Под маской араба - Клиппель Эрнст

— А что с ней?

— Больна животом.

Вернувшись в диван, я вытащил свой Коран, и, держа его в правой руке, а пальмовую ветвь для защиты от мух — в левой, принялся вполголоса произносить священные тексты сур. В такой позе застал меня мой добрый шейх. Войдя в комнату, он остановился в некотором отдалении и стал прислушиваться. Дойдя до конца главы, я отвел глаза от книги и спросил его, как дела.

— Благодарение богу, совсем хорошо. Только вот тут у нас — больная.

— Да спасет ее Аллах! — воскликнул я.

— И Магомет, пророк его, — докончил шейх.

— Скажи слово — и я приду на помощь!

Помедлив немного, шейх произнес:

— Помоги мне, о Абдельвахид!

— Потерпи немного: я соберу свои вещи и захвачу нужные лекарства.

Я забежал к себе, снял саблю, захватил врачебные инструменты и аптечку и поспешил вновь к шейху.

— О, Абдалла, вот и я, веди меня к больной!

— А есть ли у тебя средства против болезней, которые гложут человека изнутри?

— О Абдалла, неужели ты думаешь, что каждая болезнь гнездится только в одной части тела и изгоняется только этим, а не другим средством, и уж не полагаешь ли ты, что мне достаточно только вытащить это снадобье из своего запаса и пустить в ход без дальнейших разговоров? Мне необходимо осмотреть больную и точно определить, в чем ее болезнь.

— Да будет по-твоему, о брат мой!

Однако с места мой собеседник не двигался, а только задумчиво смотрел прямо перед собой.

— Что же ты раздумываешь? Или ждешь усиления болезни?

Он вышел из своего оцепенения, и мы пошли. Перед маленькой, дощатой, грубо сколоченной дверью мой спутник снял свои желтые башмаки, а я свои сандалии. Затем шейх быстро распахнул дверь, из которой навстречу нам выступила служанка с сосудом в руках. Приняв от нее сосуд, я последовал за домохозяином в помещение больной. Кругом царила полная темнота, только откуда-то доносились громкие стоны. С помощью карманного фонарика я осветил ложе больной.

— Нет иного спасения, кроме Аллаха, всемилостивого! — произнес я и опустился на ковер, постланный у низкого ложа больной жены шейха.

Осмотр и опрос больной показали мне, что я имею дело с острым желудочным расстройством. Я прописал больной рвотное и вернулся к себе в сад.

Следующее же посещение больной показало мне, что лекарство подействовало благотворно.

Благодаря визитам к больной мне удалось лучше ознакомиться с гаремом шейха. Кроме больной молодой жены шейха, там оказалось еще две женщины, которых я также неоднократно видал. Они ходили босиком и были одеты в рубашки из темно-синей бумазеи, сзади более длинные, чем спереди, и потому волочившиеся как шлейф. Длинные рукава были подвернуты, на голове красовался платок из той же самой материи, отороченной бахромой. При встрече с незнакомыми мужчинами его тотчас же спускали на лицо.

Уже несколько раз какая-то девушка шмыгала мимо меня, не закрывая своего лица. Лишь только я уселся на глинобитную скамейку и погрузился в чтение Корана, как она появилась вновь и молча остановилась вблизи.

— Что тебе нужно, девушка? — спросил я.

— Хочу послушать, что ты читаешь.

— Как звать тебя?

— Зовут меня Таухида, я — дочь Ибрагима.

— Какого Ибрагима?

— Он — шейх в соседнем оазисе, что на юго-запад отсюда. Больная, которую ты лечишь, моя сестра.

— А сколько тебе лет?

— Лет 17.

Я выразил удивление, что красивая девушка, дочь вождя племени, в таких летах и все еще не замужем, но подошедший слуга помешал дальнейшим расспросам.

Часа два спустя, вновь проходя по внутреннему двору, я заметил Таухиду; вместе с другой девушкой они примостились у стены в тени и усердно занимались мытьем волос.

— Чем моете вы свои волосы, девушки?

— Это моча верблюда, о Абдельвахид, — отвечала Таухида.

— Что за гадость!

— Что ты, Абдельвахид? А чем же, как не мочой верблюдов, мыть волосы? она и приятна на ощупь, и целебна, и не требует совсем мыла, — бойко ответила Таухида. — Вот только Шадиджа куда-то запропастилась со своим гребнем…

Так как счастливая обладательница гребешка заставляла себя долго ждать, то я отправился в диван, чтобы достать свой. Моя красавица принялась вертеть его со всех сторон, изумляясь той тонкости, с которой он был сработан; судя по ее собственным словам, гребешок ее подруги был просто деревянной дощечкой с широкими вырезами.

Когда Шадиджа наконец подоспела, обе девушки уже вымыли себе волосы, расчесали их тщательно моим гребнем и принялись заплетать в грациозные косички, спускавшиеся до самых плеч. Мне удалось потом подсчитать, что у одной из девушек, в результате операции, прическа составилась из 40 подобных косичек, черных как вороново крыло.

Я решил отправиться с визитами и толкнулся в первую попавшуюся дверь. Меня встретил прислужник и провел в комнату для приема гостей. Скоро вошел и домохозяин, придерживая саблю. Я уже видал его накануне у шейха Абдаллы. Оказалось, что это Файсал, его брат. Он был в высшей степени польщен моим посещением и тотчас же принялся за варку кофе.

Вся эта процедура заняла ровным счетом три четверти часа времени. Прислужник притащил поднос, и Файсал выставил на него несколько чашек; в носок третьего небольшого кофейника для процеживания жидкости воткнул затычку из только что сорванной пальмовой коры, с крайней осторожностью наполнил до половины первую чашечку и с большой важностью преподнес ее мне. Адски горячая чашечка была без ручки и стояла на глубоком медном блюдце. За первой чашкой немедленно последовала вторая. Согласно этикету, больше не подобало пить, и я вернул чашку на поднос, который держал передо мной прислужник. Когда я собирался уже откланяться, с женской половины явился еще новый прислужник. В руках у него была дощечка с каким-то шоколадообразным месивом и двумя горшками. Я попробовал этого пирожного и осведомился, из чего оно приготовлено. В ответ на это мне показали растение со светло-желтыми цветами, похожее на крапиву с мелкими листочками. У этого растения были чечевицеобразные плоды, содержащие коричневато-красные семена. Домохозяин рассказал мне, что эти стручки собираются, размалываются между двумя камнями, кипятятся в воде и смешиваются с сахаром и маслом. В таком виде их уже можно есть.

С гордой улыбкой мой собеседник выслушал похвалы этому хлебу пустыни, взял затем ложку, обмакнул ее в сосуд и зачерпнул «дибса», сиропа, приготовляемого из изюма, а затем без церемонии сунул мне ложку прямо в рот. Затем ту же самую ложку он опустил в другой сосуд и таким же манером впихнул мне в рот новый деликатес.

— Ну, а уж что это такое, ты ни за что не угадаешь!

Оказалось, что эта сласть была приготовлена из мелких красных ягод одного растения, которое растет в пустыне и тогда не было еще мне известно.

После Файсала я посетил ряд других, менее презентабельных домишек. Имущество большинства их обитателей сводилось к очагу с мехами. Они спали на голом полу; не у каждого был плащ для защиты от ночного холода. Скудное пропитание для всего этого люда давали финиковые пальмы, из которых плодоносящих было едва ли многим больше 550.

Когда я на обратном пути вновь проходил мимо дома Файсала, последний вызвался показать мне местность. Я предложил ему взобраться на гору, видневшуюся неподалеку. Мы вскарабкались на этот куполообразный, очень правильный по своим очертаниям холм, занимавший северо-западный угол оазиса. Холм этот состоял из темной вулканической породы, размельченной и наполовину превратившейся в песок. Извилистая тропа вела на эту, немногим лишь превосходящую 100 м возвышенность. Верхняя часть холма была увенчана развалинами башен и крепостных стен, оставшихся от возвышавшегося здесь когда-то укрепления. Около развалин главных ворот, ведших в крепость, видны были остатки бойниц и других построек, окружавших пришедшую в упадок цистерну. Файсал обратил мое внимание на развалины мечети. Мы вошли внутрь. Выбрав для наблюдения большую полукруглую нишу, я установил, что ориентация на Мекку не была соблюдена. Это навело меня на мысль, что я имею дело с развалинами христианской церкви. Но даже самые престарелые из обитателей оазиса не могли мне сказать по этому поводу ничего путного. Вслед за тем мы посетили еще кладбище, расположенное на другом холме. У изголовья и в ногах каждой могилы стояло по красному камню высотой от 40 до 70 см; многие могилы были устланы пальмовыми ветвями. В одном месте можно было видеть клочья волос, лоскутья женского платья и остатки отгрызенной от трупа руки, что, очевидно, нужно было отнести за счет шлявшихся здесь гиен.