След пророчества - Закалюжная Людмила

Химеры над главным входом, с раскрытыми пастями, в дневном свете выглядели не столько устрашающе, сколько величественно. И я задержалась на пару минут, чтобы внимательно их рассмотреть. Детализация скульптур поражала: каждая чешуйка на крыльях, каждый клык в пасти были чётко видны.

Дверь собора оказалась массивной и внушительной. На её поверхности проступили следы времени – небольшие царапины, сколы и трещины. Я прикоснулась к металлической ручке, украшенной готическими узорами, ощутила шершавую поверхность под пальцами, а затем решительно нажала на нее. Дверь тихонько скрипнула и медленно открылась. Я шагнула вперед, и тут же полумрак собора ласково окутал меня запахами воска и ладана.

Внутри дневной свет создавал удивительную атмосферу. Своды, уходящие ввысь, казались ещё более грандиозными, а игра света и тени придавала интерьеру мистическую обстановку.

Мои шаги разносились тихим эхом, пока я шла к статуе Творца. Он протягивал руки, будто ждал, чтобы обнять меня и выслушать. Я опустилась перед ним на колени:

– Ты всё знаешь… я молю лишь об одном, чтобы мы были вместе. Я не боюсь боли, стерплю всё… пусть это будет моей платой…

Перед глазами возник образ Эриха, каким я его запомнила – мальчишкой в грязной, но дорогой одежде, с синяками на лице, а потом образ сменился на фотографию, где на меня смотрел мужчина с черными таинственными глазами.

Шорох сутаны за спиной отвлек от мыслей, и я оглянулась. Монахиня стояла в луче света, её лицо – бледное, как пергамент, – казалось вырезанным из старой иконы.

– Я не хотела мешать твоей молитве, но настоятель просит твои документы.

– Зачем? – слишком резко спросила я, поднимаясь с колен.

– Чтобы привести их в порядок, и ты смогла отправиться в Берлин, – спокойно ответила монахиня. Затем её взгляд переместился выше, над моей головой. Её губы беззвучно зашевелились, будто она с кем-то переговаривалась. Зрячих всегда сопровождали души, которые помогали лечить больных, подсказывали в принятии важных решений. Хорошо, наверно, иметь рядом такого советчика…

– Меня попросили передать тебе, чтобы ты слушала свое сердце, когда тебе будет особенно страшно, – синие глаза монахини таинственно блеснули.

– А нельзя рассказать поподробней? – с надеждой спросила я, а вдруг души немного приоткроют завесу туманного будущего.

– Нет, – и тонкие губы пожилой женщины растянулись в улыбке. – Иначе будет нарушено равновесие. Души не имеют права вмешиваться в масштабные события. Слишком опасно… для всех.

– Жаль, – вздохнула я, отдавая документы женщине. Даже если она мне их не вернет, то они бесполезны без печатей таможни.

Я попросила монахиню отвести меня к Трофимову и просидела у кровати не приходящего в себя напарника, пока за мной не пришла молоденькая монашка. Она проводила в кабинет к Ковальскому, где я при нем говорила с Мишаниным по телефону. Он повторил слово в слово, что сказал мне настоятель. Возможно, хотел больше, но не стал, видимо, не доверял польскому убедителю.

Итак, моим новым напарником стала Агнешка, инструкции остались те же. Утром мы отправлялись на поезде в Данциг.

Глава 4

Тук-тук-тук… Колёса выбивали монотонный ритм, и глаза сами закрывались. Где-то на краю сознания я слышала, как Агнешка шуршит обёрточной бумагой, убирая остатки еды в потрёпанную кожаную сумку.

Рано утром, когда первые лучи только касались земли, мы покинули собор и отправились на вокзал, где сели на поезд до Данцига. Он ехал чуть больше часа, но казалось, что целую вечность: я считала столбы за окном, а Агнешка молча вязала что-то из серой шерсти, крючок мелькал в её руках, как лезвие.

После мы болтались по одному из привокзальных кварталов, в ожидании своего поезда до Берлина, и я замечала в витринах магазинов – польские газеты и немецкие афиши кабаре с улыбающимися певицами.

У кафе «Под белым орлом» я замедлила шаг: из приоткрытой двери тянуло ароматом свежемолотого кофе и сдобных штолленов с изюмом. С каким удовольствием я бы заглянула сюда, но время уже поджимало, и мы вернулись на вокзал, чтобы сесть на поезд.

В купе второго класса, обитом потертым бархатом, пахло нафталином и пылью. Агнешка расстелила на столике платок и разложила еду: ломти ржаного хлеба, густо посыпанные тмином, копчёную колбасу, нарезанную неровными кружками – видно, торопилась. Краковские бублики с маком положила отдельно, как драгоценность. Чай из термоса пах мятой и дешёвым сахаром.

До Берлина ехать примерно пять с половиной часов, самое время выспаться, потому что встали мы рано. А еще… всю дорогу я пыталась скрыть волнение от Агнешки, порой она бросала на меня внимательные взгляды, все-таки чтецы очень проницательны. Хорошо, что мне снова дали стикс, и двадцать таблеток про запас. Никто не знал, сколько у нас займут поиски артефакта.

А еще я должна спасти троих пропавших агентов Оккультного бюро. Перед глазами встали фотографии и записи из дела.

Первое фото принадлежало Сергею Потапову, его кодовое имя – Хранитель, немецкое – Ханс Готтлиб. Мужчина тридцати восьми лет с густой темной бородой. На нём был отлично сшитый сюртук, а на левой руке – черная перчатка, под которой скрывался механический протез.

Из досье: маг-создатель, потомок династии военных инженеров. В Германии внедрился в общество «Туле» под видом аристократа-оккультиста. Последняя зашифрованная запись в дневнике: «Колокол звонит в Митте… они кормят его детскими голосами.»

Второй пропавший агент – Лидия Воронцова, кодовое имя – Сиринга, немецкое – Марга Шварц. Симпатичная светловолосая женщина примерно двадцати девяти лет в элегантном платье с вышитыми маками. В руках она держала саксофон с гравировкой в виде нот, а на шее у Лидии висел кулон – двуглавый орел.

Из досье: маг-чтец, дочь замруководителя отдела Оккультного бюро. Работала в берлинском оркестре. Перед исчезновением отправила шифровку: «Нашли след Ангела-Мучителя. Он здесь, под землей. Верь музыке…»

И третий, Евгений Орлов, кодовое имя – Ртуть, немецкое – Виктор Манн. Темноволосый молодой мужчина около двадцати семи лет со шрамом-полумесяцем на правой скуле. Агент был одет в кожаную куртку и держал в руке фотоаппарат.

Из досье: маг-искатель, сирота. Был внедрен в берлинскую газету фотографом. Последнее фото, которое он передал, – табличка «Комната двенадцать».

Если бы создателя и чтеца я ещё могла разыскать по личным вещам, то с искателем дело обстояло сложнее. Как найти мага, которого твоя сила не видит? Но как ни крути, задание нужно выполнить.

Я знала адреса, по которым жили агенты, знала, что все трое использовали храмы Творца как точки связи. Помочь в сборе информации должен был… Эрих. Стоило подумать о нём, как моя магия довольно заурчала, а по телу прошла волна жара. Я так долго мечтала увидеть пару, что до сих пор не верилось – самый желанный сон сбывался. Подготовленные слова я повторяла про себя снова и снова. Воспоминание о нашей встрече ярким пятном горело в памяти. Те ощущения забыть невозможно, когда ты осознаешь, что встретил серебряную душу. Она ближе матери, родных… дороже всего на свете, даже собственной жизни. Потому что потеря истинной пары равносильна… смерти. Я смогла бороться и выжить только благодаря знанию – Эрих мечтал меня увидеть так же сильно, как и я его.

Через пять часов поезд вполз под стеклянный купол берлинского вокзала. Мы с Агнешкой с тревогой разглядывали людей в потертых пиджаках и шляпах с надломленными полями. Ими буквально кишел вокзал, как муравейник. Ощущалась какая-то тревожная атмосфера, которая проглядывала в хмурых лицах.

На перроне худощавый мальчишка что-то орал, размахивая свежим выпуском газеты с заголовками о столкновениях в Альтоне. Его голос перекрывал грохот колес и свистки кондукторов.

Мы вышли из поезда и направились к выходу. Минуя темный угол, Агнешка остановилась:

– Смотри, – девушка подняла листок, на котором был изображен мужчина. Глаза, лишённые человеческой теплоты, глядели прямо на тебя. Узкие усы, аккуратная полоска под носом, напоминали черного паука, присевшего на бледную кожу.