В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики» - Хейердал Тур

Как-то Момо пришла к нам и показала странную кашицу в миске из скорлупы кокосового ореха. Все тело и смеющуюся рожицу девочки покрывали узоры, нанесенные желто-зеленой растительной краской. Теперь она хотела и Лив раскрасить, как этого требовала древняя косметика!

Пока женщины занимались домашними делами, мы с Теи в лесу добывали съестные припасы. Фруктов было множество, недоставало только феи. Плоды хлебного дерева, бананы, манго, папайя, ананасы… Здесь росли таро, лимонный кустарник, апельсиновые деревья — желтые от обилия сочных плодов, которые нам никогда не приедались. Помимо этого старик собирал всевозможные съедобные корни.

Еще мы ловили раков в речке и заманивали в ловушки полудиких свиней.

В тихую погоду Момо и Лив шли гулять на мыс. Здесь были всякие чудеса: пещеры, гроты, провалы. Волны, захлестывая берег, образовали соленые лужицы, в которых кишели разные твари. Подруги находили крабов, моллюсков, удивительных рыб. Момо отлично знала, какие из них съедобны, какие ядовиты, а Теи Тетуа был превосходным поваром.

Сам он ел вместе с Момо у себя в хижине. К нам доносился запах черного кислого поипои, которое они доставали из погребов. Поипои — неизменный спутник всех полинезийских блюд…

В Омоа наше меню было очень скудным. Здесь же три раза в день — утром, в обед и вечером — старик поднимался по лесенке в нашу свайную хижину, неся нам с Лив лакомые блюда. Особенно ему удавались крабы в кокосовом соусе и сырая рыба. Да-да. Сырая рыба, если ее умело приготовить, настоящее объедение! Ее надо нарезать кубиками и на ночь положить в лимонный сок. Потом добавить морской воды и кокосового молока — и блюдо готово: вкуса сырой рыбы как не бывало.

И ни одна трапеза не обходилась без свинины. Сочная свинина, тушенная в больших листьях на раскаленных камнях…

Страшно вспомнить, сколько еды приносил нам всякий раз Теи! Мы добросовестно отведывали каждого блюда, однако всего одолеть не могли. А старик отказывался уносить оставшееся — пусть, мол, полежит до следующего раза! Но к «следующему разу» он уже нес жареную курицу, таро, плоды хлебного дерева и… свинину.

— Старик откармливает нас на убой, — сказала как-то Лив, глядя на свое отражение в заводи. — Старый людоед слишком долго жил один…

И она перешла на диету. Две недели ела одни апельсины, лишь иногда позволяя себя взять банан из гроздей, висящих у нас под потолком.

Едва темнело, мы выносили несъеденное за хижину. По ночам сюда сбегались косматые свиньи, которые чавкали, хрюкали и визжали так, что мы боялись, как бы они не разбудили деда. А когда самые здоровенные из них чесались о сваи, вся хижина угрожающе раскачивалась…

Но строение оказалось достаточно прочным. Какой бы шторм ни бушевал, хижина все выносила, только клонилась набок, точно гибкая пальма.

Широкая — во всю стену — дверь была обращена в подветренную сторону, и, когда над веерами пальм всходила луна, ее лучи заглядывали прямо в нашу спальню. Но от дождя мы были надежно укрыты, а крылатых мучителей уносило ветром. Да, нам жилось отлично.

Я никогда не забуду, как мы вечерами собирались вчетвером у потрескивающего костра на берегу. Луна серебрила Тихий океан, озаряла пальмовые кроны над нашими лачугами. За пальмами блестели огромные листья удивительных растений — море листьев, которое простиралось до черной как смоль зубчатой стены, отгородившей нас от всего мира.

Дикие козы блеяли на склоне, хрюкали свиньи, на скалах журчал ручеек.

Обычно Теи Тетуа высекал огонь из кремня железом, но он научил нас также добывать огонь трением. Это не так уж трудно. Старик расщеплял пополам сухую палочку и заострял конец одной половинки. Потом, взяв ее двумя руками, быстро и сильно тер острием по желобку второй половинки. Постепенно в конце желобка собиралась кучка мелких, как пыль, сухих стружек. Желобок чернел, появлялся запах паленого, потом стружки начинали дымиться. Теи посыпал их трутом и раздувал. И вот уже есть огонек!

Мы сидим вокруг костра и смотрим на пляшущее пламя… Тихая, мирная тропическая ночь. Словно мы перенеслись на тысячи лет назад, когда в мире безраздельно царствовала природа, а времени не существовало.

Теи Тетуа курит свой самосад; на нем только маленькая пестрая юбочка. Старый дед, весь в морщинах… Рядом, внимательно слушая, пристроилась Момо — юная, красивая, большеглазая. Мы все легко одеты; солнце и ветер закалили кожу. Разница лишь в том, что Теи и Момо еще смуглее нас, их кожа еще здоровее, а подошвы жестче и неуязвимее.

Теи, не сводя глаз с костра, начинает покачиваться. И хриплым голосом запевает монотонную песню. Мелодия проста и однообразна, но она будто создана самой природой, которая окружает нас.

Мы ощутили дыхание далекого прошлого, словно перенеслись в дни молодости Теи Тетуа, даже еще дальше — в ту пору, когда на островах жили их первые обитатели.

В песне, которую до появления белых пели во время религиозных церемоний, рассказывалось о сотворении мира. Когда-то все островитяне знали эту древнюю полинезийскую легенду.

Вот коротко ее содержание.

Тики, обитающий на небесах, создал землю. Потом он создал воду. Потом — рыб. Потом — птиц. Потом — плоды. Потом — свинью (единственное млекопитающее, известное островитянам до открытия Полинезии белыми). Только после этого он создал человека. Мужчину, по имени Атеа, и женщину — Атаноа.

— Дальше они справились сами, — объяснил Теи. Продолжая петь, он перечислил всех потомков Атеа и Атаноа.

— Теи, — заговорил я, — ты веришь в Тики?

— Да, — сказал Теи, — я есть католик. Сейчас все есть католики. Но я верю в Тики. Верю, что Тики и Иегова — одно и то же. Как это на твоем языке? — Он указал на костер.

Я ответил.

— Твой народ называет это «костер», а мой народ — «ахи». Твой народ говорит «Иегова». Мой народ говорит «Тики». Тики есть Иегова. Мы это поняли, когда пришел белый человек. Но белый человек не понял. Белый издевается над Тики. Они хотят дать нам новую веру.

Старик смотрел на огонь. Его народ не уважал белых. А белые презирали его народ. Мы представили себе первых прибывших сюда европейцев, которые в обмен на стекло и мишуру получали жемчуг. Они смеялись над глупыми островитянами…

А для полинезийцев жестяные броши и стеклянные бусы были огромной ценностью. Ничего подобного не было на островах. И они смеялись над белыми, которые так неумно вели торговлю. Кто же был прав? Обе стороны или ни одна из них?

— Теи, — продолжал я, — как по-твоему, Тики съедал жертвы, которые ему приносили?

Теи лукаво усмехнулся.

— Тераи, — ответил он, — как по-твоему, Иегова съедает то, что ему приносят? Нет, священники съедают. И Тики не ел жертв. Это делали наши священники — таоа, старые кудесники.

— Но, Теи, — не унимался я, — я часто видел в лесу Тики. Из камня, вы сами его вытесали.

— Тики не из камня, — спокойно ответил старик. — Тики никто не видел. Таоа делали для народа каменные изображения Тики. Ваши священники делают изображения Иеговы. Я видел церковь в Омоа. Там Иегова на стене.

Теи взял бамбуковую дудочку и заиграл на ней носом причудливую мелодию. Ему больше не хотелось говорить об этом. Он католик, но сохранил старую веру. Тики для него стал Иеговой.

Теи Тетуа часто вспоминал старину. Рассказывал о войнах, о людоедстве.

Когда-то острова были перенаселены. Мы находили развалины жилищ даже на самых крутых склонах над морем: здесь много лет назад обитали бедные рыбаки. Ночью, в темноте, они прокрадывались в занятую врагом долину, чтобы набрать питьевой воды в длинные трубы из бамбука. Племена постоянно враждовали между собой. Зато природа была тогда щедрее. Она и сейчас щедра, но не так, как прежде. В большинстве долин нельзя жить, потому что ручьи высохли, исчезли. Может быть, виноваты свиньи, которые изрыли всю землю?

Скот уничтожает молодые побеги фруктовых деревьев; лошади обгладывают кору хлебного дерева, и оно сохнет. Пока что плодов избыток, но надолго ли?

Почти совсем истреблена черепаха. Некогда собирали множество птичьих яиц, ловили птиц. Теперь это уже не так просто. Но как ни богата была природа, на острове все равно царил голод. Полинезийцы ели растения и листья, которых теперь никто в рот не возьмет. Отсюда — одичание, отсюда — людоедство, хотя чаще всего людоедство было религиозной церемонией, связанной с жертвоприношениями богу Тики.