Политическая история Римской империи - Циркин Юлий Беркович

Каждый раз, когда к власти приходил новый принцепс, возникала надежда на соединение теории и практики. Сенат, пользуясь еще не окрепшей властью нового главы государства, принимал все меры к установлению с ним партнерских отношений. А тот, в свою очередь, еще не чувствуя себя достаточно уверенно, предпочитал не рвать отношения с сенатом, имевшим большой авторитет в римском обществе. Это и вело к весьма любопытной закономерности: все четыре преемника Августа начинали свое правление с довольно либеральной политики, но затем противоречия обострялись. Сенат по-прежнему хотел быть высшим законодательным органом, видя в принцепсе лишь исполнителя его решений, а принцепс, укрепившись у власти, стремился неограниченно ею пользоваться.

Две силы, сенат и принцепс, были двумя противоречивыми частями одной политической системы. Сенат, не имея, как уже говорилось, реальной силы, не мог ликвидировать принципат как таковой, а мог только с помощью заговоров уничтожить конкретного правителя, чтобы поставить на его место другого, казавшегося более подходящим. События 41 г., когда сенаторы всерьез задумались над возможностью ликвидации принципата, но были вынуждены уступить преторианцам, наглядно показали, что ни о каком возвращении к республиканской эпохе речи быть не могло. Принцепс, в свою очередь, не мог разогнать сенат, ибо тот был воплощением римской государственности, и римское общество к его ликвидации было совершенно не готово. Он мог только изменить состав сената, убирая из него тех деятелей, которых считал наиболее опасными. Другой путь — пополнение сената своими сторонниками из числа всадников, муниципальной элиты Италии и провинциальной знати. Это облегчалось физическим уменьшением членов старой знати. Если в конце республиканской эпохи в сенате заседали представители около 50 фамилий, имевших древнейшее происхождение, то во времена Клавдия их было уже очень немного. Все больше сенаторов происходило из муниципиев Италии. Увеличилось в сенате и число выходцев из провинций (при Нероне их было приблизительно 50 человек). Но сенат еще обладал большой способностью к сопротивлению всем попыткам принцепсов и поглощению новых сенаторов в своей среде. Да и выходцы из италийских муниципиев чувствовали себя настоящими римлянами, не менее достойными, чем представители старинных римских родов. Против расширения сената за счет провинциалов выступал и римский плебс, зараженный всеми предрассудками державного и господствовавшего народа. И принцепсы не могли этого не учитывать. К тому же и сами Юлии-Клавдии были плоть от плоти от этой знати и народа и разделяли все их предубеждения против покоренных провинциалов.

Все это создавало нестабильность, определяло относительную непрочность власти. Укрепить ее принцепсы стремились прежде всего устрашением реальных либо воображаемых или потенциальных врагов и соперников, устраняя их физически, что и вело к массовому террору. Впрочем, на заднем плане, а иногда и выдвигаясь на передний, существовала и другая причина террора: стремление обогатиться за счет состоятельных, но практически бесправных сенаторов и всадников.

Все это имело и обратную сторону: сами принцепсы становились жертвами террора. Ни один из преемников Августа не умер собственной смертью: Тиберий был задушен, Калигула заколот, Клавдий отравлен, Нерон покончил с собой.

Существовала и причина более абстрактного характера. Социальная база императорской власти в Риме была еще слаба, отношения с сенаторской знатью противоречивы. Всадничество еще только становилось служилым сословием, и принцепсы предпочитали на наиболее ответственные должности ставить своих доверенных вольноотпущенников. Плебс, настроенный обычно монархически, был неорганизован и служить опорой власти не мог. Провинции начинали играть все большую роль в экономической жизни государства, но в политическом плане их значение было минимальным. Оставалась армия. Обращение к силе делало и политику силовой. Пока армия была верной, принцепс мог все-таки держаться у власти, когда же она выступила, власть рухнула.

Террор как таковой был одной, хотя и самой, пожалуй, яркой, стороной истории раннего принципата. Он был обусловлен усилением монархической составляющей августовской системы, довольно ярко прослеживаемым на протяжении 14–68 гг. К этому вели и естественная эволюция принципата, и сознательное стремление принцепсов укрепить свою власть. Патологическая и неуравновешенная личность Калигулы придала этому процессу уродливые формы, но после его убийства он вернулся в более или менее нормальное русло. Даже деятельность Нерона при всей ее экстравагантности в государственно-правовом отношении не выбивалась из него.

Постепенно уменьшалось значение республиканских институтов. Прежде всего сущность нового режима испытали комиции. Тиберий лишил их права избирать магистратов, позже оно было частично (но только частично) восстановлено, но на деле лишено всякого значения, ибо выборы стали фарсом. Затем комиции постепенно потеряли и функции законодательного органа. Они не исчезли полностью, но за время правления преемников Августа о них слышно очень мало. Поскольку постановления сената (сенатусконсульты) и решения принцепса сразу же принимали силу закона, нужда в народном собрании фактически исчезала. А если по каким-либо причинам власть обращалась к авторитету комиций, то голосование в них сводилось к простой формальности. Когда же римский плебс вмешивался в государственные дела, то это был лишь взрыв страстей толпы, не важно, стихийный или кем-то организованный. Так было при установлении власти Калигулы. Но тогда же не менее страстный порыв толпы бросить тело Тиберия в Тибр кончился ничем. Это ясно показывает, что «глас народа» принимался во внимание только тогда, когда он отвечал интересам правящего слоя или по крайней мере какой-то его части.

Народ был отстранен также от всякого вмешательства в судебную систему. Издавна римский гражданин имел право провокации: каждый в случае приговора суда, казавшегося ему несправедливым, мог обратиться к народу, и в таком случае комиции (центуриатные или трибутные в зависимости от наказания) могли либо утвердить приговор, либо отменить его. Это право являлось в значительной степени гарантией неприкосновенности личности римского гражданина. Теперь provocatio ad populum заменялось provocatio ad Caesarem, уже не народ, а принцепс становился ее гарантом. Функции высшего суда государства официально перешли к сенату, но одновременно действовал и частный суд принцепса. В Римской империи выстраивалась новая судебная система, отличная от республиканской.

Уменьшилась и роль магистратов и промагистратов. Официально продолжали существовать все ординарные магистратуры. Исчезла только цензура, функции которой перешли к императору. Клавдий, как уже говорилось, на какое-то время возродил ее, но одним из цензоров сделал самого себя, а своим коллегой назначил своего друга Вителлия. Впрочем, и для Клавдия это было, скорее, выражением его интереса к истории, хотя он и использовал цензуру для укрепления собственного положения. Ежегодно сенат избирал консулов, но это избрание сводилось к фикции, кандидатов называл принцепс ибо и никакие другие кандидатуры даже не только не рассматривались, но и не возникали. Да и самих консулов становилось больше. Уже Август иногда наряду с обычными консулами на часть года назначал дополнительных, так называемых консулов-суффектов. Позже это стало правилом. На каждый год «избирались» три пары консулов. Двое из них, вступавших в должность 1 января, считались ординарными и давали свои имена году, а остальные были суффектами. Порой сами принцепсы становились ординарными консулами, и со времени Клавдия стало правилом, что принцепс становился одним из ординарных консулов года, следующего после его вступления на трон. Каждая пара занимала свой пост 4 месяца. Должность консула была очень почетной, и введение системы суффектов имело целью дать как можно большему числу сенаторов занять ее. И в этом плане существовала своя иерархия. Быть ординарным консулом было почетнее, чем консулом-суффектом, а назначение коллегой принцепса являлось знаком высочайшего почета и доверия. Но на деле увеличение количества ежегодных консулов умаляло значение каждого из них. Еще важнее было другое. Со времени Суллы консулы были лишены военной власти и оставались лишь высшей гражданской инстанцией. Но теперь в гражданской сфере велик был вес принцепса и его аппарата, так что реальная роль консулов сводилась к созыву сената и председательствованию в нем (когда там не было принцепса), к почетному представительству и, что очень было важно, к выполнению некоторых религиозных функций, в том числе организации различных церемоний и игр. Известно, что при Клавдии один консул пытался даже отказаться от этой почести, так как не имел достаточных средств для организации игр. Характерно, что одним из первых постановлений сената после прихода к власти Нерона было решение, что квесторы не обязаны устраивать за свой счет гладиаторские бои. Конечно, оно относилось только к младшим магистратам, но это показывает, что финансовая тяжесть своих должностей становилась для магистратов все более обременяющей. Большей была роль преторов, число которых тоже увеличилось при Августе до 16, а позже и до 18, и они по-прежнему являлись главными судебными магистратами. Но существование и императорских судов уменьшало реальное значение претуры.