокращается на три строчки. При второй встрече, согласно старинным руководствам, ее уже можно называть «мое сердечко», тогда как позднейшие издания более сдержанны: по-прежнему «мадемуазель». В других изданиях этот пассаж повторяется практически без изменений.

За ритуалом знакомства следует долгая болтовня, подспудный смысл которой — выяснение, каковы у ухажера шансы на успех. То есть надо порасспросить, есть ли у нее дружок, и, если она это отрицает, поставить ее слова под сомнение, мол, быть не может, она просто скрывает из скромности! И, само собой, объявить, что молодой человек служить ей готов, но быть слугой ее слуги считает недостойным, в ответ на это она сообщит, что она, со своей стороны, выше того, чтобы быть его служанкой. Он же должен во весь голос весьма темпераментно утверждать, что его слова искренни и идут от сердца. Заверять, что у него добрые намерения, он чтит Господа и не преминет заручиться согласием ее родителей. На двенадцатой странице им позволено поцеловаться. Один раз. Притом эта подробность наличествует только в самом старом издании (1709 года). Прочие издания поцелуя тоже не избежали, но там девица в этот момент протестующе восклицает — двустишие смахивает на поговорку: «О-ля-ля, сей же час прекратите, / Если вздумали что, так молчите!» — или, в другом варианте, еще вразумительней: «Чем шалить, прежде в жены возьмите!» Тогда парень может попросить у девушки ее кольцо, но до обручения она его не даст.

Такова теория, слишком гладкая, чтобы применяться на практике. Судебные архивы освещают эти вопросы куда более колоритно, при всем их буквализме. Отцы, обманутые в своих надеждах на выгодный брак дочери, могут подавать на соблазнителей в суд. Так, в 1660 году в Нью-Хейвене Джейкоб Мерлин был подобным образом обвинен в соблазнении своей соседки Сары Татл. Сара, зайдя к миссис Мерлин одолжить нитки, застала у нее веселящуюся компанию и задержалась. Явившись туда в свой черед, Джейкоб присоединился к собравшимся и стащил у Сары перчатки, предложив вернуть их в обмен на поцелуй. Девушка была не против, и молодые люди в продолжение получаса любезничали на глазах у сотрапезников: он держал Сару за талию, а ее рука обвивала его плечи. Такое откровенное сближение, хотя поводом к нему послужила всего лишь игра, благодаря присутствию свидетелей приобрело вес, став равноценным брачному обещанию. Впрочем, перед судом Сара признает свое согласие, и не Мерлину, а ей придется заплатить штраф за слишком дерзкое поведение.