Быстро пройдя подземелье и нажав пружину возле зеркала, Фуке снова очутился в своем кабинете Едва успел он войти, как услышал стук в дверь и знакомый голос, кричавший:
– Монсеньер, отоприте, пожалуйста!
Фуке быстрым движением скрыл следы своего волнения и отсутствия: разбросал по столу бумаги, взял в руку перо и, чтобы выиграть время, спросил через дверь:
– Кто там?
– Как! Монсеньер не узнает меня, – ответил голос.
«Как не узнать тебя, дружище?» – сказал Фуке про себя.
– Это вы, Гурвиль? – спросил он громко.
– Конечно, я, монсеньер.
Фуке поднялся и, в последний раз посмотрев на зеркало, отпер дверь и впустил Гурвиля.
– Ах, монсеньер, какая жестокость! – воскликнул он.
– Почему?
– Вот уже четверть часа, как я умоляю вас отпереть, а вы даже не отвечаете.
– Запомните раз навсегда: я не терплю, чтобы меня беспокоили во время работы. Хотя вы, Гурвиль, и составляете исключение, я все же хочу, чтобы для других мое запрещение оставалось в силе.
– В такую минуту, монсеньер, я готов разбить, снести, опрокинуть всякие запреты, все двери, замки и стены.
– Ого! Значит, случилось что-нибудь очень важное? – спросил Фуке.
– Очень.
– Что же произошло? – продолжал Фуке, слегка обеспокоенный волнением своего ближайшего сотрудника.
– Учреждена тайная судебная палата.
– Мне это известно. Но разве она уже собралась?
– Не только собралась, монсеньер, но уже успела вынести приговор…
– Приговор? – произнес министр, побледнев и с дрожью, которую он не мог скрыть. – Кому же?
– Вашим друзьям.
– Лиодо и д'Эмери?
– Да, монсеньер.
– К чему же они приговорены?
– К смертной казни.
– Не может быть! Нет, это невозможно!.. Вы ошибаетесь, Гурвиль.
– Вот копия приговора, который сегодня должен быть подписан королем.
Быть может, он уже подписал его.
Фуке схватил бумагу, быстро пробежал ее и возвратил Гурвилю со словами:
– Король не подпишет этого приговора.
– Монсеньер, Кольбер смелый советчик… Опасайтесь его.
– Опять Кольбер! – воскликнул Фуке. – Вот уж два-три дня я беспрерывно слышу это имя! Слишком много чести для такого ничтожества. Пусть Кольбер появится, и я рассмотрю его; пусть он поднимет голову, и я раздавлю его; но согласитесь, что бороться можно только с таким противником, который хоть что-нибудь из себя представляет.
– Терпение, монсеньер, вы не знаете Кольбера… Постарайтесь его изучить. Это один из темных финансовых дельцов, подобных метеорам, которых никогда не видишь до их разрушительного вторжения. Появление их гибельно.
– О, Гурвиль, это уж слишком, – возразил Фуке, улыбаясь. – Меня не так-то легко запугать, друг мой. Кольбер – метеор! Черт возьми! Мы еще посмотрим, что это за метеор… Давайте мне факты, а не слова. Что он сделал до сих пор?
– Он заказал парижскому палачу две виселицы, – сказал Гурвиль.
Фуке поднял голову, и в глазах его сверкнула молния.
– Вы уверены в том, что это правда? – вскричал он.
– Вот вам доказательство, монсеньер.
И Гурвиль протянул Фуке записку одного из секретарей городской ратуши, верного сторонника суперинтенданта.
– Да, действительно, – пробормотал Фуке, – воздвигается эшафот… Но король не подписал, Гурвиль, и не подпишет приговора!
– Это мы скоро узнаем, – заметил Гурвиль.
– Каким образом?
– Если приговор подписан королем, виселицы сегодня же вечером будут отправлены к городской ратуше, чтобы завтра утром можно было их поставить.
– Нет, нет! – снова воскликнул Фуке. – Все вы ошибаетесь и вводите меня в заблуждение. Не дальше как позавчера у меня был Лиодо, а три дня назад я получил от бедняги д'Эмери сиракузское вино.
– Это только доказывает, – возразил Гурвиль, – что судебная палата была собрана тайно, совещалась в отсутствие обвиняемых, и как только дело было закончено, их арестовали.
– Разве они арестованы? Но как, где, когда?
– Лиодо – вчера на рассвете, д'Эмери – позавчера вечером, когда он возвращался от своей любовницы; их исчезновение никого не встревожило, но внезапно Кольбер сорвал маску и приказал обнародовать это дело. О нем теперь кричат на всех улицах Парижа, и, по правде говоря, только вы, монсеньер, не знаете об этом событии.
Фуке с возрастающим волнением ходил взад и вперед по комнате.
– Что вы думаете предпринять, монсеньер? – спросил Гурвиль.
– Если бы все это было верно, я отправился бы к королю. Но прежде чем ехать в Лувр, я побываю в городской ратуше. Если приговор утвержден, тогда посмотрим. Едем же! Откройте дверь, Гурвиль.
– Осторожнее, – предупредил тот. – Там аббат Фуке.
– Ах, мой брат, – с горечью сказал Фуке. – Значит, он узнал какую-нибудь скверную новость и, по своему обыкновению, рад поднести ее мне! Да, черт возьми, если явился мой брат, то мои дела действительно плохи. Что ж вы не сказали мне раньше? Я бы скорее поверил всему.
– Монсеньер клевещет на господина аббата! – смеясь, произнес Гурвиль.
– Он пришел вовсе не с дурным намерением.
– Ах, Гурвиль, вы еще заступаетесь за этого безалаберного, бессердечного человека, за этого неисправимого мота?
– Не сердитесь, монсеньер.
– Что это сегодня с вами, Гурвиль? Вы защищаете даже аббата Фуке.
– Ах, монсеньер, во всем есть своя хорошая сторона.
– По-вашему, и у тех разбойников, которых аббат держит у себя и спаивает, есть свои хорошие стороны?
– Обстоятельства могут так сложиться, монсеньер, что вы рады будете иметь под рукой и этих разбойников.
– Значит, ты советуешь мне помириться с аббатом? – иронически спросил Фуке.
– Я вам советую не ссориться с сотней молодцов, которые, соединив свои шпаги, могут окружить стальным кольцом три тысячи человек.
Фуке бросил на собеседника быстрый взгляд.
– Вы правы, Гурвиль, – произнес он. – Впустите сюда аббата Фуке! крикнул он дежурившему у дверей лакею.
Через две минуты на пороге кабинета с глубоким поклоном показался аббат Фуке. Это был человек лет за сорок, полусвященник, полувоин, смесь отчаянного забияки и монаха. При нем не было шпаги, но заметно было, что он носит при себе пистолеты.
