Викинг. Бог возмездия - Кристиан Джайлс

Три Косы звали Убба. Другой, худой, как железный прут, сказал, что он Агнар Бьярнсон, но все называют его Охотником. Третий, широкоплечий, с мощной грудью объявил, что он Карстен по прозвищу Рикр, и у многих брови полезли вверх. Был ли Карстен, оказавшийся датчанином, столь же могучим, как он сам думал, они узнают в будущем, но Убба заявил, что Карстен – превосходный рулевой и разбирается в мореходстве лучше, чем кит. Естественно, это не понравилось Солмунду.

– Я бы не стал доверять руль датчанину, – прорычал он громко, чтобы все его услышали, – если только вы не желаете поближе познакомиться со скалами.

Однако Сигурд был рад принять их в свой отряд. Новые члены команды помахали руками, прощаясь с мужчинами и женщинами, так и не осмелившимися спуститься вниз, и «Морская свинья» подняла паруса, собираясь покинуть Люсефьорд. Вальгерда одиноко сидела на носу, и Сигурд видел, как она не раз обернулась назад, посмотреть на дым, который поднимался над погребальным костром на фоне синего неба над лесом, растущим на горных склонах. Казалось, никто не хотел нарушать одиночество валькирии, а Улаф сказал, когда они отплывали, что одно дело иметь женщину на борту и совсем другое – женщину-воительницу.

– У ярла должен быть ястреб, – сказал Асгот, глядя на Сигурда, чтобы понять, что он думает, – ведь годи прекрасно знал о видении, которое посетило юношу, когда тот висел на ольхе, объятый ураганом боли и странными, навеянными снадобьями картинами.

Однако Сигурд не доставил годи удовольствия и не стал делиться с ним своими мыслями.

– Посмотри вокруг, дядя, – сказал он Улафу, который наблюдал за Солмундом, так резко развернувшим кнорр, что вскоре ветер начал дуть им в лицо, потом остановил корабль и стал сносить «Морскую свинью» назад.

Улаф перевел взгляд на остальную команду – Флоки Черного, Бьярни и Бьорна, Асгота, Хагала Песнь Ворона и рыжеволосого великана Свейна – воинов, которые еще недавно были или рабами и разбойниками, или вассалами мертвого ярла.

– Да, у нас необычная команда, – признал Улаф, когда они с Гендилом отпускали один край паруса, а остальные ослабляли веревки у мачты в центре корабля, на носу и на корме.

Аслак и Свейн натягивали парус на другой стороне лодки, чтобы поймать ветер и снова направить кнорр вперед. Те, кто находился на носу, работали большим тяжелым шестом, остальные закрепляли веревку на противоположном углу паруса перед тем, как натянуть веревки. Солмунд ждал, когда они сделают свою работу, чтобы изменить курс, после чего Улаф и Гендил вступят в дело, чтобы окончательно поставить парус.

– Думаю, присутствие валькирии среди нас лишь добавит красоты нашей саге, – сказал Улаф, сплевывая на ладони и потирая их. – И нам потребуется команда побольше, чем наша.

Сигурд посмотрел на Хагала, получившего свою кличку не за то, что тот охотился за разбойниками или тянул веревки, липкие от смолы. Улаф дал ему новую идею.

Сигурд знал, что не только ему кажется, будто кто-то привязал гири к его кишкам и пытается проткнуть сердце иголками, когда они огибали южную оконечность Кармёя. И все же Улаф и Солмунд, Аслак и Свейн, Гендил и Локер Волчья Лапа, как и он сам, не могли оторвать глаз от Скуденесхавна, своего дома, и горечь в их сердцах мешалась со сладостью. Каждый из них знал, что никогда туда не вернется. Эта нить в их жизни была перерезана, и хотя никто ничего не говорил, они погрузились в ослепительный водоворот воспоминаний, словно пытались уследить за единственной рыбкой в серебристом косяке.

У некоторых, как у Улафа, были там семьи, и Сигурд подумал, что в каком-то смысле это даже хуже, чем остаться лишь с призраками, как случилось с ним. Эти мужчины знали, что никогда не увидят жен и не обнимут детей, не подвергая их жестокому риску. Возможно, когда все закончится – и если они переживут предстоящие испытания, – им удастся забрать свои семьи и начать новую жизнь в другом месте, на далеком острове, куда не смогут добраться конунги и ярлы. Но сначала будет пролито много крови.

Сигурд молча стоял на корме, пока они проплывали мимо знакомых шхер и берега, исхлестанного волнами. Ему даже удалось разглядеть небольшую бухту и причал, у которого когда-то швартовались могучие корабли ярла Харальда – «Рейнен», «Морской орел» и «Олененок». «И пусть они, точно раскаленный камень, жгут руки тем, кто их захватил», – подумал Сигурд, переводя взгляд со своей команды на берег и размышляя о том, как странно, что за покрытыми мхом скалами, за березовым и сосновым лесом и холмами, где бродят овцы, уже не стоит «Дубовый шлем», дом его отца. И пусть его соратники смотрят на то, что потеряли, точно вороны, клюющие мертвую плоть, отделяя ее от костей. Пусть знают, за что сражаются.

Что же до его новой команды, братья Бьорн и Бьярни хотят мести, и Сигурд понимал их, как никто другой. Другие, вроде Уббы, Агнара Охотника и Карстена Рикра, готовы вступить в кровавую схватку ради серебра, и Сигурд дал себе слово позаботиться о том, чтобы они его получили. Он посмотрел на Вальгерду, сидевшую на палубе на корме и водившую точильным камнем по лезвию меча; ноги валькирии свисали в открытый трюм «Морской свиньи». Сигурд не знал, почему она присоединилась к нему, но понимал, что Вальгерда является ястребом из его видения, и верил, что их пути были переплетены изначально. И даже если во всем виноват его усталый разум, не вызывало сомнений, что она превосходный боец и владеет клинком не хуже любого мужчины, а значит, будет им полезна, даже если Локер и некоторые другие недовольно ворчат.

И еще Песнь Ворона. Да, Сигурд действительно обещал распять скальда, если тот не согласится отправиться с ними, но за этим стояло нечто большее. Хагал сопровождал их с самого начала истории. Он питался горем и радостью, которые живут в широко раскрытых глазах и на объятых ужасом лицах людей; в усмешках, что они прячут в бороду, а еще в поднятых бровях тех, кто собирался послушать его саги. У него не было дома, его не связывали клятвы, он проводил жизнь, переходя от одного очага к другому, в бесконечной череде выпитых кубков меда.

Они высадили его на берег в Реннесёе на рассвете следующего дня, когда солнце, словно кровь из раны, пролило свой красный свет на Бокнафьорден. Там ему предстояло побывать на рынке и узнать последние новости о погоне ярла Рандвера за Сигурдом и о том, что люди думают о конунге в Авальдснесе. Он будет заискивать перед важными людьми, возможно, примет приглашение в дом какого-нибудь ярла, станет задавать вопросы о том, как люди относятся к предательству вероломного конунга Горма. Он оценит этих людей и их амбиции, и когда наступит подходящий момент – или если у него появится возможность самому создать такую ситуацию, – заговорит о Сигурде и причиненных ему несправедливых обидах, и о его намерении отомстить.

Из Реннесёя Хагал отправится в Мекьярвик, Йэрен и Саннес, или еще дальше на юг или восток, в Ругаланн, навещая старых друзей и тех, с кем он делил кров. И, хотя Сигурд знал, что едва ли ярл или какой-то богатый человек рискнет своим положением, чтобы заключить союз с мечтающим о мести молодым сыном убитого ярла, не успевшим составить себе репутацию, за этим могло стоять нечто большее. Ведь многие из них будут приглашены в Хиндеру на Хауст Блот и пир по поводу свадьбы сына ярла, и, когда они впервые увидят Сигурда, он хотел, чтобы им было известно, кто он такой и зачем пришел. Возможно, некоторым придется делать выбор.

– Так что тебе о нем известно? – спросил Бьорн, держась за мачту и разворачиваясь лицом к Сигурду.

Юноше потребовалось несколько мгновений, чтобы вынырнуть из тумана своих мыслей, но тут он сообразил, что Бьорн спрашивает о ярле Хаконе Брандинги, что значило «поджигатель», – ведь именно из-за него они сейчас плыли на север.

– Мне лишь известно, что он получил свое прозвище потому, что сжег больше домов, чем любой другой ярл, – сказал Сигурд, размышляя о том, сколько было таких домов на самом деле. – Но встречался с ним Улаф, – добавил он, кивнув на старого воина.