Миша и Лиза за тридевять земель - Вагнер Идалия

Конечно, управляющий Арчи кажется довольно жестким, но он тоже пока ничем плохим себя не проявил. Видимо, он не определился со своей линией поведения. Мальчик раб, купленный дороже сильного взрослого мужчины, его озадачил. Он в ожидании, что будет дальше. Спонтанно образовавшийся недруг – кучер Боб – вообще Мишу не волновал.

Второй день пребывания в Америке можно было считать вполне позитивным, несмотря на явное ухудшение состояния здоровья. Как обычно пишут в телеграммах: доехал хорошо, устроился нормально, не волнуйтесь, целую, скоро буду.

Теперь в самых ближайших планах было залечить раны. Миша, весь день безуспешно старался по примеру своих африканских друзей игнорировать боль в теле, но у него не очень хорошо получалось. Особо сильно болело в трех местах. В случае побега (а он будет обязательно, так думал Миша) любая рана будет мешать и снижать мобильность. Так что, выздоровление было вопросом номер один. Вопрос номер два – ориентирование на местности.

Миша считал пока своим преимуществом то, что по мнению белых не понимает английского. Значит, они будут разговаривать в его присутствии вполне свободно, это даст возможность многое услышать. Надо начинать заводить отношения с местными, которые знают округу. Любая информация будет важна. Одно плохо, что он ребенок. Да, это изрядно осложняло ситуацию.

Как искать Лизу? Пока другого варианта не было, кроме поиска по имени. Теплилась надежда, что она здесь тоже Лиз. Хотелось верить, что странная сила, которая так причудливо играет с ними, не забросила Лизу далеко. Скорее всего, она в черном теле где-то рядом.

Выходит, нет смысла пускаться в бега просто ради того, чтобы не быть рабом. В этой Америке он со своим черным цветом кожи все равно будет считаться рабом без бумаги об освобождении.

Мысль была неожиданной, Миша даже подскочил на топчане от собственного умозаключения и скривился от боли. Значит, надо сидеть смирно, никуда не сбегать и постепенно выяснять, где поблизости недавно появилась черненькая Лиз?

Но это было как-то… не по-мужски. И это тяготило.

Глава 5. Болезнь

Миша еще посидел, прислушиваясь к появившимся многочисленным голосам на улице. Возможно, вернулись рабы с работы. Разговоры были разные: кто-то рассказывал, как поранил ногу и получил за это еще и кнутом от Арчи, кто-то выговаривал Ани за невыполненный дневной урок, а она плакала, что большой живот мешает ей наклоняться. Стали слышны детские голоса.

Поодаль женщины запели грустную песню. Девушка Мэг рассказывала, что привезли нового раба, и он будет жить в хижине Тобиаса. Обычная жизнь небольшого сообщества.

Прислушиваясь к этим звукам, Миша чуть расслабился и уснул. Его не разбудило даже то, что по сложившейся традиции после окончания рабочего дня негры собирались у костра и что-то пели или рассказывали друг другу.

Даже во сне ему было неспокойно. Сразу в голове возникли картинки, которые могли быть только воспоминаниями маленького хозяина тела, настолько физически осязаемыми они казались. И они как ничто больше отвечали нынешнему состоянию Михаила. Кажется, это было напоминание о болезни, когда-то пережитой мальчиком.

Вспомнились, как ни с того ни с сего начинало бросать то в пот, то страшный холод. Чуть позже появлялись на теле пятна, которые увеличивались, раздувались и мучительно болели. Миша чувствовал, как огромные пятна на его маленьком теле лопались, из них вытекала жидкость, которая моментально превращалась в гадкий гной, привлекавший жирных мух. Отогнать их не получалось, потому что вонючая субстанция чем-то очень сильно привлекала насекомых.

С трудом отогнав тяжелые видения, Миша немного поворочался в поисках позы, в которой меньше всего было больно, и снова уснул. Продолжали доминировать сны хозяина тела, и Мише пришлось смотреть, как мальчишки вырезали копья и стрелы для использования только во время боя. Для охоты они не годились. Этими стрелами они стреляли по целям, соревнуясь в меткости выстрела. Потом под руководством высокого старика мальчики учились собирать листья, из которых варили яд для смазывания наконечников стрел и копий.

Потом группа мальчиков под руководством того же поджарого деда бежала по лесу. Возможно, бег был на выносливость, потому что даже во сне Миша чувствовал, как сжимается сердце, колотится в боку и кажется, что сил больше нет. Придавала силы только мысль о том, что ты не можешь сдаться, ведь рядом твои друзья, и всем сложно, но все бегут.

Глубокой ночью у Миши поднялась температура, он метался на своем тюфячке в страшном ознобе, но ему нечем было даже укрыться. А во сне он снова видел темный, тесный, смрадный трюм корабля, сотни своих земляков, чувствовал на своих плечах безжалостные удары кнутов и звал маму. Маленький африканский мужчина звал на помощь свою маму, думая спрятаться в ее любящих объятьях.

Он проснулся как от толчка, когда совсем рядом запел петух, с трудом поднялся на тюфяке и долго рассматривал пятна свежей крови на нем. Потом посидел, обхватив себя за плечи и стараясь согреться. Лежавшие в жаровне недогоревшие сухие сучья ему нечем было поджечь. Разжигать костер примитивными средствами его в Африке научили, но сейчас он не увидел ничего, что могло бы помочь.

Не успел он дотащиться до туалета, как раздался звон колокола. Соломон говорил, что это сигнал к побудке. Когда он вернулся в свою хижину, маленький поселок черных рабов уже просыпался.

Миша побыстрее спрятался внутри своего жилища, чтобы ни с кем не разговаривать. Голова и все тело болели. Не было сил даже мысленно ругаться на странную историю своих перемещений. Просто хотелось домой и на больничный. Хотелось покапризничать, требуя к себе внимания. Хотелось маминого брусничного морса. Хотелось, чтобы вся семья сидела рядом и говорила, что все хорошо и он скоро будет здоров.

***

Пришел Соломон, он повздыхал, глядя на осунувшегося Мишу, осмотрел его кровоточащие раны на опухших ногах и спине и сказал:

– Бывает, парень. У меня, помню, тоже долго заживало. Я ведь сюда попал почти в твоем возрасте, может, чуть старше. Все помню, все.

Могу принести с конюшни травки, чем лошадок лечу, когда они ноги натирают, но это наверно не очень поможет. Слышал, ты хозяину очень задорого достался. Меня поколотят, если неправильно что-то сделаю. Лучше схожу на кухню к Салли, возьму у нее тряпок на перевязки, да и расскажу о тебе. У Салли есть снадобья белых людей, да она и наши средства парит для лечения. У нее много разного. Она наверно не увидела вчера твои раны, так-то прибежала бы лечить. Она хорошая женщина, добрая.

Ты посиди пока здесь, я кашу тебе твою принесу. Ко второму колоколу надо обязательно идти к мистеру Рик, а то он будет кричать. Еще хуже, если Арчи рассердится, он быстро кнут пускает в дело.

Миша с трудом пробормотал:

– Дядя Соломон, я смогу идти. Правда, ботинки будут рану натирать. Может, лучше босиком идти?

Он не мог сказать иначе, потому что мальчишеское тело диктовало: нельзя быть слабым, нужно игнорировать боль. Настоящий африканский воин не обращает внимания на такие мелочи. Опять нахлынули незнакомые Мише картинки, но они были такие четкие, что даже в лихорадочном состоянии он понимал: такое уже было у этого тела, когда в долгой дороге болело и ныло все тело. Но пожаловаться на боль мужчине, который шел рядом, было невозможно. Мальчик понимал, что нельзя показывать слабость, над которой будут смеяться все сверстники. Африканские мужчины не просят пощады и не обращают внимания на такие мелочи, как стертые ноги и капли крови, падающие в пыль.

Сознание Миши как бы раздвоилось. Он чувствовал, как идет, прихрамывая, по дороге под жарким солнцем, и одновременно слышал слова Соломона:

– Нет-нет, парень. Сиди, как бы горячка не прихватила тебя. Совсем ты мне не нравишься. Промыть раны надо, да перевязать. Ишь, покраснела да распухли ноги. Ты еще свою спину не видишь!

Миша, измученный лихорадочным состоянием и болью, краем сознания человека двадцать первого века, сам себе поставил задачу взять верх над памятью тела. Тяжелые воспоминания мальчика мешали, усугубляли реальность.