Elden Ring: Своя концовка (СИ) - "Лемор"

Он предал свою женщину и детей. Свою вайфу. Легко, буднично, Погасший догадывался, что это был лишь один из многочисленных планов двух половин, без боя подавивших одного из самых опасных и влиятельных противников.

Это полностью противоречило взглядам Константина, а потому…

Исход мог быть только один.

Взрыв!

Перекат!

Удар!

Миг. Всего миг потребовался, чтобы Радагон, плавно замахнувшись молотом, едва не размазал Константина по земле. Удар, несущий в себе силу высшего порядка, настоящего Бога, мог мало чем отличаться от удара обычного воина, но…

Константин чувствовал, что ему лучше было не попадаться под удары.

Кажется, то же самое почувствовал и его противник, сдвинув корпус так, что меч Погасшего так и не добрался до своей цели.

На миг наступила тишина, короткая передышка, после которой…

Удар!

Удар!

Удар!

Дзынь!

Дзынь!

Дзынь!

Радагон словно пытался забить молотом гвоздь, размахивая им с такой прытью, что Погасшему пришлось полностью сконцентрироваться на парированиях, не давая себе допустить ни единой ошибки.

В движениях красноволосого воина и чародея не было ярости. Лишь чёткий, холодный расчёт, столь сильно похожий на то, как сражался сам Константин. Он не переживал в бою, не пытался подавить противников своей яростью или жестокостью.

И, казалось, и сам Радагон чувствовал нечто похожее в Погасшем, относясь к непонятному существу как никогда серьёзно, используя всю доступную силу, которую мог выдать пусть раненый, подавляющий половину себя, но Бог. Бог, посвятивший практически всё своё существование совершенствованию и росту силы, любыми возможными методами.

Правда, было между ними и явное отличие: Радагон не воспринимал битву как нечто особенное. Для него это было лишь средством выживания, необходимостью.

Константин же получал от сражения удовольствие.

Тень Погибели очень приятно удивила его, бой против Радана и Микеллы — тоже. Но это всё было не тем. Нет, не так. Не совсем тем.

Сейчас. Именно сейчас мужчина чувствовал… правильность. Их сражение не меняло ландшафт, им никто не мешал, поле битвы ограничивалось пусть и огромным, но всё ещё конечным Древом. Противник не пытался убежать, не отвлекался на разговоры, сохранял спокойствие и последовательность.

Несмотря на все поглощённые руны и силу Солнца, игнорировать силу Бога было просто невозможно. Костя чувствовал её в каждом ударе, в каждом мельчайшем движении, не говоря уже про мастерство, сравнимое, если не превосходящее мастерство Малении.

Пожалуй, эту битву можно было назвать одной из самых запоминающихся из всех.

Радагон неожиданно подпрыгнул, создав в руке золотистое копьё, направив его в Константина. Тот, подскочив, перехватил молнию, вернув её отправителю, но…

Лишь для того, чтобы красноволосый воин и чародей вновь поймал брошенную в него молнию, кинув её обратно в Константина.

И не стоило уточнять, что Константин был только рад этому.

На ещё одно возвращение молнии Радагон только и успел, что взмахнуть молотом.

Взрыв!

Вновь наступила тишина, битва остановилась, будто между двумя мужчинами проходил сквозь битву разговор. Нет, не разговор. Намерения.

Радагон опустил взгляд, увидев в груди новую дыру, впрочем, не испытав от этого особых эмоций.

Чего нельзя было сказать про фальшивого Погасшего.

Константин удивлённо опустил взгляд на своё плечо, увидев, как по его телу принялись расходиться золотистые вены, кожа оказалась обуглена.

— Ты подставился специально, — удивлённо произнёс Погасший, дёрнув плечом.

То слушалось его неохотно. Ему явно нужно было немного времени, чтобы восстановиться. Впрочем, кто его будет сейчас давать?

Красноволосый воин и чародей не стал что-либо отвечать. Правда, Косте какой-либо ответ и не нужен был. Погасший, смотря в глаза противнику, над чем-то задумавшись, медленно, глубоко поклонился.

Радагон не пытался воспользоваться возможностью, оставшись стоять на месте. Лишь когда Костя выпрямился, тот начал медленно, сжимая до золотистых искр молот, идти к нему.

Возможно, для Радагона честь воина была не совсем пустым звуком. Или, может быть, ему самому нужно было время, чтобы хотя бы немного прийти в себя после удара собственной же молнией.

Так или иначе, мужчины поняли друг друга чуть лучше.

Новый обмен не заставил себя ждать. Удар ногой по обугленному дереву заставил Погасшего отскочить, чтобы не дать себя насадить на вырвавшееся из дерева золото, но это стало лишь началом атаки. Следом за отскоком Константину пришлось уходить ещё и от взмаха молотом, а затем ещё и ещё.

Константин не стал спешить, начав ждать возможности.

Периодически обменивался ударами, уходил от атак, старался напасть сам. Как Радагон учился сражаться с ним, так и Погасший изучал противника, подстраиваясь под него.

Никто из них больше не подставлялся, не проявлял небрежности. Они в полной мере осознали, сколь была высока цена этого. А потому просто обменивались ударами, намерениями, законами.

К счастью или сожалению, в какой-то момент возможность появилась.

С очередным «дзынь» тело Радагона повело назад, и Погасший воспользовался этим, резко сблизившись с противником, всадив клинок тому прямиком в грудь, в которой невооруженным взглядом можно было увидеть повреждённое Кольцо. Меч Погасшего дотянулся до самого сердца сущности Бога.

Случайный обмен, столь буднично ставший для одной из сторон решающим.

Самая обычная и вместе с тем самая удивительная битва для Константина закончилась именно так, как должна была: после очередного случайного обмена.

— Вот… как… — негромко произнёс Радагон, выронив молот.

Кто бы мог подумать, что все его старания оборвутся вот так. Не его половиной, но кем-то третьим, неизвестным.

Это было довольно… разочаровывающе.

Погасший вытащил клинок из груди упавшего противника, нависнув над ним.

— Хотел бы я сразиться с тобой, будь ты на пике своих возможностей, но, к сожалению, соулслайки слишком любят идею регрессии и упадка, — негромко произнёс Погасший, покрепче сжав меч.

Он знал, что это было лишь прелюдией. Прелюдией, что была лучшей частью сражения.

Теперь начинался следующий этап. Этап, что нравился Погасшему меньше битвы с Радагоном, но который обещал по-настоящему проверить его на прочность.

Стоило Радагону закрыть глаза, как что-то изменилось. Сначала неуловимо, но затем…

Затем Константин почувствовал давление целого мира. Ощутил и осознал, что он — всего лишь маленькая песчинка в необъятном космосе, в котором обитает нечто, что он даже осознать не мог.

Нечто, что не просто выходило за пределы мира, но возвышалось над ним, как возвышался король над простым рабом.

Полубоги, Неземные, Боги. Нечто недостижимое для простого люда, но такие же песчинки на фоне чего-то по-настоящему огромного.

Огромные боссы… Они никогда не менялись.

— Посмотрим, насколько хорош этот глист здесь, — сурово произнёс мужчина.

Реальность поплыла, грань межу мирами размылась, начав погружаться во тьму бесконечного космоса, из которого начало выплывать нечто монументальное.

Зверь, наконец, отреагировал на появление Константина.

Ни восстанавливающаяся в состоянии пограничного сна за пределами физического мира Ренни, ни находившаяся в пограничном состоянии материального и духовного миров Мелина никак не могли взглянуть, что происходило внутри Древа. Печать Богини всё ещё была на месте, лишая любой возможности заглянуть даже самым краешком внутрь, из-за чего им оставалось лишь ждать.

И если для уснувшей Ренни время практически не имело значения, то для Мелины оно играло существенную роль. Каждая секунда, каждая минута. Она металась из стороны в сторону, пытаясь найти себе место, и даже лёгкие… практически дружеские провокации со стороны Селлены проходили мимо её внимания.