Танцующие с тенью - Ричо Дэвид

Вот как звучит здоровье в мире интегрированной тени: «Я есть то и это. Где то, там и это. Я забираю назад все свои проекции на других людей. Все человеческое есть то, что есть я. Прежде я был здесь, а они там; теперь мы стоим бок о бок». Юнг по этому поводу говорит: «Одно за другим — вполне приемлемая прелюдия к бок о бок… Идея, что добро и зло представляют собой духовные силы вне нас и что мы вовлечены в конфликт между ними, гораздо более терпима, нежели понимание, что противоположности есть неискоренимые и необходимые предпосылки всей психической жизни».

В ходе жизни я чувствую, что иногда тянусь к добру, а иногда — ко злу. Я могу отрицать свою склонность к злу. Раздутое эго стремится изгнать все скверное, чтобы не потерять одобрение окружающих и самоуважение. Для этого оно проецирует зло вовне, делая из него козла отпущения, во всем обвиняя его и ненавидя. Так возмездие становится очень важной стрелой в колчане эго. (Действительно в колчане, ведь ему надо защищаться, поскольку в конечном счете оно основано на страхе признать свою скромную принадлежность ко всем прочим человеческим слабостям.)

Чем старше мы становимся, тем менее искусны в забвении или отрицании собственных отклонений. Наша память невольно возвращает нам мешанину образов и воспоминаний о том, какими плохими, эгоистичными, мелочными и подлыми мы были в прошлой жизни. Конкретные случаи всплывают в нашем сознании буквально из ниоткуда: поступки, которыми мы отнюдь не гордимся; воспоминания, которые жалят нас и заставляют мучиться вопросом: «Да как же я мог такое сделать?» Но неотъемлемой частью принятия тени является как раз эта непривлекательная задача — не забывать свое прошлое и его ошибки. Эти воспоминания призваны приземлить нас в смирении. Они напоминают нам, что мы так же хрупки и неустойчивы, как и все люди, которых мы в чем-либо виним. Сожаления тут не помогут — в отличие от сочувствия к себе и плана необходимых изменений. Тут нас должны подбадривать слова испанского поэта Антонио Мачадо: «И золотые пчелы из горьких моих забот, из памяти невеселой делали сладкий мед»^[47].

А еще работа в данном случае заключается в том, чтобы помнить нашу общую историю. В сущности, мы просто не можем забыть такие ужасы, как, например, холокост или война во Вьетнаме. Они отлично приземляют нас, напоминая о коллективной тени и нашем участии в ней. Здесь работа — почувствовать свой гнев и печаль, а затем простить, но ни в коем случае ничего подобного не забывать. Отказ прощать только ожесточает и ранит нас, а это верный способ увековечить насилие.

Я иду в магазин за продуктами для ужина, который приготовлю сегодня вечером для друга — он приходит в гости. Я планирую купить форель. И вот по дороге в магазин неведомо откуда ко мне приходят воспоминания давностью в несколько лет, когда я был скуп по отношению к другому своему близкому человеку, они пробуждают сожаление и грусть. И я делаю то, что предписано простой трехшаговой программой: чувствую, озвучиваю и исправляю. Я позволяю себе почувствовать печаль по поводу своей неполноценности в прошлом настолько полно, насколько только могу. Затем я слушаю свой добрый внутренний голос, который говорит мне: «Да, ты был тогда скуп, и ты жалеешь об этом. Все иногда жадничают. За скупостью стоит страх отдавать. Ты поработал над этим своим качеством, и ты меняешься. Теперь просто живи дальше, а прошлое оставь позади. Подумай, что ты можешь сделать сегодня, чтобы компенсировать эту ошибку прошлого?» И вот, придя в супермаркет, я покупаю вместо форели огромного дорогущего лобстера. Я, как пчелы Мачадо, сделал мед из своих горьких забот.

Все наши составляющие, которые рождаются природой и приходят с историей жизни, полезны для выполнения нашего предназначения так же, как левая рука полезна всем, даже правшам. Работа в данном случае заключается в том, чтобы освободиться от дуалистического разделения, интегрировать все, что с нами происходит, не отрицая ничего из этого.

Иногда бывает, что, прежде чем фрагментированное человеческое «я» обретает согласованность, проявляются наитемнейшие аспекты его поведения. Наша задача в жизни — ничего в себе не сокрушать, а принимать и приветствовать это и так находить обратную сторону тех или иных черт. Наша эгоцентричность, например, может быть единственным способом укрепить слабое и неуверенное чувство собственного достоинства. Мы допускаем ее и приспосабливаемся к ней, но в то же время стремимся к ее противоположности, то есть к бескорыстию. Каждый человек представляет собой место встречи противоположностей, следовательно, каждое негативное качество имеет соответствующее ему качество позитивное, которое только и ждет своего шанса быть благословленным и благословлять.

Целостность по определению не предполагает отмену одной нашей стороны в пользу другой. И она не может служить аргументом против того факта, что мы вмещаем в себя все человеческие способности, какими бы непривлекательными они ни были. Целостность — это принятие всего, что в нас есть, и готовность работать со всем, что нам дано, чтобы добыть и очистить зарытое в глубинах золото. Как это делается? Мы предоставляем каждой стороне безопасную, ответственную и честную свободу действий. Это ведет к примирению наших внутренних противоречий и позволяет им занять законное место в нашем психическом ландшафте. Да, у вонючего скунса тоже есть свое место, как и у прекрасной благоухающей розы!

Многолетний опыт подчинения и послушания мог лишить нас уверенности в себе, необходимой для выполнения этой работы. Авторитетные фигуры и институты, например семья и религия, наверняка не один год призывали нас отвергать и отрицать некоторые наши естественные наклонности или как минимум бороться с ними. В результате качества вроде невежливости или непочтительности к старшим стали в цивилизованном городе нашего «я» в высшей степени подозрительными. А между тем мы можем найти место для всех характеристик, населяющих этот внутренний город, какими бы подлыми или пугающими они ни казались. Каждая из них имеет право жить там, независимо от ее формы и цвета. Дружба с обеими сторонами — это королевская дорога к свободе от страха перед собой, своими импульсами, желаниями, потребностями, глубочайшими устремлениями, то есть перед главными строительными блоками нашей идентичности.

Мы можем ненавидеть проявления эгоизма в своих поступках и решениях. Но эта ненависть зачастую порождается страхом потерять лицо или одобрение окружающих, а вовсе не искренней верой в то, что такое поведение действительно плохо и неправильно. Страх — верный признак, что мы в суде, и создан этот суд человеком, а не природой. Тень духовности живет в сконструированном эго ограниченном представлении, которое придает ценность только одной стороне нашей медали — скажем, бескорыстию. Тогда получается, что нам не следует тратить время на любовь к себе или на чувственные наслаждения, не говоря уже о сексуальных, — это плохо и недостойно. Это превращает духовность в самопожертвование, в давно знакомое религиозное предписание, от которого мы пытаемся уйти. В контексте работы с тенью суть жертвоприношения заключается в отказе от чрезмерных претензий эго и от его успехов в деле контроля и обеспечения привилегий для себя любимого. Тут как ничто иное уместна сентенция теолога Виктора Уайта: «Полностью лишенные того, что владеет нами».

Однако ничто в здоровой психике не указывает на то, что бескорыстие и отказ от телесных наслаждений являются единственными правомерными опциями. Духовность, противопоставляющая нас природе вообще или нашей собственной природе, не может быть подлинной. Поскольку нас, скорее всего, не обучали различать и оценивать эти качества с помощью критериев, базирующихся на природе, мы могли легко принять эту дихотомию. При этом все мистики сходятся в том, что истинная духовность никогда не бывает бестелесной. Божественность должна быть телесной, это предельно ясно иллюстрирует мотив инкарнации (воплощения) во многих религиозных традициях.