Мы уставились друг на друга, оба ухмыляясь, как два идиота, пока, наконец, не расхохотались почти одновременно. Инстинктивно вскинули руки, крепко пожав их — жест вышел таким естественным, будто мы повторяли его тысячу раз, хотя я, чёрт возьми, не помнил, чтобы мы так делали. Его ладонь была горячей, шершавой, с въевшимися мозолями от меча, а хватка — как у медведя, чуть не оторвал мне руку.
— Серьёзно, не ожидал тебя тут увидеть, — сказал Пол, когда смех утих, и в его голосе мелькнула искренняя теплота. Он хлопнул меня по плечу так, что я чуть не крякнул. — Рад, честно. С тех пор, как Клыки разошлись, прошёл год с лишним, и в нашу дыру никто из старых товарищей не заглядывал. Думал, все забыли про нас.
— В такую глушь только псих сунется, — хмыкнул я, поправляя сумку, которая сползла с плеча. — Но, видать, я тот самый псих. Скучал по мне, небось?
— Ну, самую малость, — он подмигнул, почесав затылок, отчего его растрёпанные волосы стали ещё более похожи на воронье гнездо. — Хотя Зенит больше скучает. Она, знаешь, каждую уборку превращает в трагедию: «А вдруг гости нагрянут, а у нас бардак!» И вечно трындеж про старых товарищей из Клыков. Сегодня, похоже, её старания наконец окупятся.
— Зенит всё такая же, значит… — я усмехнулся, хотя толком её не помнил. — А ты, смотрю, под каблуком окончательно осел.
— Эй, это называется семейное счастье! — возмутился он, но в глазах плясали смешинки. — Попробуй сам жениться, узнаешь, каково это — быть героем в бою и мишенью дома… К слову, ты-то чего приехал? Проездом через нашу дыру или специально нас искал?
Я задумался, потирая подбородок.
— И то, и другое, наверное, — наконец выдал я, пожав плечами.
— Это как, в смысле? — Пол прищурился, явно почуяв, что тут что-то интересное. — Не темни, выкладывай.
— Долгая история, старикан, — я отмахнулся, чувствуя, как внутри снова шевельнулась та самая тревога, что гнала меня сюда. — Лучше за ужином с Зенит расскажу. Там и разберёмся вместе, что к чему. Я, знаешь ли, с дороги.
— Ну, ладно, таинственный ты наш, — Пол хмыкнул, но не стал давить. Он хлопнул меня по плечу ещё раз, теперь мягче, и кивнул в сторону дома. — Пошли тогда. У нас как раз ужин на подходе, а то в этой глуши новостей — кот наплакал. Заскучали мы тут без нормальных историй. Да и Зенит обрадуется, когда увидит твою синюю клумбу на голове. Ты ж её ученик, она небось ждёт, что ты уже огненные шары размером с дом швыряешь.
— Ага, — буркнул я, без особого энтузиазма представляя, как Зенит скривится, узнав, что я забыл даже базовые исцеляющие заклинания, которые она в меня вдалбливала.
Книга от Талханда ещё во время поездки по просторам Широна подтолкнула к мысли: кроме общих воспоминаний, я хочу вытрясти из этой семейки уроки магии от Зенит. Да, фактически повторное обучение, но выбора нет — моя память о магии как выжженная пустыня, всё с нуля. Зенит, как мой бывший учитель, вряд ли откажет, особенно если подсластить сделку парой монет, хотя с финансами пока неясный вопрос, учитывая информацию, полученную от остальных, касательно того, как группа распалась.
Но вот что странно: реакция Пола. Он искренне рад меня видеть, будто ждал кого-то из Клыков, и это не вяжется со слухами, что они с Зенит прикарманили деньги группы при роспуске. Если бы они их спиздили, прятались бы в этой глуши, а не звали гостей с распростёртыми объятиями.
Что-то тут не так.
Но пока что я отогнал эти мысли в сторону.
Пол молча кивнул в сторону дома, и я, подхватив потрёпанную кожаную сумку, пошёл за ним, шаги глухо стучали по утоптанной тропинке, припорошённой сухой пылью. Запах ужина — жареного мяса, тушёных трав и свежевыпеченного хлеба — дразнил ноздри, обещая что-то интересное. Он толкнул скрипучую деревянную дверь, пахнущую старым лаком, и жестом пригласил внутрь, бросив на меня короткий взгляд, будто проверяя, не передумаю ли я.
В доме же не было и намёка на богатство — скорее, суровая аскетичность, как любил говорить Мудрец, почти как в походном лагере авантюристов, а не в жилище семьи. Каменные стены, грубо отёсанные, холодили воздух, деревянный пол, потемневший от времени, поскрипывал под сапогами. Мебель была добротной, но скудной: тяжёлый дубовый стол, пара стульев с вытертыми сиденьями, шкаф в углу с облупившейся краской. Ни ковров, ни картин, ни даже глиняной вазы с цветами — ничего, что намекало бы на уют или вкус хозяйки. Пара мечей на стене и щит — не в счёт.
Пустота помещения давила, словно дом был лишь временным укрытием, а не местом, где пускают корни. Лишь слабый запах сушёных трав, висящих на балке, и потрескивание дров в камине добавляли хоть каплю жизни.
Пол провёл меня в просторный зал, служивший сразу кухней и гостиной. Пространство делилось уровнями пола, соединёнными низкими деревянными перилами и парой потёртых ступенек: ближе к входу — длинный стол с грубыми лавками, у дальней стены — очаг с чугунной плитой, над которой клубился пар. Полки с глиняной посудой и пучками сушёных трав тянулись вдоль стены, а в углу громоздилась корзина с дровами, пахнущими корой. У большого камина, где тлели багровые угли, стояли две девушки, и обе казались смутно знакомыми, будто их лица мелькали в обрывках снов или чужих рассказов.
Одна, в строгой форме горничной до пола, сшитой из тёмной ткани, была занята у плиты. Её тёмно-бордовые волосы, аккуратно уложенные в тугой пучок, блестели в свете огня, а тонкие очки в металлической оправе поблёскивали, когда она наклонялась, помешивая варево в чугунной кастрюле. Движения её были отточенными, почти механическими, но в прямой осанке и лёгком напряжении плеч угадывалась выправка, больше подходящая воину, чем прислуге.
Рядом стояла другая — блондинка с яркими голубыми глазами, в простой льняной юбке до колен, высоких сапогах и кремовой блузке, закатанной до локтей. Она перебирала пучок моркови, помогая горничной, и о чём-то тихо говорила, её звонкий, тёплый голос эхом отдавался в памяти — я слышал его в одном из снов. По описанию Элинализ — светлые волосы, сияющие глаза, живая мимика — я сразу узнал Зенит.
Именно она первой оглянулась на нас, бросив мимолётный взгляд через плечо, но тут же, будто почувствовав чужое присутствие, повернулась снова, уже внимательнее. Её глаза, голубые, как летнее небо, расширились, брови взлетели, и лицо озарилось узнаванием. Деревянная ложка, которую она держала, замерла в воздухе, капля бульона сорвалась и зашипела на раскалённой плите.
— Эрик⁈ — выдохнула она, и её голос дрогнул от восторга, смешанного с неверием. — Милис милосердный, это правда ты?
Она шагнула вперёд, чуть не опрокинув миску с овощами, и застыла в шаге от меня, будто боялась, что я растворюсь, как мираж. Я замер, горло сжало от её искренности, а сердце заколотилось, словно перед боем. Пол, стоявший рядом, хмыкнул и скрестил руки на груди, его губы растянулись в лёгкой ухмылке — он явно привык к таким всплескам Зенит. Горничная поправила очки кончиком пальца и вернулась к кастрюле, но её взгляд, острый и цепкий, то и дело скользил по мне, словно она ждала моих слов или действий.
— Ну… — начал я, пытаясь собраться с мыслями, голос слегка охрип от пыли дороги и волнения. — Найти вас в этой дыре было тем ещё приключением. Думал, вы в Арсе или где покрасивее, а не в Буэне, где даже вороны от скуки дохнут.
Зенит расхохоталась, её смех, звонкий и заразительный, заполнил пустоту комнаты, отражаясь от холодных стен. Она бросилась ко мне, раскинув руки, и крепко обняла, её волосы пахли травами и дымом очага. Но тут же отстранилась, будто вспомнив о приличиях, и схватила меня за локоть, потянув к столу с такой силой, что я чуть не споткнулся.
— Боги, Эрик, ты не представляешь, как я рада! — она всплеснула руками, её глаза сияли, как звёзды в ясную ночь. — Столько лет, а ты всё такой же… ну, почти! Садись, садись, ты же голодный, да? Сейчас всё будет готово. Лилия, скажи, что у нас там, кроме этой похлёбки? У нас же гость, надо его накормить по-человечески!
