Государев наместник - Полотнянко Николай Алексеевич

– Крестись, парень! Здесь все крещеные, только по-своему. И тебя окрестим.

– Я – крещёный! – схватился рукой за нательный крест Федька.

– То тебя поп крестил, – жестко сказал Степан. – Ты несмышлёным был, а сейчас в полном уме. Будет срок, сам в купель красную запрыгнешь.

Влас и Филька, потупившись, молчали. Старик явно имел над ними власть.

– Лом был, – сказал он, зажигая в железном светце лучину. – Велел сказать, чтоб сидели здесь, его поджидали, скоро он явится.

Потрескивала лучина, порой ярко вспыхивая и озаряя закопчённое нутро избы.

– Укладывайтесь спать, ребята, – сказал Степан. – Набирайтесь сил. Атаман может в любой миг нагрянуть с ватажниками.

Впечатления от последних двух дней долго не давали заснуть Федьке. Побег из тюрьмы, прощание с братом Сёмкой, встреча с ватажниками, прибытие на воровской стан, всё это мелькало в его мыслях, вызывая вопросы, ответа на которые Федька не знал. Кто такой атаман Лом? Куда он поведёт свою ватагу? Возьмёт ли новика с собой или прикажет связать и бросить в воду?

Федька ворочался на полу, поудобнее устраивал голову на свою суму, но сон не приходил. На уме были родной брат, мать, отец. Ведают ли они, что стряслось с их старшим сыном? Наверно, ведают, казаки из их слободы дали знать о Федькиной беде. Разлука с родными будет, скорее всего, вечной, с неизбывной горечью, начал понимать казак и, молча, заплакал.

Под полом избы, попискивая, завозились мыши, оседая, поскрипывал избяной сруб, потом эти звуки заглушил листвяной шум ветра, и пошёл дождь.

Влас и Филька, посапывая и посвистывая носами, давно спали, старого Степана не было слышно, наконец и Федька уснул.

Ватажников поднял Степан, он тяжело бухнул дверью и возгласил:

– Разоспались, лежни! Сейчас спытаю, какие вы работнички! Филька, чисти рыбу! Влас, готовь кипяток! И ты, новик, с ними! Рыба в кошёлке на дворе!

Федька первым подхватился со своего лежбища, выскочил во двор, сбегал за угол, измочился в траве, мокрой от ночного дождя, нашел, где лежит рыба. Её было много, полууснувшей и ещё трепыхавшейся, в сетяной кошёлке.

Федька и Филька почистили рыбу, промыли в речной воде, тем временем у Власа поспел кипяток. Получилась не уха, а полный котёл сваренной рыбы. Не успела чайка до половины Волги долететь, как возле каждого едока выросла куча рыбьих костей.

– Вижу, знатные вы работнички, – сказал Степан. – А ты что, парень, башкой крутишь?

– Гляжу, коня моего нет, – растерянно пробормотал Федька.

– Цел твой конь, я его к своему отвёл. Пусть по травке погуляет. И то сказать, конь тебе сейчас ни к чему. Сядешь за весёлки дубовые и начнёшь, вольный сокол, ими, как крыльями, помахивать!

День ватажники провели без дела. Хозяин куда-то исчез. Влас и Филька завалились спать, а Федька бродил по окрестностям. Место здесь было глухое, высокий гористый берег, поросший мелколесьем, с оврагами, уходившими неведомо куда, гладкие, обточенные водой большие камни, вкруг которых вскипали и пенились волны. Волга в этих местах делала крутой изгиб, называемый Самарской Лукой, и зажатая крутыми берегами река резко убыстряла своё течение.

Помотавшись по округе, Федька вернулся к избе. Его сотоварищи продолжали храпеть, а Степан плёл, сидя на брёвнышке, из ивовых прутьев морду для ловли рыбы.

– Тоскуешь, парень? Это зря. От этого избавляться надо, как от лихоманки. Раз пристал к ватаге, то вся прошлая жизнь напрочь отрублена. У тебя теперь на всю жизнь один товарищ – острый нож.

– Ты, дедко, давно здесь бытуешь? – спросил Федька.

– Я-то? Да всю жизнь живу на этом самом месте. И деды мои здесь жили, и прадеды.

– Значит, у тебя семья была?

– А как же, – усмехнулся Степан. – Жену вот схоронил, а два сына на Низу ватажничают. Прошлым летом от них привет получил. Хочешь знать как? Тогда слушай. Раззуделось у меня плечо, думаю, дай хоть ещё раз схожу с Ломом, погуляю на Волге. Прижались мы к берегу супротив Яр-Камня и дождались струг с красной рыбой. Подошли мы к нему вплотную, а оттель приказчики пищали выставили. Наш атаманушка страсть не любит, когда его воле супротивничают. Как крикнет громовым голосом: «Сарынь на кичку!», пищали те в руках приказчиков и задрожали. Одна стрелила, да мимо, а две другие не загорелись, знать зелье в них было порченым. А мы, ватажники, уже наверху. Всех приказчиков побили, а старшего пузана оставили для расспроса. Подвели его к атаману, а пузан от него харю воротит, на меня уставился и говорит: «Есть ли у тебя, старый ворище, сыны на Низу?» Есть, говорю, Фрол да Кирша. «Похожи они на тебя, как две слезинки, – сказал старший приказчик. – Только плачу ими я. Увели твои воровские наследники дочерей моих, воровскими жёнками нарекли. Так что мы с тобой сваты».

Челом, говорю ему, дорогой сватушка, проходи в красный угол, дорогим гостем будешь. Влас подхватил приказчика и подволок на огнище. Стащили с приказчика сапоги и штаны и поставили на раскалённые уголья. Вот так, Федька, я дорогого свата встретил и привет от сынов получил.

– А где он сейчас? – спросил после некоторого молчания Федька.

– Кто? Приказчик? Перезимовал в Волге, а где сейчас, не ведаю, – сказал Степан с такой задушевной искренностью, что Федьку пробрал ледяной озноб.

Бухнула дверь избы, Влас и Филька отлежали, до судороги, бока и встали, чтобы встряхнуться.

– Как раз вовремя, соколики, пробудились, – сказал Степан, указывая рукой на Волгу. – Кажись, атаман к нам припожаловал.

– Глазаст ты, как пёс, Степан, – сказал Филька. – Точно – парус. Это откель Лом путь держит?

– Всё-то тебе выведать надо, – усмехнулся ватажник. – Вот придёт Лом, его и спроси.

– И спрошу! – заерепенился Филька. – Волк волка не съест!

Влас так его хлопнул по спине, что он чуть не упал.

– Молчи! – сказал он. – Перед Ломом ты мокрица, а хочешь летать, как птица.

– Оставь его, Влас! – вмешался Степан. – Гляди, наши парус скинули, на вёслах идут.

К берегу ходко шла длинная лодка. Скоро стали видны люди, сидевшие в ней и в лад взмахивающие длинными веслами. На носу лодки стоял человек, в руке у него была пищаль.

«Вот он какой, Лом! – подумал Федька. – Сразу видно, что атаман».

Лодка, зашуршав по песку, насунулась на берег. Лом спрыгнул на берег. Это был могутной детина в красном кафтане, синих штанах и жёлтых сапогах, на голове из китайской камки шапка, отороченная мехом горностая, за пояс заткнут боевой топор – чекан и привешана сабля в серебряных, с узорочьем, ножнах.

– Челом, побратимы! – торжественно произнес атаман. – Пора начинать нашу гулёвую путину! Так!

– Так! Так! Пора! – закричали ватажники.

Лом обнялся со Степаном, затем с Власом и Филькой. Далее нашёл и ожёг взглядом Федьку.

– Это кто, новик?

Филька было сунулся ответить, но Лом его отстранил рукой.

– Отвечай, казак, тебя спрашивают, – сказал Влас.

– Пожалуй меня, ватаман, прими в свою ватагу, – произнес Федька, стараясь смотреть в глаза Лома.

– Много просишь, – важно подбоченясь, сказал атаман. – Могу позволить остаться тебе пока живу. А дальше как решит ватажное товарищество. Оружие у тебя есть?

– Только нож, – ответил Федька, не поняв, оставляет ли его атаман в своей ватаге или прогоняет.

– Так ты вполне ватажник, – усмехнулся Лом. – Имей нож и ложку, и проживешь понемножку. Наутро поглядим, на что ты годен.

Степан с Ломом скрылись в избе, им предстояло обсудить завтрашний выход за зипунами на Волгу. Под зипунами ярыжные люди разумели добычу, которую можно было захватить и разделить между ватажниками.

Тем временем люди разгрузили лодку. На берег были вынесены кули с сухарями и толокном, с десяток стоп выделанной кожи, бочонок с порохом и несколько пищалей. Было ли это добычей, Федька не знал, но разглядывал всё с любопытством.

Филька с появлением старых друзей повеселел и смотрелся козырем. Влас остался прежним молчуном и сидел в стороне, мрачно поглядывая вокруг. Федька подошёл к нему и сел рядом на бревно. Он хотел спросить бывалого ватажника, как ему быть дальше, но сдержался.