«До встречи, „Йоми Мару”»! — сказал Федор Кузовков и зашагал прочь.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ВНИЗ ПО ГЛОБУСУ
— Илья Соломонович!..
Две маленькие девочки бегут в сторону кормы, и каждая держит в руке по серебристой рыбке. Они спешат показать их учителю биологии и географии.
Сам учитель сидит на ящике перед ведром, больше чем наполовину наполненным уловом. Уловом необычным, добытым без сети и крючка. Любопытство, испуг ли заставили тысячи летающих рыбок покинуть родную стихию и подняться над океаном.
Ни одна из них не долетела до верхушки мачты и не уселась там, как это было недавно с береговой птицей, первой встретившей колонию на пути в Калифорнию. Но многим рыбкам оказалось под силу перемахнуть через борт и попасть, к восторгу детей, в их руки.
Рыбки трепыхались на палубе, пытаясь взлететь снова. И колонисты решили помочь. Они осторожно сжимали их пальцами и запускали в воздух, как если бы это был бумажный голубь. Но невольные пленницы, устав от солнца и чрезмерного внимания, предпочли вернуться к себе домой, в темные глубины.
У детей много вопросов, и они собрались вокруг Ильи Соломоновича, который напоминает Паганеля — любимого героя из любимой книги Жюля Верна. Такой же долговязый, всезнающий и рассеянный…
Френкель отодвинул в сторону ведерко с уловом, одел пенсне и оглядел детей. Некоторые стоят, другие сидят, глядя снизу вверх на своего учителя. Они уже привыкли к урокам на открытой палубе. Но если океан неприветлив, спускаются в трюм.
— Теперь вы знаете, что рыбы не только плавают, но и летают. И могут находиться в воздухе целую минуту. А это совсем немало.
— А как высоко они могут взлететь?
— Судите сами. От воды нас отделяют шесть метров. Рыбки легко одолели эту высоту. А при сильном ветре могут подняться еще выше. Им помогают плавники, которые вытянуты, словно крылья. Вот почему эти грациозные существа и планируют над волнами.
— А я слышал, есть рыбы, которые машут плавниками, как птицы крыльями, — сказал Коля Иванов.
— Да, есть такой вид. Но живет он не в океане, а в пресноводных водоемах.
Лена Александрова достала из ведра рыбку и положила на ладошку.
— Такая маленькая? Сколько ей лет?
— А как можно узнать возраст дерева? — задал встречный вопрос Илья Соломонович.
— Это всякий знает. Сколько колец — столько и лет дереву, — ответил Саша Трофимовский.
— С рыбой то же самое.
— Где же тогда ее кольца? — спросил Леша Карпей.
— На чешуе.
— Неужели?
— Так оно и есть. Чешуя растет по мере роста рыбы. И на чешуйках остаются годичные и сезонные метки.
Стоило учителю сказать эти слова, как дети бросились рассматривать летучих рыбок. Но Френкель их остановил:
— Потерпите до Нью-Йорка. Надеюсь, мистер Аллен купит нам микроскоп. Простым глазом этого не увидишь.
— А что делать с рыбками? Они уже не шевелятся…
— Можно сварить уху. Но лучше засушить и привезти в школу. Прекрасный экспонат!
— Смотрите, Илья Соломонович! Виден берег!..
— Это Мексика. Хотите, я вам расскажу об этой стране?
— Хотим! Хотим!.. — закричали все в один голос.
Только заменив Райли Аллена, Эверсол понял, как много забот лежит на человеке, стоящем во главе колонии. Порой весьма неожиданных.
…Одна из воспитательниц пожаловалась — японские моряки, проходя ночью через трюм, направляют фонари на кровати девочек. И даже трогают их. Пришлось обратиться к капитану. Каяхара крайне рассержен: «Я поговорю со своими людьми. Такое больше не повторится».
…На пароходе есть душевнобольной мальчик. Медицинские сестры боятся, что он выпрыгнет за борт. За ним нужен постоянный надзор. Эверсол обратился за помощью к старшим колонистам: не найдутся ли добровольцы, чтобы присмотреть за мальчиком? Почти все, кто в это время находился в трюме, подняли руки. Выбрали шестерых. Они будут дежурить, сменяя друг друга.
…Тридцать семь подростков ведут себя плохо. Не слушаются воспитателей. Воруют из продовольственного склада овощи и фрукты, сладости и консервы. Генри Вудс, преподаватель физкультуры, предложил построить на палубе изолятор и помещать туда самых дерзких. Эверсол не согласился. Это создаст на пароходе тягостную атмосферу. Да и вряд ли послужит исправлению. Надо придумать другое, чтобы задеть самолюбие.
Эверсол собрал всех сорванцов и сказал следующее:
— Я врач. И уверен, что ни один мальчик не должен себя вести так, как вы, если он здоров. Следовательно, буду обращаться с вами, как с больными детьми. Начиная с сегодняшнего дня, если кто-то станет вести себя плохо, я уложу такого мальчика в постель. Ему будет отказано в выходе на палубу, он не сможет смотреть кино. Даже в туалет будет ходить в сопровождении сестры милосердия или санитара. И так — до самого берега. Но и это еще не все. В Нью-Йорке его поместят в госпиталь. На все время пребывания в этом американском городе.
— Как ваша беседа? — спросил Бремхолл.
— Кажется, впервые я увидел на лицах этих сорванцов настоящее волнение, — сказал Эверсол. — Мне их даже стало жалко. Но я повторил, что не шучу. И что долг врача заставляет меня поступить именно так, а не иначе!
— И что они вам ответили?
— Попросили дать им последний шанс для исправления.
«Йоми Мару» спускался все ниже по глобусу, а температурный столбик поднимался все выше. Только за один день семнадцать детей получили тепловой удар.
От Ани Сужай не отходит брат Илья. Он прикладывает к ее лбу мокрое полотенце. А для Веры Шмидт полотенца мало. За ней ухаживает близкая подруга Оля Агасильд. Время от времени она смачивает простыню.
Теперь колонисты смогли оценить по достоинству подарки, полученные в Муроране, — соломенные шляпы и веера.
В трюмах непрерывно крутились вентиляторы… Матросы натянули над палубой брезент и устроили душевые, куда поступала морская вода… Мальчишки расхаживали в шортах и легких рубашках… Детям подавали холодный чай и лимонад… Но ничего не помогало. Жара была сильнее.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
СО СКОРОСТЬЮ ТРИДЦАТЬ МИЛЬ В ЧАС
Не только пассажиры «Йоми Мару» страдали от жары. Феде Кузовкову было не легче. Впрочем, обо всем по порядку.
Проводив пароход, Федя быстро зашагал к складу, где его терпеливо ждал Кузовок. Собаке тоже хотелось проститься с «Йоми Мару». Там она оставила много друзей. И знала не хуже боцмана все палубы, трапы и судовые закоулки. Знала даже шлюпку, куда нужно запрыгнуть, если случится тревога. Но раз маленький хозяин не взял ее с собой на пристань, значит, на то есть причина.
Гул толпы проникал в полуоткрытые окна склада вместе с шумом прибоя. Отдельные возгласы, звуки судового оркестра, а затем и прощальный гудок «Йоми Мару», показавшийся Кузовку болезненно грустным, — все это наполнило собачье сердце тоской. Кузовок начал скулить. Все громче и громче… Но вовремя вспомнил Федин наказ — не выдавать себя.
Известно, что собака, будучи нашим защитником, и сама нуждается в защите… Собачье сердце тоже любит и страдает. У четвероногого существа своя боль и надежды, свои воспоминания и судьба — от рождения до смерти. А глаза умеют не только видеть, но и плакать. Кузовок вдруг представил себе, как в эту минуту Федя поднимается на пароход, чтобы остаться там, а его оставить здесь.
С Кузовком такое уже случалось однажды, когда прежний его хозяин в спешке покидал Владивосток. А что может быть хуже, чем из собаки домашней превратиться в уличную. В бродяжку, которую любой может пнуть ногой…
Кузовком овладело отчаяние. Он забыл обо всех наставлениях и уже готов был выпрыгнуть из окна. Но, к счастью, услышал шаги, торопливые и знакомые.
Как мог он подумать, что Федя забыл о нем?! Не в силах сдержать радости, Кузовок принялся прыгать и кружить вокруг хозяина. А затем, встав на задние лапы, а передние положив мальчику на плечи, начал лизать ему лицо.
