Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

— Баррикада отнесена на несколько домов от порога, до которого уже добрались римляне. Хорошо! На высоте второго этажа пробивать проходы в стенах! Когда римляне ринутся в атаку, поджечь угловые дома! Из дальних домов валить на нападающих все, что можно! Хотя бы целые стены верхних этажей! Это уже битва не за победу, а за жизнь! За жизнь города, а не кого-то из нас! Торопитесь! Торопитесь! У нас нет времени!

Легат Гай Лелий, командовавший войсками со стороны порта, тоже понимал, что защитникам нужно время на подготовку, и решил не давать им этого времени. Едва он навел какой-то порядок, распределил манипулы и указал им цели удара, как повсюду заиграли буцины, сверкнули выхваченные из ножен мечи командиров, и железные фаланги двинулись к наскоро возведенным, еще только укрепляемым баррикадам.

— Макасс, делать, как я сказал! — крикнул Кадмос. — Мы их здесь задержим! Невоенные пусть бьют с флангов!

Он увидел, как на лестницы нескольких ближайших домов поспешно хлынула толпа, услышал крики воодушевления и взаимного ободрения и повернулся к своим солдатам, занимавшим гребень баррикады. Здесь ни ободрения, ни особых указаний не требовалось.

Первый ряд сомкнулся щитами, второй выставил копья между плечами первого, третий стоял наготове. Лучники разбежались по сторонам, цепляясь за карнизы, лестницы, окна, за любое место, откуда можно было разить стрелами.

Римляне шли ровным, твердым шагом, не ускоряя его до последнего мгновения, прикрытые щитами по самые глаза. Стрелы защитников зажужжали, застучали по щитам и шлемам, но и находили цель. В первом ряду пал ветеран с тремя почетными цепочками на панцире, пал сотник с пробитой чуть выше колена ногой, пало двое в дальних рядах, но строй лишь смыкался и без остановки пер все вперед.

Так они дошли до подножия баррикады и по бревнам, бочкам, камням, перевернутым повозкам, домашней утвари начали карабкаться к защитникам. Наконец они сошлись: холодное спокойствие и послушная масса — с силой отчаяния, ярости и ненависти.

Кадмос не мог бы сказать, как долго длилась эта схватка. Вопли, стоны, лязг металла, треск ломающихся и проваливающихся под ногами хлипких предметов, использованных для постройки баррикады, — все слилось в хаос, отнимавший сознание. Его хватило лишь на то, чтобы постоянно управлять своими людьми, хотя и сам он сражался в первом ряду, рубил, отбивал удары, сбрасывал упрямо карабкавшихся врагов, охваченный, как и все, яростью боя.

Дважды редеющие ряды защитников дрогнули и отхлынули назад, и дважды без приказа и понуканий они снова возвращались на гребень баррикады, отбрасывая римлян. Баррикада была уже усеяна телами, залита кровью.

В короткий миг передышки Кадмос взглянул вглубь улицы. Со стороны порта шла новая, сомкнутая, отдохнувшая колонна римлян. Он оглянулся на своих людей. Их осталась едва ли половина, они были измотаны предыдущей ночной битвой, голодны, лихорадка горела на всех лицах. Но стиснутые губы, сдвинутые брови, крепко сжатое, хоть и зазубренное оружие, говорили о несгибаемой воле сражаться дальше, до конца.

«Не отступят! Погибнут, но не отступят! — подумал он с невольной радостью и затаенной гордостью. — Но погибнут наверняка! Эту новую колонну мы не остановим! Ох, если бы хоть один свежий отряд, или…»

Мысль оборвалась, и Кадмос вдруг дико, радостно, в величайшем возбуждении вскрикнул. Ибо в окнах самых верхних этажей домов по обе стороны улицы показались многочисленные головы, крик ненависти и триумфа взметнулся над улицей, и на сомкнутую римскую колонну обрушился град всевозможных снарядов. Падали кирпичи, балки, скамьи, огромные горшки — все, что казалось достаточно тяжелым. И одновременно из окон дома слева, на углу, начали вырываться клубы дыма. Вскоре такие же показались и напротив, справа. Где-то спешно застучали кирки и ломы, и вот огромный кусок стены на вершине высокого дома начал крениться, качаться и наконец рухнул в облаке пыли прямо на сомкнутую римскую колонну, давя, убивая, рассеивая.

Тотчас же по наружным лестницам всех домов перед баррикадой стали карабкаться тяжеловооруженные легионеры, но Кадмос снова радостно вскрикнул, видя, как на них бросаются женщины, даже дети, как спихивают их шестами, рубят перед ними ступени, льют кипяток прямо в лица.

Дым от пылающих домов тяжело полз к баррикаде, скрывая битву, но в этом дыму снова заиграли буцины — на этот раз сигнал тревоги, сигнал к отступлению.

— Победа! Народ победил! Вперед! За мной! — крикнул он, спрыгивая с баррикады. Вслед за ним ринулись его солдаты и обрушились на отступающих легионеров, словно фурии, — убивая, опрокидывая, вырезая под корень.

Однако град снарядов, продолжавших бить вслепую вглубь улицы, остановил и Кадмоса, и когда римляне наконец скрылись в облаках дыма и пыли, он отозвал своих людей. Задыхающийся, уставший, но радостный, он приказал укрепить и поднять баррикаду, а сам поспешил к Гасдрубалу, куда велел отвести и пленника. Единственного пленника, который провалился между бревнами баррикады и, раненный в правую руку, не мог ни выбраться, ни защищаться.

59

Гасдрубала он нашел на стенах Мегары, у большого пролома. И здесь римляне были отброшены, да так успешно, что теперь даже не мешали заделывать пролом бревнами и камнями.

Вождь выслушал донесение Кадмоса, но лицо его не прояснилось.

— Да, ты их отбил. Мы здесь тоже, как видишь. На главных стенах они не продвинулись, нет. Но что дальше? У Сципиона огромные силы! Раз он уже встал в городе…

Кадмос возбужденно прервал его:

— У него огромные силы? У нас — больше: народ! Ах, вождь, как они сражались! А то, что он ворвался в город, — это тоже хорошо! Он перебросит в порт все, что сможет, захочет прорваться дальше. Тогда мы ударим! Со всех сторон! Никто не уйдет! На этих улицах, когда народ так сражается… В этом я вижу спасение! Когда Сципион потеряет половину своей армии, он отступит! А он ее потеряет, если полезет вглубь города! Но для большого наступления мне все же понадобится помощь! Народ защищается великолепно! Неожиданно! Но для наступления мне нужны дисциплинированные и боеспособные отряды! Дай мне, вождь, все резервы!

— Резервов больше нет! — почти с обидой выкрикнул Гасдрубал. — Все, что было, я стянул сюда! Благодаря этому мы снова выбили римлян за стены!

— Тогда снять людей со стен. Оставить половину и…

— И обречь город на гибель! Половиной я не сдержу новой атаки! А здесь речь идет о цистернах с водой! Понимаешь? И нам здесь не помогает народ! Здесь должно сражаться только войско! Я не дам тебе ни одного человека! Цистерны! Помни, здесь речь идет о цистернах с водой!

— Да, здесь не помогает народ! — повторил за Гасдрубалом Кадмос, оглядываясь. Широко раскинулся здесь, между стенами и холмом Бирсы, утопающий в садах квартал дворцов — роскошный, чарующий, совсем не похожий на остальной город.

Но дворцы были частично покинуты, а если владельцы и оставались в них, то какую помощь могли они оказать сражающимся войскам, даже если бы захотели? Горстка богачей и рабы, сколько их там еще осталось при прежних господах? Да, здесь можно рассчитывать лишь на регулярные отряды!

Но он все же попытался спорить.

— Однако эта местность легка для обороны! Сады окружены такими стенами! Здесь даже меньшие силы могут долго защищаться! И здесь у римлян нет и не может быть серьезных сил! Они ведь постоянно подвозят новые отряды в порт. Там — главный театр военных действий!

Гасдрубал был явно оскорблен.

— Разумеется! Там, где сражается Кадмос, там и есть самый важный участок! Спасителем города будет только Кадмос! Как легко говорить, что здесь у римлян нет больших сил, когда ты не был при штурме!

Кадмос почувствовал, как гнев ударил ему в лицо, но сдержался. Он ответил спокойно:

— Вождь, дело не в том, кто спасет город, а в том, чтобы его спасти! Карт Хадашт знает лишь одно имя: твое, вождь! Но то, что главный удар наносится со стороны порта, где подвоз подкреплений теперь легок, когда римляне уже в городе и перед ними нет стен, — это очевидно! Поэтому я и прошу подкреплений! Действительно серьезных подкреплений!