Время дракона - Лыжина Светлана

- Отец, а Раду тоже здесь, в лагере. Я могу отвести тебя к нему.

- Не нужно, - печально покачал головой родитель, - он станет плакать и проситься домой, а я не смогу его забрать. Поэтому лучше нам с ним сейчас не видеться. И не говори ему, что ты меня видел. Он ведь скучает?

- Скучает, - признался Влад, вспомнив бесконечные вопросы маленького брата, повторявшего: "Мы едем домой? Мы едем домой?"

Так, разговаривая, княжич с отцом отходили всё дальше от султанского шатра, а затем выбрались из толпы янычар и других воинов, сновавших вокруг, и, наконец, увидели поле битвы. Оно выглядело очень печально, потому что был уже ноябрь, и трава пожелтела, а небо приобрело обычный для ноября серый цвет, но главное - возле ног Влада и его отца начинались овраги, буквально устланные мёртвыми телами людей и лошадей.

Турков в этих оврагах было мало. В основном там лежали крестоносцы. Здесь же, в оврагах нашёл свою смерть молодой венгерский король, а его обезглавленное тело и убитый конь наверняка валялись где-то поблизости.

Княжич видел эти овраги на карте султана, а крестоносцы не видели, пока не стало слишком поздно, потому что турецкий правитель, готовясь к битве, велел закрыть овраги лёгкими навесами, а сверху набросать ползучих трав и натыкать веток, чтобы всё выглядело, как поле с кустарником. Султан совсем не случайно поставил свой шатёр прямо за оврагами - он сделал себя приманкой, очень притягательной для крестоносцев, чтобы их конница помчалась к нему напрямик и провалилась в ямы.

Вот таков оказался турецкий правитель. Он имел против крестоносцев сразу два хитрых замысла. Частью первого замысла стал отец Влада, а частью второго - овраги, однако султан, как и всякий турок, верил, что любой замысел может исполниться только по воле Аллаха, и поэтому боялся, что Аллах не будет милостив.

- Печально и вместе с тем назидательно, - произнёс отец, глядя на овраги.

- Да, - согласился Влад и, осматриваясь, вдруг увидел своего турецкого учителя, стоявшего неподалёку возле оврагов. Фигура во всегдашнем коричневом халате и белой чалме была хорошо видна, потому что учитель не таился и всем своим видом говорил: "А вы думали, вам дадут побеседовать наедине? Конечно, нет. Конечно, я здесь, так что следите за своими языками, а если скажете что-нибудь лишнее, вините себя, а не меня".

Будто уравновешивая присутствие турецкого соглядатая, неподалёку стоял жупан Нан, державший в руках шлем и меч своего господина. Боярин был также облачён по-боевому, а позади него стояли румынские воины, которые держали коней - своих и господских.

Отец Влада сделал знак, и Нан приблизился.

- Доброго тебе дня, Влад, - приветливо произнёс жупан после того, как отдал государю вещи.

- И тебе доброго дня, Нан, - произнёс княжич, стараясь тоже казаться приветливым, потому что говорил со своим будущим тестем.

По настоянию отца княжич всё-таки согласился на брак с дочерью Нана - обо всём уговорились ещё в июле до отъезда к туркам - поэтому теперь боярин, государь и государев сын, стоявшие возле оврагов, были почти одной семьёй, и разговор у них получился семейный.

Отец Влада и Нан делились домашними новостями, а Влад рассказывал свои новости, причём собеседники не сразу заметили, что времени у них оказалось неожиданно много. Уже начало смеркаться, а беседа всё длилась. Княжич даже успел увидеть, что вдалеке за оврагами кто-то зажёг огни, после чего Нан не спеша объяснил, что это румынское войско устраивается на ночлег, а больше с той стороны не осталось никого - все крестоносцы или разбежались, или оказались пленены турками и препровождены в турецкий лагерь.

Так и длился семейный разговор почти до самой темноты, пока не пришёл человек от султана и не сказал, что кувшин опустел, и что вино осталось только в чаше.

В те далёкие времена Владу не нравился султан, у которого приходилось гостить. Турецкий правитель казался слишком строгим и не знал милосердия, однако много лет спустя, вспоминая султана, младший Дракул начал смотреть на этого человека иначе. В отрочестве казалось, что склонность султана к жестокости во многом связана с пристрастием к вину, но, повзрослев, Влад стал думать, что дело было совсем не в пьянстве.

"Милосердие - опасная вещь, - говорил себе государь Влад, направляясь в монастырь. - Порой кажется, что проявить милосердие это самый простой способ помочь делу, а после оказывается, что всё стало ещё сложнее. Вот мой отец был милосерден, и это обернулось для него большой бедой".

Когда отец Влада приехал в турецкий лагерь, чтобы повидаться с сыном, то никому не сказал, что в это самое время в румынском лагере прятался Янош Гуньяди, которого турки рьяно разыскивали по всем окрестностям, ведь султан объявил за голову венгра награду.

Влад узнал про всё гораздо позже, через несколько лет. Узнал, что после того, как конница, которой командовал молодой венгерский король, полегла в оврагах, Янош хотел бросить в бой "румынский резерв", но вдруг с удивлением услышал, что румыны не собираются идти в бой. Конечно, Янош сразу всё понял и в очередной раз осыпал своего румынского свата бранью, хотя венгру следовало бы поблагодарить румын за то, что они не нападают на остатки крестоносной армии.

- Не кричи, Янош, - ответил тогда отец Влада. - Ты не в том положении, чтобы кричать, ведь твои воины скоро дрогнут и побегут. Даже если я пойду в бой по твоему приказу, это уже не поможет делу. Но я могу спрятать тебя, ведь если ты попадёшь к туркам, тебе отрубят голову.

Венгр, скрежеща зубами, согласился, хотя при всяком удобном случае ехидно заявлял румынскому свату:

- Я ведь у тебя в плену. Почему ты меня не выдашь, турецкий прихвостень? Ты получишь награду от своего хозяина, если выдашь меня.

Однако отец Влада не собирался никого выдавать. Единственная награда, которая устроила бы румынского князя, это возможность забрать своих сыновей, находящихся у султана, однако турецкий правитель не проявил бы такую неслыханную щедрость. Он дал бы своему румынскому "другу" пару отличных коней, но не сыновей, а настаивать или торговаться румынский князь не мог, потому что румынское войско и турецкое были слишком разные по численности. У султана под Варной имелось почти сорок тысяч воинов, а отец Влада располагал всего несколькими тысячами. Султан не стал бы торговаться, а забрал бы Яноша просто так.

Когда пятнадцатилетний Влад, стоя возле оврагов с отцом и боярином Наном, смотрел на огни, загоравшиеся в сиреневой вечерней дали, Янош Гуньяди, должно быть, сидел в шатре у отца Влада или ходил по шатру из угла в угол, как зверь в клетке.

Если бы Влад узнал обо всём тогда, в пятнадцать лет, то наверняка подумал бы, что родитель поступил правильно. "Пусть вражда с Яношем зашла далеко, но обрекать его на смерть, чтобы поквитаться за обиды, это было бы сверх всякой меры", - сказал бы себе отрок, причём употребил бы выражение "сверх всякой меры" совсем не случайно. Именно это выражение когда-то использовал отец Влада, вспоминая о своём старшем брате Михае, боявшемся ехать к турецкому двору, а затем погибшем в битве с турками.

Отец Влада, вынужденный вместо своего брата заниматься отвозом дани, подвергался большим опасностям и всё же говорил о покойном: "Если он в чём-то виноват передо мной, то заплатил за это сверх всякой меры". Родитель Влада находился со своим старшим братом в негласной ссоре и не успел помириться, потому что брат погиб. А затем история почти повторилась - была ссора с Яношем, и Янош мог погибнуть. Наверное, поэтому отец Влада спас своего венгерского свата, укрыв от турков - спас, чтобы успеть помириться, и в те дни это казалось правильным.

Пятнадцатилетний Влад нисколько не обрадовался бы, если б султану принесли на серебряном блюде вторую голову. "Довольно и одной! Одной даже много", - подумал бы Влад в те времена, но теперь младший Дракул думал совсем иначе, потому что знал, чем обернулось для отца милосердие, проявленное по отношению к венгру. "Если б тогда отец выдал Яноша султану, то отцова судьба, да и моя тоже, была бы гораздо счастливее", - думал повзрослевший отрок и, наученный отцовским опытом, не хотел расточать милости.