Легкий звук где-то рядом… Святослав даже не успел понять, что за шорох и откуда раздается, как жуткая тяжесть навалилась ему на спину и пригнула, пытаясь опрокинуть. Горячая пасть дохнула тухлым, острые крупные клыки впились сзади под самой шеей… Тут бы и конец пришел князю русскому, не надень он на время своего дозора кольчугу. Зубы зверя заскрежетали по железным кольцам, прикрывавшим его хребет, злобное рычание оглушало, шевелило волосы на голове. Край кольчуги совсем рядом, если зверь сейчас высвободит клыки и вопьется еще раз, чуть выше – перекусит шею.
Святослав стоял согнувшись и вцепившись в мохнатые мощные лапы у себя на груди. Кольчуга мешала зверю вонзить когти ему в бока, но невероятная тяжесть гнула к земле, Святослав пытался крикнуть, но только хрипел, и хрипел зверь у него на плечах. Святослав ясно понимал – еще пара мгновений, зверь опрокинет его, прижмет к земле и перервет шею…
– Ётуна мать!
Неведомая сила рванула зверя назад и сорвала с плеч Святослава. Шатаясь, он обернулся: существо вроде огромной кошки, ростом с человека, стояло на задних лапах и молотило по воздуху передними… и задними тоже. Зверь не стоит, зверь висит, не касаясь земли!
Но думать над чудом было некогда – Святослав мигом нагнулся, поднял оброненную секиру – наступил на нее, поэтому знал, где она, – и рубанул по белеющему в темноте брюху. Зверь дико взвыл, Святослав рубанул еще раз. Зверь упал; смутно различая позади него чью-то фигуру, не зная, человек там или дух, Святослав нанес по бьющемуся на земле зверю еще несколько торопливых мощных ударов. Бил, не разбирая, спеша пригвоздить ночное чудовище, чтобы больше не встало.
Его окружили, поднялся крик – все спящие проснулись и столпились рядом, держа оружие. Стоял гвалт и брань, но у Святослава так шумело в ушах, что он не разбирал слов. Принесли две горящих сука, и свет огня упал на светлую, с бледными пятнами шкуру огромной кошки. Зверь был мертв – выпущены кишки из брюха, изрублена голова. Когда отблеск упал на окровавленные клыки – величиной с палец, – Святослав содрогнулся.
– Ну, а я слышу, неладно там что-то! – орал рядом знакомый голос, перемежая слова бранью. – А я видел краем глаза, вроде князь встал и пошел куда-то. Слышу – вроде там какая-то возня. Смотрю – а у него этот бес на плечах висит! Ну я его хвать за шкуру – оторвал, он висит, лапами дрыгает, тяжеленный!
Переводя дух, Святослав подошел и положил дрожащую руку Игмору на плечо.
– Карачун ему, княже! – Игмор, очень довольный, что успел вовремя, похлопал его по руке. – Будет знать, как на нас кидаться!
– Если бы не ты… он бы меня уже прикончил. Голову бы откусил.
– Нет уж, княже! – Игмор хохотнул. – Не спеши! В эту дверь я пройду раньше тебя! А ты уж за мной!
– Как ты – так сразу и я, – выдохнул Святослав, желая сказать, что отныне будет сам беречь Игмора как брата.
Горячим лбом он прижался к потному Игмошиному лбу. Его трясло от мысли, что нить жизни не оборвалась только чудом.
– Это нам годится! – одобрил Игмор. – Как ты – так и я, и пусть сама смерть не разлучит нас, как не разлучила отцов наших!
– Вместе будем жить, вместе уйдем в Валгаллу, – подтвердил Святослав.
В костре громко щелкнула головешка, огонь, было угасший, вдруг ярко вспыхнул, выступая свидетелем клятвы.
При свете утра разглядели, что напал на Святослава степной пард – зверь вроде рыси, только еще больше, но все же не с человека, как им показалось ночью со страху. Шкура у него была очень светлая, изжелта-белая и в небольших пятнах. Видно, он подбирался к лошадям, но люди и костер оказались между хищником и добычей.
Шкуру сняли и взяли с собой, пересыпав морской солью. В Протолче, когда наконец до нее добрались, отдали скорняку обработать. По прибытии домой повесили на стене в гриднице, позади княжеского сидения. По шкуре было видно, что пард убит не на лову, а в бою, но Святослав ценил ее выше всякой возможной добычи. Дух того зверя он считал своим покровителем, а шкуру надевал на плечи, если случалось идти в бой.
Прошло пять лет, но вид этой шкуры каждый раз напоминал ему о связи, возникшей в ту ночь. Отныне его жизнь была связана с жизнью Игмора – смерть одного из них обязательно повлечет смерть другого, они дали слово, и боги его услышали. Ранее это не тревожило Святослава. С отрочества зная, что его отец погиб вместе с ближней дружиной, он и для себя не желал иной смерти, кроме как в бою, и чтобы явиться к Одину во главе своих людей. Но он, как и положено вождю, был уверен, что его судьба определит срок жизни гридей. Уж не наоборот!
А в тот день на Волхове, когда Лют Свенельдич с каким-то местными бородачами приехал из Хольмгарда, сообщил о гибели Улеба и спросил, где Игморова братия, Святослав внезапно осознал, что эта связь может оказаться губительной. Как и той ночью в степи, Игмор бросился защищать его, своего князя, не задумавшись ни на миг, во что это обойдется ему самому. Но случись так, что родичи Улеба настигнут убийц и отомстят… покажется конец и в жизненной нити Святослава. Этого уже не изменить. Но и погибать, пока не сделано ни шагу к обещанным ему трем царствам, Святослав не желал. Игмор не должен умереть сейчас. Жизнь у них одна на двоих, и нет такой ценности, за какую он решился бы ею заплатить – до последнего дня. Только его главная цель, обещанная ему Одином, стоит этой платы, но до нее еще очень-очень далеко…
* * *
Красен изложил эту сагу короче, почти в нескольких словах, но суть все ухватили. Бер вопросительно поглядел на Торлейва: тот, хорошо знакомый со всеми причастными, лучше мог судить, правда ли это.
– Шкура… – пробормотал Торлейв. – Шкура… правда, у Святослава позади престола в гриднице висит на стене шкура белого парда. Он рассказывал, что пард напал на него ночью на стоянке. Но он не говорил, что они с Игмором…
– Еще бы он стал рассказывать! – хмыкнул Красен. – Он понимает, эта тайна – все равно что копье у его груди. – Невольно он взглянул на хирдмана, что стоял перед ним, опираясь на то копье, что едва не вошло в грудь самого Красена. – Любой, кто убьет Игмора, считай, и князя погубит. Эта тайна – на вес золота. На вес самого Святослава в золоте, я хочу сказать.
Братья снова воззрились друг на друга. Недоверие на их лицах быстро вытеснялось потрясением. Нетрудно было понять: если Красен сказал правду, эта тайна и впрямь на вес золота!
Игмор! Что Игмор, хоть он и есть главный виновник Улебовой гибели. Во власти мстителей оказался не Хёд, направивший стрелу в грудь Бальдра, а сам Локи, что эту стрелу в те руки вложил…
Еще не осмыслив все до конца, Торлейв сделал знак Агнеру – и петля исчезла с горла Красена.
– Свяжите его, – велел отрокам Торлейв. – Едем дальше.
Глава 7
Как и собирались, Торлейв и Бер покинули Смолянск вместе с дружиной Тородда: тот направлялся на восток, собирать дань со смолян. В Свинческе набралось без малого три десятка человек – и парней, и мужчин, кто желал зимой поразмяться, схватиться с самим Кощеем, да еще заработать серебра. Молодцев возглавлял Жданей, отроков – Солонец, и Торлейв был вполне уверен в своей новой дружине.
Шли, как всегда ходит полюдье, медленно. Почти через каждый переход останавливались на день, чтобы уладить дела с местными старейшинами. С верхнего Днепра переползли на Осьму, оттуда на Волосту, оттуда на Угру. Город Ратиславль – здесь еще сидели малые угренские князья – был последним на пути, отсюда дружина полюдья поворачивала назад. Здесь Торлейв и Бер собирались расстаться с Тороддом и его людьми и дальше полагаться на свои силы. Им предстояло пройти на юго-восток по Угре до ее впадения в Оку, а там до знаменитой Кощеевой горы останется всего несколько переходов.
Так бы все и было, если бы навье гнездо не вышло им навстречу само – пока лишь в виде слухов. В первый же день в Ратиславле здешний хозяин, князь Велезор, привел к ним рослого отрока семнадцати лет, с вытянутой головой, лицом некрасивого, широконосого, но по виду толкового. Он назвался Завеем, сыном Злобки из Былемиря. Кощеева рать разгромила его зимнюю стаю, пятерых взяла в плен, и для выкупа их Былемирю пришлось признать власть Кощея и заплатить дань. Сюда он явился, стыдясь показывать на глаза родичам и уцелевшим собратьям, надеясь попросить помощи у родичей: из Ратиславля происходила его мать.
