Я из гостей шагал домой поддатым
И вдруг услышал окрик: “Аусвайс!”,
И вижу: у подъезда с автоматом
В немецкой форме топчется Чубайс.
Я произнес: “Толян, ты что, в натуре?
Ты братану, по-моему, не рад.
К чему весь этот жуткий маскарад?
Я тоже европеец по культуре,
Я тоже убежденный демократ”.
Я на него глядел умильным взором
И повторял: “Борисыч, я же друг!” –
Но он залязгал бешено затвором
И закричал свирепо: “Хальт! Цурюк!”
Он отказался понимать по-русски
И только злобно каркал: “Аусвайс!”,
И понял я: кто квасит без закуски,
Таким всегда мерещится Чубайс.
И кто жену законную обидит,
Кто в адюльтер впадает без проблем,
Тот в сумерках Борисыча увидит,
Эсэсовский надвинувшего шлем.
И коль ты был до наслаждений падок,
Теперь готовь бумажник и ключи:
Чубайс угрюмый, любящий порядок,
Расставив ноги, ждет тебя в ночи.
Чубайс в твоей поселится квартире,
Чтоб никогда не выселяться впредь,
И будет он в расстегнутом мундире
Твой телевизор сутками смотреть.
Он жрет как слон и в ус себе не дует,
Но если слышишь ты мои стихи,
То знай: он во плоти не существует,
Он свыше нам ниспослан за грехи.
И если в нас раскаянье проснется
И горний свет ворвется в душу вдруг,
Борисыч покривится, пошатнется
И страшный “шмайсер” выронит из рук.
Едва мы ближним выкажем участье,
Былые несогласия простив,
Как вмиг Чубайс развалится на части,
Зловонье напоследок испустив.
И ближние носами тут закрутят,
Поморщатся и выскажутся вслух:
“Небось Борисыч где-то воду мутит,
Ишь как набздел опять, нечистый дух”.
