Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 177
Другими словами, Скотт надеялся хоть на какую-то иллюзию победы. Он ещё не совсем понял, что возвращение станет схваткой со смертью, но чётко осознал, что время терять нельзя.
В пять часов утра они снова были на улице. Закончив свои наблюдения и обработав результаты, Боуэрс и Скотт решили, что находятся примерно в трёх милях от полюса. Посмотрев в направлении, на которое указывали расчёты, Боуэрс заметил палатку Амундсена, стоявшую в двух милях от них. Они впряглись в сани, дошли до неё и обнаружили норвежский флаг с вымпелом «Фрама», развевавшиеся в высоте. Но с шоком, который вызвал первый чёрный обрывок материи, это сравниться уже не могло.
Скотта восхитил чёткий силуэт палатки.
Внутри он обнаружил письмо Амундсена к королю Хаакону VII и к себе самому:
Уважаемый капитан Скотт,
поскольку Вы, вероятно, первым после нас окажетесь в этом месте, я прошу Вас, пожалуйста, передайте это письмо королю Хаакону VII. Если Вы сможете использовать что-то из вещей, оставленных в палатке, пожалуйста, не стесняйтесь делать это. Я от души желаю Вам безопасного возвращения.
Искренне Ваш, Руаль Амундсен
«Я озадачен этим письмом», — заметил Скотт в своём дневнике. И данная запись красноречиво говорит о состоянии его ума. Он даже не понял, что Амундсен на всякий случай принял меры предосторожности. Скорее всего, он подозревал тайную попытку унизить его. И в результате всего одним движением, по словам Раймонда Пристли, Скотт «был разжалован в почтальоны».
Оставленные Амундсеном вещи пришлись кстати: Боуэрс обрадовался паре рукавиц из оленьего меха, которые заменили его старые, собачьи, потерянные несколько дней назад. «Было похоже, что норвежская партия ожидала более холодной погоды… и не столкнулась с ней, — отметил Скотт в своём дневнике, изучив предметы меховой одежды, аккуратно сложенные на полу палатки. — Этого нельзя было понять из утрированного отчёта Шеклтона». Увы, но даже здесь Скотт до последнего продолжал борьбу с невидимым соперником.
Оставив записку о том, что они тоже были здесь, участники британской партии застегнули палатку и отправились туда, где, по их предположениям, находится полюс. Там, по словам Скотта, они «построили пирамиду, укрепили наш бедный маленький „Юнион Джек“ и сфотографировались — делать это было довольно холодно».
Во всём этом таится патетическая ирония. Невыспавшиеся, замёрзшие, усталые, всё ещё потрясённые поражением, Скотт и Боуэрс допустили ошибку в расчётах. Они решили, что прошли дальше полюса, а на самом деле не дошли до него. Думая, что двигаются к нему, они удалялись от нужной точки. В соответствии с их собственными наблюдениями они вообще не попали на полюс [110].
Вера британцев в то, что они достигли математически выверенной точки полюса, ещё больше укрепилась после обнаружения чёрного флажка Амундсена примерно в полумиле от построенной Скоттом пирамиды. К этому флажку была прикреплена записка Амундсена, гласившая:
Норвежский Полхейм находится на отметке 89°58? ю. ш. к в. (комп.) 8 миль. 15 дек. 1911. Руаль Амундсен.
Это было написано на английском. Скотт ошибочно принял флажок за оставленную норвежцами отметку о полюсе, хотя это явно было не так — они обнаружили всего лишь крайний левый знак из тех, которыми Амундсен «огородил» место полюса.
После очередного раунда наблюдений Скотт перенёс «бедный маленький „Юнион Джек“», как он думал, ещё ближе к полюсу, но на самом деле теперь он наоборот отошёл от него. После этого британская партия отправилась в обратный путь. По словам Скотта, «теперь мы повернулись спиной к объекту наших амбиций с горьким чувством. Нас ждут 800 миль тяжёлой дороги — прощайте наши мечты!»
По сравнению с возвращением Амундсена обратная дорога Скотта была гораздо более прямой: ни «Чёртова ледника», ни изломов рельефа, ни загадочных гор — только детально нанесённый на карту и уже пройденный маршрут к широкому входу на ледник Бэрдмора. Они стартовали удачно и первое время шли хорошо — с постоянным полярным ветром, дувшим в спину, и закреплённым на санях парусом, с плотным крепким настом и удобным для спуска склоном с вершины плато. За первые три недели они проходили в среднем по четырнадцать миль в день, почти не уступая Амундсену в скорости передвижения.
Несомненно, с точки зрения атмосферы британское путешествие резко контрастировало с норвежским. Амундсен по дороге домой устроил победную гонку, торопясь сообщить новости. Возвращение Скотта напоминало бегство побеждённого. Вначале он тешил себя надеждами на спасение от полного поражения с помощью того, что опередит Амундсена у телеграфного аппарата и расскажет миру свою историю первым. Он даже начал составлять текст сообщения, в сохранившемся отрывке которого есть такая фраза: «Вызывает удовлетворение, что вышеуказанные факты доказывают одно и то же — обе партии были на полюсе». Но самообман был недолгим. Что-то в Скотте сломалось после поражения — и его компаньоны чувствовали это.
Они не смеялись, не чувствовали воодушевления, не бежал впереди них какой-нибудь лихой Бьяаланд — это был упорный, бесконечный, утомительный пеший поход. Скотт понял, что у них очень мало продуктов, а до склада ещё слишком далеко. Но теперь было уже поздно. Он вынес своим спутникам жестокий приговор — идти или умереть. Вполне нормальная дневная дистанция не давала возможности понять реальное состояние этих людей и увидеть их ужасное истощение. Они вынуждали себя проходить огромные расстояния, чтобы достичь следующего склада прежде, чем закончатся запасы. И без того минимальный рацион был сокращён настолько, что люди шатались от голода и слабости, получая чуть больше половины необходимого количества пищи. Чтобы пройти нужное расстояние, им приходилось тащить сани до двенадцати часов в день на высоте 10 тысяч футов — это трудно даже для здоровых людей. Конечно, без пищи или отдыха в случае опасности можно выполнять какую-то работу, не причиняя своему здоровью особого вреда. Но лишать себя и того, и другого — значит требовать от природы слишком многого.
У Скотта и его спутников не было животных, которые составили бы им компанию или развлекли в пути. Каждый был занят своими мыслями, сокрушающее однообразие давило на психику. Внезапно они стали сильнее, чем обычно, чувствовать холод.
Поиск каждого склада оборачивался настоящим стрессом, потому что у них не было такой изобретательной системы поперечных линий из флажков, как у Амундсена. А единственного имевшегося флага часто было недостаточно. Пирамиды — слишком низкие и плохо построенные — не давали возможности для эффективной навигации. На обратном пути Скотт полагался на свои следы, которые вели в сторону полюса. Так же поступил и Амундсен. Но он ехал на собаках, а впереди саней шёл Бьяаланд, искавший эти следы на снегу. Если же в сани впряжены люди, это просто невозможно, особенно при условии, что следы плохо различимы. Им приходилось бросать сани и ходить вокруг, так что поиск маршрута становился делом крайне утомительным и возможным только в хорошую погоду. Дважды в течение первой недели британцы без необходимости останавливались из-за преследовавшей их метели, потому что считали ориентирование невозможным. В любом случае их старые следы, заметённые снегом и ставшие малозаметными, часто было трудно найти, когда солнце светило им в лицо и слепило их. Именно по этой причине Уилсон особенно страдал из-за «снежной слепоты». Скотт, в отличие от Амундсена, не догадался перейти на ночное передвижение, чтобы солнце оказалось сзади. Установка палатки всякий раз требовала бессмысленной траты сил из-за грубой ошибки в её конструкции. «У нас уходит чертовски много времени на установку палатки, — описал Скотт привычное впечатление от работы на ветру, — все пальцы замёрзли».
