После этого он распустил все легионы и перестроил их, но уже не по племенному признаку. Теперь в каждый манипул, в каждую когорту входило соразмерное количество солдат различных национальностей; так, манипул в сто двадцать человек состоял теперь из сорока галлов, тридцати фракийцев, двадцати самнитов, десяти иллирийцев, десяти греков и десяти африканцев.
Перестроенное таким образом войско было подразделено на четырнадцать легионов, начальниками которых были назначены следующие гладиаторы:
Первый легион — Брезовир, галл.
Второй легион — Фессалоний, эпирот.
Третий легион — Каст, галл.
Четвертый легион — Онаций, самнит.
Пятый легион — Мессембрий, фракиец.
Шестой легион — Ливий Грандений, самнит.
Седьмой легион — Идомей, фракиец.
Восьмой легион — Борторикс, галл.
Девятый легион — Артак, фракиец.
Начальником 10-го легиона был назначен отважный македонянин Эростен; 11-го — нумидиец Висбальд, строгий и серьезный человек воинственного облика, презирающий опасности; 12-го — Элиал, пожилой бесстрашный гладиатор-галл, который на пятидесятом году своей жизни уже насчитывал на своем теле пятьдесят рубцов от ран. Во главе 13-го легиона стоял молодой иллириец двадцати пяти лет, по имени Теулопик; он был благородного происхождения, родился в Либурнии, в богатой семье, попал в рабство и был отдан в гладиаторы; этот иллириец, питавший глубокую привязанность к Гранику, отличался поразительной отвагой; начальником 14-го, и последнего, легиона был назначен огромный бородатый галл дикого вида; звали его Индутиомар. Он славился необычайной силой и храбростью, которые снискали ему большой авторитет среди соотечественников.
Из всех этих легионов Спартак образовал три корпуса: первый, в который входили первые шесть легионов, был отдан под начало Крикса; второй, состоявший из 7, 8, 9 и 10-го легионов, был передан Гранику; третий, из четырех последних легионов, был поручен Арториксу.
Начальником конницы, в которой было восемь тысяч человек, остался Мамилий.
Закончив переустройство своего войска, Спартак решил, что необходимо укрепить и сплотить новые легионы, перед тем как идти на Рим. От Аримина через Форум Семпрония и Арретий он малыми переходами двинулся к Умбрии, чтобы дать своим солдатам время познакомиться друг с другом, а также освоиться со своими новыми начальниками.
В Рим тем временем дошли вести о грабежах гладиаторов в стране сеннонов, вести, преувеличенные и приукрашенные, раздутые молвой и ненавистью к самому имени гладиаторов, а также страхом перед ними. Волнения и тревоги усилились, и народные трибуны стали громко говорить на Форуме, что пора наконец подумать о спасении родины, находящейся в опасности.
Собрался сенат. Одни выражали сожаление, что отцы-сенаторы по вине бездарных полководцев, которых до сего времени посылали против гладиаторов, вынуждены теперь серьезно заняться мятежом гладиаторов, казавшимся смехотворным, но превратившимся в настоящую войну, в угрозу самому Риму; другие кричали, что, «раз уж дошли до такого позора, наступило наконец время подняться и со всеми вооруженными силами республики идти на гладиаторов».
С другой стороны, сенат видел, что оба прошлогодних консула с позором разбиты Спартаком, а из двух консулов, избранных на будущий год, один тоже был разбит в свое время гладиаторами, второй же по неспособности к военному делу не внушал больших надежд. Учитывая все это, сенат вынес обязательное постановление («Senatus consultum»), запрещавшее консулам вмешиваться в эту войну; ведение ее предлагалось возложить на опытного полководца, предоставив в его распоряжение большую армию и дав ему неограниченные полномочия, чтобы он как можно скорее покончил с дерзким Спартаком, который, не удовлетворяясь одержанными победами, осмеливается угрожать священным стенам Рима.
Поэтому было решено поручить поход против Спартака претору Сицилии, избрание которого должно было состояться в ближайшие дни. Но как только стало известно обязательное постановление сената, все претенденты на должность претора Сицилии тотчас же сняли свои кандидатуры, испугавшись предстоящей серьезной войны. День комиций приближался, все были в растерянности, никто не являлся для избрания.
Большинство граждан сожалело об отсутствии Метелла и Помпея: первый — благодаря своему опыту, а второй — благодаря своей отваге могли бы довести до благополучного конца это трудное дело. Некоторые предлагали отозвать из Азии Лукулла, слывшего доблестным и прозорливым полководцем, и поручить ему ведение войны.
Друзья Юлия Цезаря уговаривали его возглавить эту кампанию, обещая испросить для нее у сената и народа римского восемь легионов; они доказывали Юлию Цезарю, что, располагая армией из сорока восьми тысяч легионеров и двадцати или двадцати двух тысяч легко вооруженных пехотинцев и союзнической кавалерии, он без труда одержит победу над гладиаторами.
Однако Цезарь, которому не давали спать триумфы и победы Помпея, решительно отказался от вмешательства в эту войну. Она была не менее трудна, чем война с Марианом Домицием и царем Ярбой в Африке (как раз за африканскую войну Гней Помпей и получил триумф), но в то же время невыгодна в том отношении, что победитель не был бы награжден ни триумфом, ни даже овацией, ибо римская гордость не допускала, чтобы презренным гладиаторам была оказана честь признания их воюющей стороной.
— Нет, уж если я приму на себя ведение войны, то только такой, чтобы в случае победы я мог надеяться на триумф, который послужит мне ступенью к званию консула.
Так отвечал Цезарь своим друзьям. Возможно также, что в душе своей он таил другую причину, побуждавшую его отклонить предложение. Цезарь своим орлиным взором видел все язвы, подтачивавшие в то время Римскую республику, открыл их причины в прошлом и взвешивал их возможные последствия в будущем; он ясно видел, что гладиаторы, взявшиеся за оружие, несчастные рабы, примкнувшие к ним, нищие волопасы из Самния, ставшие под их знамена, как раз и представляли собой те три класса неимущих и угнетенных, стремления и силы которых он собирался использовать для того, чтобы навсегда сломить и уничтожить тиранию надменных олигархов; он понимал, что если он хочет привлечь симпатии и завоевать любовь этих обездоленных и намеревается предстать перед ними в качестве их спасителя, то ему не следует пятнать себя кровью гладиаторов. Поэтому в день комиций вместо Цезаря на Форум явился, завернувшись в белоснежную тогу, Марк Лициний Красс и выставил свою кандидатуру в преторы Сицилии. Сделать это его уговорили самые влиятельные сенаторы и бесчисленные клиенты. Главной же причиной было его непомерное честолюбие, не дававшее ему покоя; ему уже было мало считаться первым в Риме по богатству и влиянию — его мучило ненасытное желание добиться военных лавров, которыми уже много лет как был увенчан Помпей.
Марку Лицинию Крассу в это время было около сорока лет, и, как мы уже говорили, он несколько лет сражался под начальством Суллы — сначала в гражданскую войну, потом во время мятежей — и успел дать доказательства не только стойкости и необычайного мужества, но и большого благоразумия, а также обнаружил задатки крупного полководца.
Когда Красс появился в одежде кандидата на должность претора, народ приветствовал его долгими, несмолкаемыми рукоплесканиями, показывая тем самым свое высокое доверие к нему в эту пору волнений и страха и великие надежды, которые римляне возлагали на его будущие действия против гладиаторов.
Наконец воцарилось молчание. Народный трибун Луций Аквилий Леннон взял слово и призвал сенат и народ единодушно голосовать за Красса, ибо в такое тяжелое время лучшего полководца в войне против Спартака нельзя и желать. Все же необходимо, добавил трибун, надлежащим образом обеспечить Красса вооруженными силами, которые дали бы ему возможность закончить эту позорную войну, длящуюся уже три года.
Все согласились со словами Аквилия, и Красс единогласно, под бурные рукоплескания, был избран претором Сицилии. Ему было предоставлено право набрать шесть легионов с соответствующими вспомогательными войсками, а также собрать и организовать разбитые легионы Лентула и Геллия. Из остатков этих легионов новый претор мог бы составить еще четыре легиона.
