История любовных побед от Античности до наших дней - Болонь Жан-Клод

Подарить цветы — самый общепринятый способ поухаживать, это уже классический признак галантности. Катрин не осталась к нему равнодушной, поскольку этот новый букет она защищала куда бдительнее, чем предыдущий. Ее другой поклонник тотчас это приметил и осознал, раздосадованный, что вторым букетом Катрин дорожит больше, потому что он от Эдма. Здесь обольщение обходится без слов: хотя Эдм до этого уже три раза говорил с Катрин, теперь они узнали друг друга немного ближе. А другой претендент, как только букет был вручен, сразу ретировался, разочарованный. Да и осторожность того требовала: его отец находился неподалеку, самый факт, что сынок положил глаз на девушку без его позволения, мог бы стоить ему суровой выволочки.

Стоит ли доверять Ретифу, который судит селение своего детства, глядя на него уже глазами горожанина? Этот вопрос задаешь себе, встречая похожую байку в «Школе отцов»: для поселянина ухаживание в том, чтобы воровать у девушек красную смородину, для горожанина — предложить горстку своей. Ретиф подчеркивает разницу: «Парни в нашем краю городской галантности не признают». Это «смещение правил поведения, предписанного влюбленным обычаем», представляющее нежность как образ действий горожанина, противоположный природной традиции, небезопасно и приводит к девирилизации практик обольщения в культурных средах, которую, впрочем, не раз подчеркивали исследователи.

Если верить фольклористам XIX века, которых забавляет этот немой кадреж, сельским жителям такая опасность не грозит. На землях департамента Жер ухаживание сводится к двум простым жестам: «Молодой работяга щиплет девушку за руки — вот и все объяснение; некоторое время спустя девушка запросто плюхается к нему на колени, он ее обхватывает — вот и ответное признание. Чтобы зайти дальше, надо подождать согласия родителей, особенно отца юноши». В Беарне, Арманьяке, Каталонии, Провансе, Ницце приглашением к любви служило бросание мелких камешков в окно девушки. В Жиронде влюбленные объяснялись в своей страсти и выражали согласие пожатием рук во время танца, а потом похлопывали друг дружку, подтверждая, что дело у них пошло на лад. В Вандее шлепки и удары кулаком со стороны девушки означают ее благосклонность; надо добавить, что таким манером принято отвечать на любезности ухажеров — щипки и выкручиванье рук.

Поначалу здесь, несомненно, речь идет о том, чтобы привлечь внимание, не прибегая к затруднительным объяснениям и не подвергая себя опасности категорического отказа. Ритуализированность этих примитивных жестов освобождает их от двусмысленности. Они могут выглядеть назойливыми, а то и варварскими в глазах горожан, преувеличивающих их грубость: следует ли верить виконту де Метивье, утвержавшему, что в 1839 году в Ландах он видел любовные «рывки и подергиванья», способные приводить к «вывихам ее локтей и запястий»? Достоверны ли отмеченные доктором Богро в Морване около 1870 года тумаки (со стороны девушек) и выворачиванье рук (со стороны парней)? А выкручиванье пальцев и запястий, шлепки и кулачные удары, которые Марсель Бодуэн в 1906 году якобы наблюдал в Вандее? Преувеличения здесь порой граничат с карикатурой, право же, впору заподозрить этих авторов в том, что нравы крестьян они воспринимают через призму воспоминаний о фарсах Мольера. Они насмехаются над нравами мужланов, не доискиваясь до объяснений, если не считать грубости крестьянской жизни, вынуждающей проверять, достаточно ли силен будущий супруг. Исследователи в аналогичных ситуациях скорее отмечали жесты, выражающие нежность (поцелуи, ласки), нежели щипки да тумаки, и полагают, что обыкновения, описанные фольклористами-современниками, соотносятся с языком танца или служат знаком близких отношений.

На самом деле наряду с такого рода корявыми нежностями в сельском обиходе замечены и проявления настоящей галантности. К примеру, серенада продержалась в нем дольше, чем в городе. В департаменте Луар-Атлантик песня дает парню возможность узнать, что чувствует к нему его милая. «Проснитесь, красавица, встаньте, / Не важно, что ночка темна! / Придите, мы ждем вас на танцы, / Станцуем, на что нам луна?» — поет он под ее окнами. Если девушка в ответ на тот же мотив пропоет, что, дескать, при лунном свете уж больно хорошо (а плясками впотьмах она скомпрометирует себя), это означает отказ. Если же она предложит ему вернуться, когда рассветет (то есть даст понять, что готова выслушать его, но не в потемках), это согласие. Оба ответа определяются тем, что мрак ночи располагает к поступкам, угрожающим чести.

В сельской местности, где все между собой знакомы, отказ может повлечь за собой серьезные распри. Парень рискует прослыть недотепой, девушка — задавакой; если же она согласится слишком быстро, ее сочтут доступной. При подобных обстоятельствах язык символов становится насущной необходимостью. Сдержанность жестов помогает обоим при любом исходе сохранить лицо. Так, в Альпах девушка может положить несколько овсяных зерен в карман претенденту, которого отвергает. А в знак согласия она щедро насыплет ему в суп тертого сыра.

Если дело происходит на берегах Луары, пастушка, которая удерживает свою собаку, тем самым хочет показать, что, если за ней приударят, она не останется равнодушной. А в Бретани девушка из тех же соображений загнет уголок своего передника. Принять подарок — в любом случае знак согласия, притом недвусмысленный. Когда дело доходит до брачного предложения, здесь снова в ход идут кодовые жесты, позволяющие, не задавая отцу невесты прямого вопроса, узнать, каков будет ответ: если надо намекнуть претенденту, что не следует затевать сватовства, можно подать на стол воду вместо вина, не подбрасывать дров в камин, дав пламени затянуться пеплом, разбросать головешки — и он без слов все поймет. Эти жесты, относясь к разным эпохам и регионам, тем ярче свидетельствуют об устойчивости символического языка подобного типа в сельском обиходе.

К тому же горожане, забавляясь зрелищем этих кокетливых тумаков, возможно, понятия не имели о других, куда менее заметных знаках. Так, в Ландах в годы империи прихожане после мессы собирались возле церкви, мужчины и женщины отдельно. Заводила запевал песенку, и молодые люди, выскочив из обеих групп навстречу друг другу, под ее звуки пускались в пляс. Священник и нотариус, глядя на все это, поясняли ошеломленному наблюдателю, для каких пар сейчас решается вопрос о браке: «Они примечали, кто кому пожимал руки, это знак безошибочный». И верно, несколько молодых парочек не замедлили отделиться от прочих, обменялись парой слов, похлопали друг дружку и направились к своим родителям сообщить, что поладили. Как только родительское согласие получено, тотчас зовут нотариуса и кюре, чтобы назначить дату. А наблюдатель, если бы не пояснения, так бы ничего и не приметил.

Так не будем же толковать о неуклюжести или робости в отношениях между полами в сельской среде: нам не понять в достаточной мере смысл дерзостей тех, кто, когда дело принимает серьезный оборот, даже не осмеливается признаться в своих чувствах. Как только первый шаг сделан, начинаются долгие церемонии, в ходе которых возможны добрачные шашни, заходящие более или менее далеко, подчас переступая границы кадрежа как такового.

ОТ ТАКТИКИ К СТРАТЕГИИ

Мадемузель Делоне, дочери неимущего английского художника, возвратившегося к себе на родину, удалось поступить в услужение к герцогине дю Мэн. В 1718-м, будучи на двадцать втором году жизни, она заодно со своей госпожой была уличена в заговоре против регента и вместе с ней заточена в Бастилию. Там-то и завязалась эта интрига, одна из самых диковинных за всю ее жизнь. В нее влюбился крупный тамошний тюремный чиновник, королевский лейтенант Мезонруж. Терзаясь застенчивостью, объясниться не сумел, однако попросил шевалье де Мениля, одного из своих подопечных, сочинить вместо него какие-нибудь галантные стихи, чтобы развлечь узницу. Тот не усмотрел в такой просьбе ничего дурного: галантное сочинительство — не более чем времяпрепровождение, оно не затрагивает сердца. И вот между двумя заключенными, в глаза не видевшими друг друга, при влюбленном содействии их общего тюремщика завязывается нежная переписка!