История любовных побед от Античности до наших дней - Болонь Жан-Клод

Воспоминания Жака-Луи Менетра рисуют картину Франции 50-х годов XVIII столетия — эпохи, когда сей помощник торговца стеклом объехал всю страну. Надобно сделать поправку на бахвальство, изрядная доля которого присутствует в россказнях этого «распутника», гордого своими «проказами». Однако пятьдесят два приключения, которыми он насладился до своей свадьбы (не считая мимолетных интрижек и гульбы с продажными женщинами), все же свидетельствуют о легкости любовных завоеваний. С кем он только не шалил — от монахинь до знатных дам, от жен своих патронов до их дочерей. Редкие попытки отпора («сопротивления») победить ничего не стоило. Если какая-нибудь «разыгрывает скромницу», хочет, чтобы за ней капельку поволочились, прежде чем отдаться, достаточно свечку задуть, и она твоя. В общем, создается впечатление, что стоит лишь попросить и получишь желаемое: женщины ведут себя так, будто склонны к этому не менее, чем главное заинтересованное лицо.

О том, каковы были способы ухаживания у крестьян, мы осведомлены куда меньше. Письменные свидетельства исходят от образованных наблюдателей, стало быть, это взгляд извне, что подчас приводит к превратным истолкованиям. Такие рассказчики без малейшей снисходительности живописуют нравы, которые считают вульгарными, но зато оттеняющими их собственную городскую изысканность. Нам же дано лишь попытаться сквозь мелькающие порой в литературных текстах карикатурные изображения разглядеть эти обычаи, интерпретация которых успела стать предметом бурных дискуссий.

Хотя общеизвестно, что в старину образцом возлюбленного считался буколический пастушок, нельзя не признать, что презрение, которое в XII–XVIII веках внушала крестьянская любовь, — факт тогдашней культуры. Понятия об «утонченной любви» предполагали противопоставление «куртуазного» и «мужицкого». Символический антагонизм между словом и жестом приводил к тому, что на высшую ступень безоговорочно ставилось искусство обольщения посредством стихов, красноречивых признаний, писем — всего того, что доступно придворному, ловко владеющему словом. В эпоху Возрождения заигрывать без речей, украдкой наступая на ногу и т. п., считается вульгарным, это пристало лишь неотесанному мужлану, хотя в XV веке такие приемы воспринимались положительно. Луиза Лабе в защитительной речи Меркурия, отстаивающего права Безумства в любовной области, так описывает «глупые и забавные шашни поселян: наступать на носочек ноги; пожимать мизинчик; отпив вина, писать им на краю стола свое имя и имя подружки так, чтобы они сплетались; приглашать ее первой на танец и кружить целый Божий день». Однако два из перечисленных жестов — наступить на ногу и написать инициалы вином — пошли еще от Овидиева «Искусства любви».

В классическую эпоху представление о простонародном заигрывании еще более ухудшается. Его цель — немедленное удовлетворение, без всяких преамбул. Если похоже, что желанная женщина и сама не прочь, почему не обойтись без ухаживаний? Герцогиня де Шеврез, переодевшись поселянкой, чтобы не привлекать к себе внимания в сельской местности, имела в этом смысле поразительный опыт. Остановившись, чтобы перекинуться парой слов с рабочим — прядильщиком шелка, она притворилась, будто он ей по душе, «но этот мужлан, слыхом не слыхавший ни о каких тонкостях, ее без всяких церемоний взял да опрокинул, и говорят, она это стерпела, да и как знать, было ли ей такое впервой». Осторожный Таллеман де Рео, написавший это, оговаривается: он не ручается за истинность рассказа, всего лишь повторяет, что слышал, да и высмеивает он скорее легкомыслие герцогини, чем хамство поселянина. Но не он один отмечает чрезвычайную облегченность сексуальных связей в ту эпоху. В Лангедоке, к примеру, если кто захотел девушку, образ действия, «простейший и потому самый распространенный», состоял в том, чтобы без предупреждения пробраться к ее постели. Если же это невозможно, другой способ — заманить ее к себе под предлогом, что подыскиваешь служанку для некоего третьего лица или хочешь дать ей какое-то поручение. Можно также использовать портниху, что явилась с готовым заказом, или гостиничную прислугу, греющую простыни.

Свидетельства наблюдателей-горожан или «поселян-парвеню» XVIII столетия, фольклористов и путешественников XIX–XX веков создают настолько противоречивую картину, что здесь мудрено подвести окончательный итог. В лучшем случае намечаются некоторые основные штрихи, но и те надлежит прочерчивать с осторожностью, поскольку сопоставляются свидетельства, относящиеся к разным эпохам и регионам. Согласие между полами в крестьянской жизни рождается благодаря более постоянному общению, даже если не всегда ведет к систематическому промискуитету. Поводы встречаться возникают то и дело: паломничества на богомолье, ярмарки, набор штата слуг, праздники. Днем, в поле, можно бегать за пастушками, вечерком приударять за соседками.

Эта товарищеская непринужденность позволяет поддерживать атмосферу лукаво-невинную, на самом же деле насыщенную эротикой, причем без серьезной опасности для чести девушек, коль скоро признания надежно укрыты под жестами ритуализированного обихода; впрочем, этим может и злоупотребить какой-нибудь первый парень на деревне или опытный совратитель. На начальных этапах ухаживания исключительность отношений, по-видимому, не обязательна. Но с того момента, когда возникает близость, подобает иметь дело лишь с одной девушкой и согласие родителей становится весьма желательным. «Чтобы перейти от компанейской фамильярности между разнополыми группами к личным отношениям с индивидом противоположного пола, — резюмирует Фландрен, — требуется время, пример и поддержка приятельского кружка и помощь обычаев». По его мнению, дело не в том, что в повседневной жизни молодежь обоего пола смешивается; он ставит в упрек Жан-Мари Гуэссу легкость, с которой тот принимает на веру свидетельства нетипичные и явно скандальные.

Кокетки имеют возможность подавать парню закодированные сигналы, побуждая объясниться. Уронить, например, свою пряжу или платок, давая этим ухажеру повод поднять упавшее. В Лангедоке во время сбора винограда девушка может также обронить «кисточку» (обрывок виноградной кисти), а парень, заметив это, вправе отщипнуть и съесть ягодку, что надлежит понимать как поцелуй. Некоторые, чтобы завлечь молодого человека, нарочно оставляют одну виноградную кисть висеть на обобранной лозе. Сближению способствуют также коллективные игры вроде «смотринок», распространенные в различных регионах в первое воскресенье поста. «Ведущий» собирает вокруг себя молодых людей брачного возраста и составляет из них пары-однодневки. Если они друг дружке не подойдут, им нужно лишь выпить вместе по чашечке кофе или оттанцевать один танец. «Смотринки» — средство, изобретенное в молодежных компаниях, чтобы обеспечить двоим, если они созданы друг для друга, возможность соединиться; без такого вмешательства коллектива встреча двоих слишком зависела бы от воли случая.

Переход от игры к ухаживанию происходит совершенно естественно, и тут в ход всегда пускаются руки. Так, Луи Симон жалуется на девушку из Ла-Фонтен-Сен-Мартен, что в Нижнем Мэне: она его надула, он (дело было в году примерно 1765-м) узнал, что она «забавлялась» с парнями на постоялом дворе. Ожидания влюбленного были обмануты, отчего ревность, несомненно, вспыхнула с особой силой, однако для самой девушки случившееся было не более чем игрой. Она оправдывалась, говоря, что «парни захватили ее на улице, увели с собой силком, она не смогла вывернуться у них из рук», а ему не надо быть таким непреклонным по отношению к девушкам, а главное, она ведь совершила всего-навсего маленькую оплошность, да и то не по своей воле. «Вывернуться из их рук» — стало быть, лапанье в ее глазах пустяк, ни к чему не обязывающий, тем не менее для влюбленных подобные вещи кажутся нетерпимыми. Девушкам позволительно поддерживать всевозможные связи, даже не помышляя о супружестве: «А если убедятся, что друг другу не подходят, просто не доводят дела до чего посерьезнее», — замечает Анна Фийон, комментировавшая эту историю.