Никогда Павел не слышал столько поздравлений в свой адрес. Сначала было лестно. Но всему есть предел. Надо помочь товарищу, решил Борис Моржов.
— Уважаемые господа, — обратился он к колонистам в свойственной ему шутливой манере. — В связи с завтраком объявляется антракт.
Знай Моржов, что произойдет дальше, он попридержал бы очередь любопытных, а значит и самого товарища. Но, увы, редко кому удается предсказать ход событий. Тем более обыкновенному мальчику.
Набросив на плечо полотенце, Павел вслед за другими детьми отправился к рукомойнику. Но и здесь выстроилась очередь.
Впрочем, он никуда не спешил. Напротив, ему хотелось, чтобы этот день, начавшийся так рано, продлился как можно дольше.
Выйдя из казармы, он прихватил подарки, полученные накануне. Часы положил в нагрудный карман, ближе к сердцу. А компас держал в руке. Теперь он всегда и везде будет чувствовать себя уверенно. Стрелка часов укажет время, а намагниченная стрелка — меридиан, направление. Чтобы не блуждать в потемках.
— Павел! — услышал он свое имя.
— Доброе утро, Джон! — обрадовался он солдату. — Почему ты здесь?
— Захотелось пить. Рано еще, а уже жарко.
— Можно тебя проводить?
— Конечно. Что у тебя в руке?
— Мне подарили компас. Сегодня мой день рождения.
— Неужели!? Это замечательно! Сколько же тебе лет?
— Уже четырнадцать…
— Совсем взрослый! — Джон обнял мальчика за плечи. — Сегодня самый торжественный день в году. У меня нет сейчас подарка. Но я хочу тебе отдать честь, как важной персоне.
Сначала Джон принял стойку «смирно». Затем, четко печатая шаг, прошел мимо мальчика. Снова застыл. Сделал несколько стремительных, почти неуловимых движений карабином и поднял его к плечу. Раздался выстрел.
Из рассказа Петра Александрова:
— Это случилось утром. Все ушли завтракать. Все, кроме меня и моего двоюродного брата Саши Трофимовского. Мы дежурили по казарме.
Неожиданно под окнами раздался выстрел. Мы выбежали и увидели страшную картину. На траве, у обочины дороги, лежал мальчик. Я не сразу узнал в нем Павла Николаева, потому что голова и рубашка были залиты кровью.
Над ним склонился знакомый нам американский солдат Джон. Он расстегнул свою санитарную сумочку, вынул бинт и стал перевязывать рану. Но сразу понял, что помощь бесполезна. Павел не подавал признаков жизни.
Убитого окружила толпа колонистов. Из столовой выбежала одна из наших воспитательниц и начала кричать: «Коля, сынок мой! Что с тобой сделали?» Ее успокоили, сказали, что это не ее сын, а другой мальчик.
Джон, между тем, взял карабин за дуло и, волоча его по земле, зашагал как пьяный к караульному помещению. А мы двинулись за ним. По дороге он пытался выхватить короткий тесак, висевший у него на поясе. Но не получилось — тесак застрял в ножнах. Похоже, застежка мешала. Позже, при допросе, он сказал, что в отчаянии хотел себя зарезать.
Джону не позволили покончить жизнь самоубийством выбежавшие на выстрел офицеры и солдаты.
Солдата увели, а мы вернулись к месту, где лежал наш убитый товарищ. Вскоре пришла машина. Санитары завернули тело в брезент и увезли в морг.
Колонисты не расходились. Никто не мог поверить в происшедшее. Казалось, это сон, если бы не кровь на траве. Самое ужасное, что Павел погиб в свой день рождения. Наша колония понесла в Нью-Йорке вторую потерю — после смерти Леночки, моей сестры.
Газета «Русское слово».
Сентябрь 1920 г.
Около 9 утра из форта Водсворт к нам в редакцию донеслась ужасающая весть. 14-летний Павел Николаев, один из членов Петроградской детской колонии, был убит случайным выстрелом.
Павел Николаев был убит в 7.30 утра из винтовки в висок только что сменившимся с караула часовым Джоном Беренгаймом. Разряжая свое ружье после сдачи поста, солдат недосмотрел застрявшую в винтовке пулю. Когда он вскинул винтовку на плечо, курок зацепился за висевшую через плечо сумку,и произошел выстрел. Пуля угодила бедному Павлуше прямо в висок. И он тут же на месте скончался.
Когда солдат Беренгайм понял, что случилось, он обезумел от ужаса и хотел покончить жизнь самоубийством, но был обезоружен подоспевшей стражей.
Военные власти приступили к расследованию.
Павла Николаева похоронили на следующий день. Тело предали земле днем. А отпевание состоялось утром в военной часовне форта.
Часовня была небольшой, а проститься с мальчиком пришли сотни людей. Не только дети и воспитатели, офицеры и чиновники Красного Креста, но и обыкновенные горожане, прослышавшие о шальной пуле и беде, постигшей колонию.
Пришли генерал Буллард со свитой, капитан Каяхара и его старший помощник, пришла Варвара — многодетная мама, пришел хозяин ресторана Яцек и его жена Ванда, а вместе с ними и другая супружеская пара — полицейский Казимеж и Вероника.
Не прошло еще и двух дней, как они сидели за столом, смеялись и шалили, лакомились горячими булочками, которые пахли ванилью… Павлик гасил свечи, а Моржов и Александров спели наскоро сочиненную в честь дня рождения песенку… А сейчас за стенами часовни горят другие свечи и звучат другие песнопения…
— Пан Яцек, — сказал Петя. Он подошел вместе с Кузовковым. — Мы должны вам кое-что отдать. Точнее, вернуть.
— О чем вы?
— Павлику уже не нужны часы. Мы их нашли в кармане его сорочки. Они шли как ни в чем не бывало. Только были чуть запачканы кровью. Она даже не успела засохнуть.
Яцек поднес часы к лицу.
Машинально нажал крышку, и она послушно открылась, выпустив из плена веселую и беспечную музыку.
Услышав вальс, Ванда вздрогнула.
Их очередь уже приблизилась к распахнутой двери часовни, откуда доносился чистый голос дьякона, певшего псалмы.
— Хочу попросить вас, — сказал Яцек перед тем, как войти в часовню. — Когда вернетесь в Петроград, передайте эти часы семье Павла Николаева… И напишите мне. Хорошо?
— Обязательно.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ТИШИНА
Газета «Американские известия».
Сентябрь 1920 г.
Из форта Водсворт гроб с останками покойного мальчика был доставлен на русское православное кладбище.
В процессии приняло участие 130 детей. Погребение состоялось около 2 часов дня. Гроб усыпали цветами. На одном венке из роскошных хризантем была надпись: «Безвременно погибшему Павлуше Николаеву от Объединенного комитета русских организаций Америки».
Спи мирно, наш бедный маленький странник.
Уже сидя в автомобиле, Райли Аллен и Ханна Кемпбелл бросили прощальный взгляд на маленький холмик, усыпанный цветами. Вскоре они вернутся в город, на шумную улицу, окунутся в ее живой поток. А мальчик останется в этом царстве печали и вечной тишины.
— Всю жизнь буду казнить себя, — сказал Райли с болью в сердце.
— Это чувство не покидает и меня, — вздохнула миссис Кемпбелл. — С того дня, как мы похоронили на острове Русском маленькую девочку.
— Настю Альбрехт…
— Да. А в Петрограде все еще не знают о ее смерти. Старшая сестра не решилась написать родителям.
— Петя Александров поступил точно так же, — сказал, чуть помолчав, Райли. — Вчера он отправил письмо отцу. И передал привет от сестры Лены. А ведь уже неделя, как она умерла.
К автомобилю подошел воспитатель Симонов:
— Мистер Аллен, дети на своих местах в автобусах. Мы готовы к отъезду.
— Хорошо, Георгий Иванович. Можете ехать. Только еще раз напомните шоферам, пусть строго следуют за полицейской машиной.
Симонов продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу.
— Что-то еще?
— Не могли бы вы, мистер Аллен, взять к себе девочку? С ней истерика. Врач советует отделить ее на время от остальных детей.
