Князь Рус - Никитин Юрий Александрович

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109

И тогда спор Израиля с Римом продлится до полной победы. Но это не будет спор мечей.

Глава 7

После обеда Соломон в своей старенькой двуколке, а Рус верхом на Ракшасе, черном как угорь, с лоснящейся кожей, отправились к месту, где завтра две сотни человек сойдутся в смертельном бою.

Вчера иудеи и русы совместно провели плугом межу, за которую заступать нельзя, а буде заступит кто – тот считается убитым, что намного хуже, ежели бы погиб взаправду: могут счесть, что нарочито, мол, шкуру спасал…

Получилось ровное квадратное поле. Там и сейчас бродили одиночки, выискивали и убирали камни, затаптывали неровности, сглаживали бугорки. Рус заметил, что воины иудеев и русы одинаково старательно чистят боевое поле: добро, если коряга вывернет ногу чужаку, а если своему?

Их заметили, кое-кто остановился, ждал. Рус издали вскинул в приветствии длань. Ладонь была широка, он чувствовал, как мощь перетекла от плеча к кончикам пальцев. Но и в плечах ее было столько, что готов был подхватить на них небесный свод, буде рухнет, так и подержит, пока растерявшиеся боги не встащат обратно.

– Вон и бревен натащили, – сказал он Соломону весело. – Это все Ерш старается…

– Зачем? – не понял Соломон.

– Рассядутся как вороны, – объяснил Рус. – Зрелище им на дармовщинку. Да и то, что у нас осталось еще? Баюна вы убили, проклятый народ, а кроме песен и плясок, больше и радостей не осталось, если не считать кулачные бои!

Соломон зябко поежился. Страшный бой, что разыграется завтра, как-то язык не поворачивается назвать зрелищем. Разве что для скифов, привыкших к крови, жестокости, свирепым пыткам, которым подвергают своих же юношей и называют это испытанием характера, посвящением во взрослую жизнь…

– Надо, чтобы сидели не слишком близко, – сказал Рус озабоченно. – И чтоб между ними и полем ходили стражи!

– Мы тоже поставим людей, – пообещал Соломон.

– И еще…

Хохоча во весь голос, подошел Корнило. Рус нахмурился, он сам чувствовал, что в последние дни особенно часто стал хмурить брови, ворчать, но все не удавалось сбросить с плеч внезапную тяжесть – трудно быть князем, – и спросил недовольно:

– Что веселого?

– А с той стороны поля, – сказал Корнило весело, – иудеи уже скамьи вбивают! Да не из города, те сидят за стенами как мыши. Из весей, где уцелели.

Соломон заметил чересчур кротко:

– Да, им особенно захочется увидеть сражение.

Уловил Корнило или нет скрытый намек, но ответил ­ехидно:

– Это вы убивали всех, даже скот. А мы вот сколько вашего народа оставили! Значит, мы добрее.

Соломон беспомощно развел руками. Трудно быть на земле иудеем: это либо отказывайся называться иудеем, либо отвечай и за то, что совершили пращуры. И хотя в этих северных краях как-то установилось, что каждый мужчина да имеет только одну жену, рабов нет, а есть только наемные работники, но не вычеркнешь же, что мудрый и справедливый Соломон имел девятьсот жен и тысячу наложниц, что прародители, которых ставишь в пример молодежи, преспокойно спали с женами и служанками, а то и баловались с козами, ослицами… Приходится говорить, что в Завете, мол, сказано иносказательно, и что, к примеру, когда Хам посмеялся над пьяным вдрызг отцом, то это, мол, просто увидел голым и захохотал, вот и все, и никакого мужеложства не было, а проклял Ной сына и его потомство так страшно лишь по злому похмелью, а не из-за самого оскорбительного проступка Хама…

– Трудно быть иудеем, – сказал он вслух, – но легче ли было Моисею с беглецами?

Корнило еще смеялся, но глаза уже стали серьезными.

– Ваш прародитель?

– Он не оставил потомства, – ответил Соломон печально. – Но все-таки мы все – его дети.

К его удивлению, скифский жрец понял, даже удивился:

– И у вас были такие герои? То-то вы прожили так долго… Даже жаль, что завтра все умрете.

Голос его был чуть сочувствующим, но с тем бесстрастным холодком равнодушия, с каким юные народы относятся к смерти, гибели, исчезновению целых племен.

Заметив какое-то упущение на поле, он заспешил туда, размахивая руками и надрываясь в крике. Посох с острым концом с силой вонзался в твердую землю. Соломон еще провожал его прищуренным взглядом, а Рус насторожился, всматривался в дорогу. Частый конский топот раздался раньше, чем показался всадник. По дороге с северной стороны ровным галопом шел серый в яблоках конь. Всадник показался Русу знакомым, и, лишь когда тот приблизился, Рус с сожалением понял, что обознался.

Всадник лишь чуть повернул голову в сторону квадратного поля, его глаза быстро обежали всех, и конь, не сбавляя ровного галопа, приблизился к Русу и Соломону. Всадник легко спрыгнул, Рус ощутил ревнивый укол в сердце, но продолжал смотреть на незнакомца с удовольствием.

Тот был ростом с Руса, так же молод, светлые волосы выбивались из-под начищенного бронзового шлема и красиво падали на могучие плечи. Шея была толстая, тугие жилы мощно натягивали кожу. Он был в медвежьей шкуре, небрежно наброшенной на голое тело через правое плечо. Плечи и половина груди оставались открытыми. Солнце играло на могучих мышцах, потемневшая от солнца кожа хранила следы ударов легких мечей, белые выпуклые звездочки шрамов, которые остаются от ударов стрел и небольших дротиков.

Соломону он вообще показался человеком, вырезанным из темного дуба. Мышцы выглядели такими же плотными, как ствол дуба, и понятно было, почему стрелы не сумели проклюнуть глубоко. Он был тверд, как наплыв на дереве, которое не всякий топор возьмет, да и тот, который возьмет, вскоре затупится или выщербится.

Он посмотрел на Руса, затем на Соломона, раздвинул ­губы:

– Кто из вас… гр… гр… конязь…

Речь его была рычащей, но Рус, к своему удивлению, улавливал значение слов. Соломон развел руками, он вслушивался, но смысл, судя по его лицу, пока что ускользал.

– Конязь чего? – переспросил Рус.

Молодой богатырь прорычал что-то на своем языке, лицо мучительно кривилось, говорить ему было трудно, словно всю жизнь провел в лесу с медведями:

– Кто из вас…конязь народа?.. А, зрю, зрю…

Он кивнул Русу как воин воину, а Соломону поклонился как старшему в роде. Соломон ответил на поклон, спросил осторожно:

– Что привело тебя, юноша?

Теперь воин морщил лицо, вслушивался, а потом широкое лицо расплылось в улыбке.

– Дед… дед…

Он умолк, полагая, что сказал все. Рус спросил:

– Что дед? Послал дед?

– Послал, – подтвердил воин радостно. – Дед… почти дед. Ну… дед деда.

Соломон пожевал губами:

– Правильно, старших надо уважать. А что он сказал на дорогу?

Рус не успел пояснить, что дед деда вряд ли успел бы что-то сказать, дед деда зовется пращуром, а воин рыкнул, проговорил с трудом, для него ломать деревья и ворочать глыбы было явно легче, чем оформлять мысли в слова.

– Он сказал… пойди и мри.

Соломон раскрыл рот, даже Рус насторожился, смотрел непонимающе. Молодой воин был полон жизни, в нем чувствовался могучий дух, который не позволяет умирать, даже если ты утыкан стрелами, как еж иглами, если даже иссечен топорами, а кровь из дыр хлещет струями.

– Я не совсем тебя понял, – пробормотал Соломон. – Почему?

– Моя жизнь, – рыкнул воин, – твоя.

– Ну, – сказал Соломон осторожненько, – мы даже не виделись.

Воин страшно улыбнулся, показал желтые крупные, как у коня, зубы:

– Зато виделись с дедом деда.

– Как звали твоего пращура?

– Мосл.

Соломон долго морщил лоб, кряхтел, вспоминая, наконец беспомощно развел руками:

– Прости, все равно ничего не пойму.

Рус сказал настойчиво:

– Расскажи мне. Если я пойму, то перескажу.

Глаза воина были оценивающие, даже прицельные. Рус хорошо знал этот взгляд. Все мужчины при встрече обмениваются ревнивыми взорами, сразу прикидывая, кто выше, шире в плечах, тяжелее, у кого сильнее вздуты мускулы, белее зубы, у кого боевых шрамов больше, но этот смотрит так, будто уже знает, что драться придется именно с ним, и уже заранее выискивает слабые места.

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109