История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Наконец сюда подоспел с пехотой и артиллерией принц Мориц и, не пожелав идти по следам устрашенных неприятелей к Лайму и Пулу — единственным пунктам, все еще остававшимся в их руках, — задержался со своей армией на несколько дней близ Дорчестера и Уэймута якобы затем, чтобы навести порядок и поставить гарнизоны. Тут его солдаты, оправдываясь пресловутой злонамеренностью местных жителей, повели себя весьма разнузданно; о строгом соблюдении условий капитуляции названных городов также никто не заботился. Это настолько возмутило графа Карнарвона (благородного человека, привыкшего свято держать однажды данное слово), что он оставил вверенные ему войска и вернулся к королю под Глостер, отчего скандальное поведение людей принца получило еще большую огласку. Был ли народ в тех краях раздражен и настроен против короля упомянутыми бесчинствами, о которых толковали всюду и, уж верно, не без преувеличений; отсутствие ли в армии маркиза Гертфорда (на которое прежде не обращали внимания) внушило теперь самым злобным и упорным смутьянам тревожную мысль, что теперь им не стоит рассчитывать на милость; показалась ли им эта армия, собравшаяся наконец в одном месте, менее грозной, чем они ожидали; или, может, страх, овладевший поначалу умами обывателей, был столь сильным, что просто не мог продолжаться вечно, и теперь люди немного успокоились и пришли в себя, я не знаю — но два этих городка, из коих Лайм считался самым ничтожным, ответили столь решительным отказом на ультиматум принца о сдаче, что его высочество рассудил за благо оставить их в покое. Он двинулся к Эксетеру, где обнаружил, что названный город находится в худшем положении, а у сторонников короля дела здесь идут лучше, чем он надеялся, ибо сэр Джон Беркли, имевший полк кавалерии и пехотный полк из плохо вооруженных новобранцев, смог, благодаря своим умелым и энергичным действиям и помощи девонширских джентльменов, так увеличить численность своих войск, что теперь их укрепленные лагеря находились менее чем в миле от города, а аванпосты у самых ворот — хотя у графа Стамфорда в Эксетере людей было по крайней мере ничуть не меньше, чем в осаждавшей город армии.

Спасать Эксетер Парламент поручил особым приказом своему адмиралу графу Уорвику. Сделав вид, будто он намерен высадить в нескольких пунктах войска — и тем самым вынудив сэра Джона Беркли совершать с кавалерией и драгунами быстрые и утомительные марши вдоль побережья — граф, когда задул попутный ветер, оставил тех, кто ожидал его высадки близ Тотнеса, повернул назад и при довольно сильном шторме вошел со своим флотом в устье реки, которая вела к стенам Эксетера. Теперь, когда его корабельная артиллерия господствовала над обоими, весьма низкими берегами, граф решил, что сумеет таким путем доставить подкрепление осажденным. К счастью, благодаря стараниям и замечательной прозорливости сэра Джона Беркли, на удобных позициях близ нескольких бухт были сооружены небольшие укрепления, за которыми его солдаты могли хоть как-то укрыться от огня корабельных пушек, и теперь сэр Джон мчался туда со своей кавалерией, чтобы воспрепятствовать высадке неприятеля. Попытка же высадки оказалась не просто неудачной — она закончилась совершенным провалом, отбив у моряков Уорвика всякую охоту вновь пускаться в подобные предприятия. Ибо после того, как с кораблей три или четыре часа кряду поливали ядрами войска на берегу, начался отлив, и граф Уорвик убрался восвояси, бросив три своих корабля, один из которых был сожжен, а два других захвачены с берега на виду у всего флота — который больше не предпринимал попыток деблокировать Эксетер подобным образом.

Пока все королевские войска были заняты блокадой Эксетера или охраняли побережье, ожидая графа Уорвика, быстро увеличивался гарнизон Плимута, куда флот графа высадил всех, без кого можно было обойтись. Защищать дело Парламента спешно готовились и на севере Девоншира — в Барнстейпле и Бедфорде стояли парламентские гарнизоны — а поскольку они могли без помех сообщаться с Плимутом, то было решено объединить все наличные силы и заставить неприятеля отойти от стен Эксетера — что было бы совсем не трудно сделать, если бы сами осажденные столь же энергично боролись за свое спасение. Узнав об этих планах и приготовлениях, сэр Джон Беркли послал полковника Джона Дигби (который с момента их вступления в Корнуолл командовал конницей) с его собственным кавалерийским полком и несколькими свободными эскадронами драгун в северный Девоншир, чтобы помешать соединению войск мятежников. Дигби устроил свои квартиры в Торрингтоне и за несколько дней смог усилиться вновь набранным кавалерийским эскадроном и пехотным полком, который сформировали его старые друзья в Корнуолле, так что теперь он имел свыше трехсот кавалеристов и от шестисот до семисот пехотинцев. Между тем стоявшие в Бедфорде и Барнстейпле мятежники, располагая численным превосходством, а с другой стороны, опасаясь, как бы успехи короля в областях более восточных не увеличили его силы и могущество здесь и не ослабили их влияние, решили попытать счастья в бою; соединив свои отряды — общим числом более тысячи двухсот человек пехоты и трехсот кавалеристов, коими командовал полковник Беннет — они надеялись застать полковника Дигби врасплох в Торрингтоне. И им это удалось, ибо хотя Дигби получил известие из Барнстейпла, что вражеские войска выступили оттуда к Бедфорду с намерением атаковать его рано утром, после чего он сам, готовясь отразить удар, вывел своих людей из Торрингтона и занял такую позицию, которая в той изобиловавшей изгородями местности была наиболее выгодной для конницы, и проделал в изгородях проходы для кавалеристов — однако, прождав напрасно до полудня и узнав от высланных на разведку небольших отрядов, что неприятеля нигде не видно, Дигби отослал кавалерию на прежние квартиры, а сам с пехотой вернулся в Торрингтон, оставив за городом лишь полторы сотни солдат.

Но уже час спустя полковник получил тревожное известие о том, что неприятель находится в полумиле от города. В Торрингтоне возникло сильное замешательство, а потому Дигби решил не выводить пехоту далеко из города, но, расположив ее наилучшим образом на подступах к нему, сам отправился к стоявшей за городом кавалерии, с намерением занять позиции в тылу у неприятельских войск, которые разворачивались на том самом месте, где ожидал он их все утро. Полковник, обыкновенно выказывавший в деле замечательную храбрость и боевой пыл, приносившие ему, как правило, блестящий успех, предполагал лишь вести наблюдение за противником, не ввязываясь в бой до тех пор, пока не подоспеют прочие отряды. Но когда он разделил свою небольшую партию (в общей сложности — каких-нибудь сто пятьдесят кавалеристов) на несколько еще более мелких и расположил их за изгородями, через проходы в которых можно было выйти на открытую местность, где стоял неприятель, к его позициям двинулся передовой отряд из пятидесяти мушкетеров, которые, если бы им удалось преодолеть изгороди, могли бы без труда отбросить его людей. А потому полковнику не оставалось ничего другого, как вместе с четырьмя-пятью офицерами лично возглавить атаку и ударить на мушкетеров — которые, тотчас же побросав оружие, пустились бежать к своим главным силам и настолько заразили их собственной паникой, что парламентская пехота и не подумала дать отпор, а кавалерия ни разу не решилась атаковать; все их воинство обратилось в беспорядочное бегство. Полковник Дигби со своей кавалерией преследовал бегущих до тех пор, пока в этой резне не затупились мечи его бойцов, а огромное число неприятельских пленных не обременило их сверх меры; хотя вышедшая из города пехота, видя, каким ужасом объяты враги, также немедленно устремилась за ними в погоню.

В этом предприятии (ведь за отсутствием всякого сопротивления его нельзя назвать сражением, разве что — стычкой) около двухсот человек было убито и еще свыше двух сотен взято в плен. Бежавшие с поля боя способствовали дальнейшим успехам войск короля даже больше, чем погибшие или пленные, ибо они разбрелись и рассеялись по всей округе и едва ли не каждый из них имел на лице и на голове следы вражеского меча или получил какую-то другую рану — что помогало вразумлению их соседей гораздо лучше, чем это могли бы сделать любые проповеди и увещания. Иные из старших офицеров, в том числе кавалеристы, добрались до Бедфорда и Барнстейпла, где, даже не подумав о том, сколь неразумно с их стороны откровенно признавать великую милость, явленную Господом кавалерам, рассказывали потрясающие истории о внезапно объявшем их страхе и трепете и сообщали, что никто из них не видел перед собой более шести атакующих врагов. Все это ужасало их друзей еще сильнее, чем самое поражение.