Государев наместник - Полотнянко Николай Алексеевич

– Бог в помочь, православные! – громко сказал Богдан Матвеевич, останавливая коня.

– Благодарим, воевода! – отвечали казаки и жёнки.

– Зрю, управляетесь с сенокосом?

– Дал бы Бог вёдро, с сеном будем!

Приехавшие казаки здоровались с косцами.

– Челом, Максим! Как тебя Бог милует?

– Бог дал поздорову – голова жива.

– Что с Федькой стряслось?

– За старые шашни скинули с башни.

Хитрово строго глянул на полусотника: что за разговоры про какого-то Федьку?

– Почто с коней послезали, а ну садись! – закричал полусотник, наступая конём на людей.

Через речку Сельдь переправились вброд. Хитрово оглянулся, Синбирская гора отсюда казалась большим облаком, поднимающимся вдали. Трава здесь была пониже пойменной, но густой и многоцветной. Налетавший порывами ветер клонил стебли к земле, и трава волнилась, как море. Пошли друг за другом зелёными островами дубравы. С правой руки местность стала холмиться, расходиться оврагами, а впереди и слева поле было по-прежнему ровным, как стол, до самого края земли.

– Смотри, господине! – вдруг крикнул Васятка, указывая на человека, который, пригибаясь к траве, бежал к дубраве.

По знаку полусотника трое казаков припустили коней на перехват беглеца. А тот, подбежав к крайнему дубу, обхватил его руками и замер.

– Расспроси его, кто таков, – сказал Хитрово полусотнику.

– Откуда бежишь? – начал допрашивать мужика полусотник. – Чей ты человек?

Мужик молчал. Он был низок ростом, но широкоплеч, а на скуле кровоточила большая ссадина. Полусотник со всего размаха ударил мужика плетью. Тот скривился от боли и заскрипел зубами.

– Хватит! – сказал Богдан Матвеевич. – Юшанский городок близко. Тащите его за собой.

Скоро они достигли засечной черты, которая была начата от Юшанска к Синбирску.

Ров от городка протянулся версты на две. Из ближних дубрав и берёзовых рощиц к черте доставляли брёвна, из них делали тарасы высотой в две сажени, а то и выше, плотно забивали их землёй. Работные люди где работали, там и жили в шалашах и землянках.

Завидев воеводу, мужики оставляли топоры и лопаты и падали в поклоне на колени. А десятники не дремали: скоро от одного к другому по черте в Юшанск пошла весть о прибытии окольничего Хитрово. Когда она достигла городка, бывший здесь карсунский воевода Борис Приклонский сказал гостившему у него московскому стряпчему Золотарёву:

– Вот и Богдан Матвеевич Хитрово нежданно припожаловал. Теперь тебе, Василий Денисович, нет нужды ехать к нему в Синбирск.

Приклонский и Золотарёв встретили Хитрово на въезде в городок. Богдан Матвеевич появлению чужого человека не удивился. Он знал стряпчего по Москве, Золотарёв имел великую славу лучшего сыщика Сыскного приказа. Все большие бояре искали в нём участия к их беде, которая была одна для всех помещиков: как наступило лето, так началось повальное бегство крестьян от своих хозяев. Люди бежали в одиночку, семьями, а иногда всей деревней. Не страшась свирепости басурман, они шли в Дикое поле, приглядывали пригожую землицу, ставили избы и поднимали целину. Такие действия крестьян считались тогдашним законодательством воровством (своим бегством они лишали собственности своих владельцев), и с этим злом усиленно и безуспешно боролось государство. Хитрово уже имел дело с Золотарёвым, который ловил его крестьян и возвращал хозяину.

– Будь здрав, Василий Денисович! – приветливо сказал окольничий. – Не чаял тебя встретить на черте. Что ко мне в Синбирск не пожаловал?

– Сегодня к вечеру собирался быть, – сказал Золотарёв. – Раньше не мог. Деревенька бежала больно неспокойная, насилу повязали. Если бы не карсунские казаки, вряд ли справился.

– А это не твой ли беглец? – спросил Хитрово, показывая на пойманного его казаками мужика.

– Князя Черкасского крестьянишка. Казаку руку прокусил и ушёл до света. Где его взяли?

– Недалече, подле черты, – ответил Хитрово, слезая с коня. – Веди, Приклонский, показывай, что смог сотворить.

Юшанский городок был невелик, двадцать на двадцать саженей, но крепок. Рубленые стены возвышались на две сажени, угловые и надворные башни на четыре. Все они были сделаны из дуба, которого окрест росло изобильно. Внутри городка помещалась большая изба для проживания воинских людей, амбары для оружейного и кормового припасов, место для содержания коней.

– Что скажешь, Василий Денисович? – спросил Хитрово. – Ты ведь всю крымскую границу знаешь, многие городки видел.

– Не хуже других, – ответил Золотарёв. – А может, и получше.

– Осторожный ты человек, Василий Денисович, – улыбнувшись, промолвил Хитрово. – Никогда ни о чём не скажешь. Может, в том и есть мудрость. Учись, Приклонский.

Сыщик остался в городке для допроса пойманного мужика, а Хитрово с карсунским воеводой поехали осматривать черту в сторону Карсуна. Богдан Матвеевич не торопился, внимательно смотрел, что сделано, говорил с сотниками, десятскими, не брезговал спросить простого мужика, как он жив-здоров. Работы шли, подытоживал в уме Богдан Матвеевич, ни шатко ни валко, но черта прирастала, и на ней надо ещё работать лет пять-шесть. Люди работали из-под палки и делали ровно столько, чтобы на их спины не обрушивались батоги и плети. Смерть работного человека на засечной черте не была в диковинку, люди мёрли от простудной сырости, болезней живота и других хворей. Умирали, но работали, о бунте, подобном недавнему в Москве, среди работных людей не было даже и шёпота.

Тем временем Золотарёв допросил крестьянина и велел его бить батогами, но несильно, а чтобы мог идти на своих ногах. Затем Василий Денисович озаботился обедом. Занимаясь сыском, он имел привычку делать это в условиях, приятных для здоровья и настроения, потому среди своих подручных имел собственного повара, который был весьма горазд в кухонном рукомесле. Этот человек ездил на особом возке, где, кроме поварской утвари, имелись всякие съестные припасы, включая и те, что можно было сохранить только в бочках со льдом.

Другой особенностью Золотарёва было то, что он не мог терпеть обедать в избах, где всегда нет продыху от мух, поэтому он распорядился, чтобы стол поставили за городком на берегу ручья под пологом раскидистого дуба.

Приклонский был уже знаком с причудами Золотарёва, тот его потчевал, а Хитрово был приятно удивлен, когда увидел накрытый блюдами с различными кушаньями стол.

– Когда же ты всё успел промыслить, Василий Денисович, – сказал он, беря в руки серебряную стопку и принюхиваясь к её содержимому. – Что за вино?

– Чистейшая романея, Богдан Матвеевич! Изволь отведать и закусить.

Хитрово выпил стопку и крякнул от удовольствия.

– Я был много наслышан о сурской стерляди, – продолжил Золотарёв. – То, что возлюбил её царь Иван Васильевич, есть верная правда. У меня имеется кормовая книга с описанием изготовления блюд, какие бывали в старину. Так вот там об этом прямо сказано. Разве я мог побывать на Суре и не попробовать стерляди? Купил в Промзине бочонок, вот она перед вами.

Обедали неторопливо и долго, уже стало меркнуть небо, когда Хитрово откинулся от стола и молвил:

– Довольно, Василий Денисович, больше не потчуй.

– Тогда на покрышку ещё чарку романеи, – настойчиво сказал Золотарёв.

Отдыхать расположились на большом войлоке, расстеленном между деревьями. Приклонский догадался, что окольничий желает поговорить с сыщиком наедине, и удалился.

– Ты, Василий Денисович, когда из Москвы? – спросил Хитрово.

– Дён двадцать, как выехал!

– Я тут, на черте, как в потёмках живу. Знаю, что бунтовала Москва, скажи, что там стряслось?

Золотарёв не был любителем разговаривать на щекотливые темы, но вино его расслабило.

– Я уже стар, Богдан Матвеевич, и давно живу. Родился при царе Фёдоре Ивановиче, жил при Годунове, при обоих Лжедмитриях, при Василии Шуйском, при Михаиле Фёдоровиче, дал Бог, живу при Алексее Михайловиче. И всегда я видел одно: у власти стоят большие воры, которые хапают и хапают, пока их не возьмут за глотку другие воры или забунтуют люди. Боярин Морозов из наибольших воров, но до мелочности доходил – укрывал беглых крестьянишек в своих поместьях. Я это знаю, до тысячи человек беглых у него и сейчас живут. А взять их оттуда моей мочи мало.