Надежда сильнее страха (СИ) - "Rabbit hearted girl"

Я приподнимаюсь на кровати и по привычке спускаю ноги на пол. Едва коснувшись поверхности, тут же прячу ноги назад: бетонный пол кажется не просто холодным, а буквально испускающим холод. Я пытаюсь вглядеться в окружающие меня предметы, но ничего не видно. Я знаю, что где находится, но сейчас мне это мало поможет. Я падаю на подушку и посильнее укутываюсь в тонкое одеяло.

В голове вертится всякая ерунда. Я всё ещё чувствую лёгкую дрожь в руках после кошмара. Мне часто снится Арена — впрочем, это и не удивительно. Однако меня пугает, насколько мерзкими оказываются эти сны. В них всегда не просто много крови и мертвецов, всё предельно реалистично, даже гиперреалистично. Все образы кажутся больными, безумными. В таких снах всегда есть кто-то, кто выглядит пугающе мерзко и пытается нанести кому-то другому такие же раны. Как сегодняшний Остин. Стоит мне о нём вспомнить, как тут же к горлу подкатывает тошнота.

Я пытаюсь отвлечься от таких мыслей. Ко мне сейчас никто не придёт и не спасёт своими объятьями от кошмаров — от своих бы спастись. Я с трудом преодолеваю страшное желание добраться до кровати мамы и лечь рядом с ней. Нужно думать о чём-то другом. Какое-то яркое воспоминание. Я отчаянно стараюсь переключить свои мысли на Рори. Да, лучше думать о нём. Его, во всяком случае, в моём сегодняшнем сне не было. Впрочем, это не значит, что мне легко о нём думать.

После того странного разговора в планолёте, он вел себя довольно отстранённо. Как-то скрытно. Возможно, он решил не делиться со мной подобными идеями, увидев, как я на них могу отреагировать. Кто знает. Однако… Он и вообще как-то неохотно со мной разговаривает в последние дни. Точно осуждает меня. Зачем? Он ведь знает, как я отношусь к насилию. Как я его презираю, не терплю. Он знает, что я видела слишком много смертей, потеряла отца, едва не потеряла мать и сестру. Но он, после того, что случилось…

Именно в такие безумные ночи меня начинают посещать странные мысли. Мысли о том, что всё, что я считала до этого правильным, на самом деле полная чушь. И тут дело не в разных обстоятельствах, не в том, что до этого всё было иначе. В том-то и дело, что прежде всё было точно также. Только не с нами. Плутарх ведь говорил о том, что восстания были. Да последнее восстание, фактически, было шесть лет назад! Только я не была в его эпицентре. Не была так близка к тем, кто им руководил. Не была одной из его причин. Я и сейчас не считаю себя причиной. Во всяком случае, настоящей. То, что я подлила масла в огонь своей брошкой, глупой болтовнёй, да и побегом с арены — это очевидно. Мне просто нужно это признать. Но я не признаю того, что я что-то могу изменить. Что я могу сделать с остальными, если я даже не могу переубедить человека, который мне полностью доверяет?

Вдруг я вспоминаю одну крошечную деталь: Рори ведь нашёл тогда что-то в Двенадцатом. Я даже видела, как он рассматривал что-то, когда мы вернулись назад. Правда, он тут же спрятал это что-то в карман. Почему? Неужели он мне не доверяет? Я отчаянно пытаюсь уничтожить все эти мысли, успокоить свой полубезумный разум. Нет, думаю, он просто не уверен в том, что это важно.

Я отчаянно призываю рассвет. Было бы тут видно хоть кусочек неба… Я знаю, что где-то совсем наверху есть такие комнаты с крошечными открывающимися окошками у самого потолка. Но туда никого ни за что не поселят. Слишком опасно…

Спустя какое-то время я осознаю, что лежу на другом боку. Кажется, даже что-то снилось. Я слышу тихий щелчок, а затем на пололке начинают жужжать лампы. От резкого света режет глаза, но всё же после столь мерзкой ночи я рада даже ему.

***

— В Пятом и Восьмом уже всё куда более чем серьёзно, вам уже давно надо это признать! — сестра раздражённо смотрит на Коин. Ей даже можно было ничего не говорить, а просто посмотреть. Не знаю, как это удаётся президенту Тринадцатого, но она ни коим образом не выдаёт никаких эмоций.

— Однако это не значит, что я должна бросать своих людей в пекло, — её голос почти монотонный. Почти безжизненный.

— Не обязательно всех, — доносится голос Гейла. Вот у кого голос безжизненный. Во что он превратился за это время: под глазами тёмные впадины, обострились скулы, а в глазах редко, но проскальзывает полубезумный блеск. — Предлагаю выслать группу из человек пяти. Вполне достаточно. Тем более что тут и свои бойцы есть.

— Да, более чем, — подхватывает Плутарх. — Поймите, от того что они будут время от времени мелькать в ваших роликах люди не пойдут против Панема. Им нужно живое общение. Тем более, как уже упомянул мистер Хоторн, Китнисс прекрасно владеет новым оружием, в случае чего, мы сможем им воспользоваться. Нам нужна эта поездка, вы сами это знаете.

Они уже битый час чуть ли не выпрашивали Коин поехать в Восьмой. Там уже давно шли бои, было много раненых. Плутарх решил посетить один госпиталь, который находился в достаточно спокойном районе, чтобы поговорить с пострадавшими и, конечно же, куда без этого, наснимать нового материала. Коин просто не хотела рисковать людьми. Но при этом и зачем-то тянула время. Иногда я её совершенно не понимаю.

— Три человека. Сможете вылететь через час. На этом разговор закончен, — она тут же ушла из комнаты, даже не дав остальным хоть что-то сказать.

— Она хоть что-то понимает? — качает головой Гейл. Удивительно, что даже он отреагировал. Мне казалось, что ему вообще всё равно.

— Она знает, что мы согласимся на что угодно, у нас нет выбора, — бормочет Пит. Явно намекает о том, что Коин заставила их выбирать между кривлянием на камеру и людьми дистрикта. Но, кажется, Гейл об этом не знает. Ему лучше и не знать.

Постепенно все выходят из комнаты. Я дожидаюсь Рори, и мы выходим вместе.

— Как думаешь, дело стоит того? — наконец, говорит он.

— Может. Я думаю, надо будет прихватить лекарств. У них их явно нет. Или мало, — Рори только кивает в ответ.

— Ты к себе?

— Да, надо маме сказать, а то у Китнисс вряд ли получится прийти.

Мы, молча, заходим в кабину лифта, а затем я выхожу на своём этаже. Рори же уносится куда-то вниз. Наверное, к брату. Мы уже который день разговариваем так. Какими-то обрывками фраз, ломаными предложениями. И только о «деле». Что-то сломалось тогда, в планолёте. И что-то сломалось во мне.

Я вовремя успела: мама уже собиралась куда-то уходить. Я думала просто на ходу рассказать ей обо всём и убежать к остальным, но не вышло. Мама тут же заново открывает дверь нашего блока, и затаскивает вовнутрь.

— Вы точно будете в безопасности? — иногда я очень жалею о том, что в Тринадцатом жители постоянно оповещаются о ходе восстания.

— Не волнуйся. С нами будут местные солдаты, если что, у нас даже будет оружие, — мама немного успокаивается.

— И вы все поедете?

— Вроде да. Коре и Эртеру тоже сказали ехать.

— Об их существовании вспомнили? — мама слегка улыбается. Мы обе понимаем, что эта шутка чуть больше чем правда. Для Коин они почти бесполезны. Впрочем, после ролика о Коре стали говорить.

— Кстати, я видела утром ваш ролик. В столовой показывали всем. Немного странный.

— Слишком «капитолийский»?

— Именно. Немного напыщенный. А вот тот, что снимали в Двенадцатом…

— Я на самом деле не знаю, зачем они вас заставляли это смотреть…

— Вот он хороший, — мама с грустной улыбкой смотрит на меня. — Я тут слышала, что вы пытались тот ролик показать остальным, — она резко меняет тему. — Что-то вышло?

— Немного. Пробились на пару секунд. Они знали, что так будет и сделали короткие нарезки. Во Втором небольшое восстание даже произошло.