Птичка польку танцевала - Батлер Ольга Владимировна

Костя хмыкнул. Единственное, что пришло ему в голову при словах о советской Марлен, был юмористический номер Рины Зеленой. Артистка танцевала канкан, изображая кафешантанную певицу: «Мне десять лет, я пионер! Ровесник я СССР».

– Мне нужна Марлен, Костя!

– И что ты будешь с ней делать?

– Хочу поставить такую вещь, чтоб была лучше заграничных. Чтобы вся Москва к нам ломилась! Вот только актрису не вижу. Нет, в мечтах-то я ее вижу! Но в жизни…

– Ты это серьезно? Ну хорошо… А Владимирова?

– Костя… – Полный укоризненно покачал головой. – Мария – прекрасная характерная актриса. И все-таки… Ты же сам все понимаешь.

Но его приятель не унимался.

– И из «герлс» тебе ни одна не показалась? А как же Леночка? Ты ее хвалил!

– Не обижайся… Леночка прелесть, но я хочу настоящую звезду… Может, и не найду никогда.

– Да я не обижаюсь, – обиженно поморгал светлыми ресницами Костя.

С той стороны, где находился Зеленый театр, зазвучала музыка и прилетела песенка. Там шел концерт. Мелодия показалась знакомой. Поющий женский голос влек к себе.

– Это не из этого ли? Ну, из этого… – Полный пощелкал пальцами и попытался что-то напеть.

Костя первым вспомнил название модной оперетты.

– «Роз-Мари».

– Точно! Пойдем, посмотрим? – предложил полный. Он уже вернул пустые стаканы в киоск.

– Пойдем… – без особого энтузиазма согласился его спутник.

Полный вдохновлялся все сильнее.

– Изменим курс нашего корабля, поплывем на голос прекрасной сирены!

Но его друг был настроен скептически. Костя даже усмехнулся:

– Ну что ж, давай сплаваем… Обнаружим очередной мыльный пузырь.

Они пошли, ускоряя шаг, по Нескучной набережной, в дальнем конце которой и находился театр. Там на построенной у воды эстраде играл наряженный в белые брюки джаз-банд, а молодая актриса с веерами изображала индианку.

Зрители, их на скамьях собралось множество, уже успели проникнуться необычными ритмами. Они с удовольствием слушали, как мяукает кларнет, как выбивается в солисты фортепиано, как томно постанывает азиатский барабан. Звуки вибрировали в густом воздухе, зависали в кронах старого ботанического сада и таяли там медленно, словно сладости в жаркий день. Но настоящий восторг вызывала «индианка» – обладательница лукавого сопрано и точеных ног.

– Костя, давай сюда! – позвал полный, тяжело плюхаясь на свободные места.

– Товарищ, вы мешаете, – прошипел веснушчатый морячок с большим биноклем. Он возмущенно отодвинулся от запоздавших зрителей.

Летний театр обычно не располагает к формальностям, но приятели послушно притихли. Они помнили содержание оперетты, она была донельзя напичкана американской романтикой о ковбоях, золотоискателях, лесорубах и голубоглазых героинях. От слащавости сюжет спасала именно колоритная индианка. Шутка ли, эта краснокожая зарезала своего мужа Черного Орла. Убила его из-за белого любовника!

В сценарий дивертисмента убийство не входило. Артистка просто исполняла зажигательные песенки о вигвамах, о дикой девушке, о весеннем празднике тотема. О том, как всю ночь племя резвилось и кружило вокруг тотемного столба.

Каждый индеец обжег горло огненной водой, после чего они еще быстрее полетели над землей. На этом месте барабан утробно загудел: «тотем-том-том, тотем-том-том», учащая пульс и не давая передышки ни артистке, ни публике. Боже, что эта молодая женщина выделывала своими стрельчатыми ногами, всем своим безупречным телом! Даже принесшийся с реки ветерок не смог охладить этот накал чувственности.

Ее большие веера сделались похожими на крылья, а сама она – на экзотическую птицу, по какой-то счастливой ошибке прилетевшую в эти места. Зрители были взбудоражены. Она всех подчинила себе.

Полный тоже не сводил глаз со сцены. Профессионал в нем подмечал, что девушка хорошо владеет образом даже во фрагменте. Но при этом он погрузился в этот праздник, словно мальчишка! Такого с ним еще не случалось.

Выступление закончилось, артистка раскланялась.

– Кто она? – спросил он, когда аплодисменты стали пореже. Только теперь у него на лице появилось то отстраненное выражение, с которым он обычно оценивал своих собратьев по цеху.

Костя одолжил программку у веснушчатого морячка и вслух прочитал имя солистки:

– Анна Пекарская.

Полный выхватил листок из его рук, чтобы убедиться лично.

– Пекарская. Первый раз о ней слышу… Вот, Костя, вот скажи мне, только честно. Ты сейчас думаешь то же самое, что я думаю?

– Мог бы и не спрашивать.

– Уф, подо мной аж сиденье раскалилось… Мистика какая-то. Будто сама судьба нас подслушала, пока мы с тобой в кустах газировку пили.

Полный обмахнулся листком, жадно подставляя лицо движению воздуха.

– Товарищ, верните программу! – возмущенно потребовал морячок. – Купите себе свою и махайте, сколько пожелаете.

Публика пошла на выход, а полный и Костя двинулись в обратном направлении, к эстраде.

– Тотем-том-том, тотем-том-том… – замурлыкал полный, с неожиданной пластичностью пробираясь между рядами. – Уже вижу эту Пекарскую на нашей сцене. Ух! И «герлс» рядом с ней на подтанцовке!

– Конечно, на подтанцовке, – как-то бесцветно ответил Костя. – Я понимаю. Просто Леночка…

У него еще теплилась надежда на карьерный взлет талантливой Леночки. Но он услышал:

– Всем нашим звездочкам придется потесниться, потому что появится настоящая звезда! Впервые у меня сомнений нет! Только мандражирую я что-то… – признался полный, когда они проходили на задворки сцены. – Прямо как будто снова гимназистом стал. Как будто приму иду уговаривать.

Они уже приблизились к грим-уборным, когда на их пути возникло неожиданное препятствие. Это был один из музыкантов.

– Товарищи, а вы куда?

Он стоял с банджо в одной руке и брезентовым чехлом в другой. В стороне другие участники джаз-банда тоже убирали свои инструменты.

– Здравствуйте, товарищ, – полный заговорил деловым тоном. – Нам бы с Пекарской побеседовать.

– Она не может выйти, она переодевается, – предупредил музыкант, сверля их взглядом. Он сжимал свое банджо как меч.

– Мы подождем! А… подскажите-ка нам, будьте так любезны, как ее по отчеству называть?

– Георгиевна… – не сразу сообщил банджоист, словно это был секретный код, и вдруг задал вопрос в лоб: – Вы случайно не собираетесь украсть нашу Аню?

Незваные посетители заулыбались, только усилив его подозрения. Он принялся сердито запихивать банджо в чехол.

– Приходят тут разные, пытаются разбить наш дружный коллектив, – громко сказал музыкант, обращаясь к своему инструменту. – Да только уходят ни с чем! Потому что предложить ничего приличного не могут. Зато у нас – популярность и напряженный график! Гастроли по всей стране.

Его уверенность была напускной. Прежние незваные гости имели повадки мелких ловкачей, а за этими двумя – он сразу это почувствовал – стояло нечто серьезное, в их умных глазах сквозила привычка к власти.

Неожиданно из актерской кабинки появилась сама Пекарская. Она оставалась в костюме Ванды. Вблизи актриса была даже красивее, чем на сцене. Гармония ее облика казалась охранной грамотой, выданной самой природой. И при этом в ее лице было что-то от мудрой совушки, которая ничего не упускает в людских повадках.

– Анна Георгиевна, позвольте представиться, – подошел к ней полный. – Семен Федорович Турынский, режиссер. А это, – он кивнул на своего спутника, – Константин Владиславович Степнович, наш балетмейстер.

Анна сразу узнала хореографа. В годы революции он выступал в артистическом подвале в Киеве. Но он, конечно, не помнил робкую девочку с леденцами и морковным чаем.

– Ну вот! Я не ошибся! – вмешался исполнитель на банджо. Его голос взял высокую ноту и зазвучал как в древнегреческой трагедии. – Анна, они хотят украсть вас у нас!

Остальные музыканты, поняв, что происходит нечто чрезвычайное, тоже подошли к ним.

Директор рассмеялся.

– Не украсть, а… Анна Георгиевна, мы просто хотим вам сцену покрупнее предложить.