Ханна слегка растеряна. Придется снять шляпы, развязать галстуки и переодеться в робы. Как сказать им об этом помягче?
Венгры громко говорят на своем языке, не похожем ни на какой другой европейский язык. Ханна не может уловить ни слова и прислонилась головой к окну автобуса.
— Миссис Кемпбелл, — говорит ей ближайший сосед, — извините за балаган. Сегодня у Франтишека день рождения. Ровно тридцать лет. Мы собирались в ресторан, а вместо этого едем на пароход.
— Выходит, я помешала вашему празднику? Что же вы не сказали раньше? Я бы взяла других людей.
— Пустяки… Отметим юбилей на «Йоми Мару». Там никого нет, кроме японцев. Думаю, капитан не станет возражать.
— А что любит ваш друг Франтишек?
— Что может любить молодой мужчина? К тому же истосковавшийся по свободе. Хорошенькие женщины… Хорошее вино…
— Как ваше имя?
— Ласло… Ласло Ковач.
— Могли бы вы, мистер Ковач, мне помочь?
— С превеликим удовольствием. Я к вашим услугам.
Ханна остановила автомобиль. Через четверть часа она и Ковач вернулись с ящиком вина. И с другим ящиком, где находилась закуска для праздничного стола — окорок, головка сыра, консервы и фрукты.
— Вы добрая фея, — смущенно сказал Франтишек. — Но чем я заслужил такое внимание?
— Тем, что вы далеко от дома.
— Зато рядом мои друзья.
У трапа «Йоми Мару» скучал матрос. Еще издали увидев миссис Кемпбелл во главе группы мужчин, он дал знать на мостик о гостях. И бросился вытирать салфеткой поручни.
Капитан едва успел одеть китель.
— Всегда вам рад, миссис Кемпбелл, — сказал он, протягивая руки. — Но только не сегодня.
— Не ожидала от вас это услышать. Что-то случилось?
— Пароход в отвратительном состоянии. Только вчера мы приняли топливо. Везде мусор и угольная пыль.
Каяхара провел пальцем по обшивке каюты.
— Посмотрите, он черный. А вы в нарядном платье.
— Я прописана на «Йоми Мару». И люблю этот пароход. Да, он старый и не предназначен для пассажиров. Но это наш плавучий дом. Вы здесь капитан, а я — хозяйка. И пришла навести порядок.
— Конечно, конечно… Вы — Мамаша Кемпбелл. Самая многодетная мама на свете.
— Но я пришла не одна, а привела с собой целую бригаду уборщиков.
— Вы уверены, что эти господа захотят взять в руки тряпку и швабру после того, как нарядились в европейские костюмы?
— Еще как захотят! На этом пароходе им добираться домой, где они не были целых три года.
— Ну что ж, если так — принимайтесь за дело. А мои люди помогут.
Пока в капитанской каюте шла беседа, Франтишек и его друзья успели переодеться и перестали быть похожими на гостей.
Ханна тоже прихватила с собой рабочее платье и не намерена была терять ни минуты.
Капитан был прав. Глазам предстала удручающая картина.
Судно запаслось углем, и все закоулки и щели забиты пылью. Куски угля лежат даже на койках. А палубы завалены мусором, который не разрешается бросать за борт, пока судно не выйдет в открытое море.
Но больше всего поразило Ханну то, что она увидела на кухне и в столовой. Рабочие, жившие на судне, пока оно стояло в доке, не вымыли за собой ни одной тарелки. Груды их громоздились до потолка.
— Ну что, закатаем рукава? Примемся за дело? — предложила венграм Ханна.
— Считаете ли вы нас джентльменами? — спросил в свою очередь Ласло Ковач.
— О да, без сомнения!
— Как же мы позволим вам заниматься этой грязной работой?
Сопротивляться было бесполезно, и Ханне пришлось снова одеть выходное платье. В нем она и в самом деле выглядела феей, спустившейся с небес.
Сначала помыли стаканы. Ласло разлил вино. И все, включая капитана, выпили за здоровье Франтишека, за скорое его возвращение в Будапешт.
…Из порта миссис Кемпбелл отправилась в торговый центр. Свои покупки она привыкла начинать с обуви. Достав из сумки визитные карточки, стала перебирать их. И остановилась на «Ковард шуз» — фирме, которая десять дней тому назад обула всех мальчиков колонии.
Миссис Кемпбелл постаралась остаться неузнанной. Перед ней поставили несколько коробок. После короткой примерки она выбрала две пары туфель.
— Подождите, пожалуйста, — попросил ее приказчик и скрылся в задней двери.
Через минуту оттуда появился пожилой человек. Он с заметным интересом посмотрел на покупательницу.
— Я вас слушаю.
Ханна показала выбранную обувь и протянула деньги. Пожилой приказчик повертел их в руках.
— Ваши деньги никуда не годятся, — неожиданно услышала она. — Вы не можете ими оплатить эти туфли.
— Позвольте… Я вас не понимаю…
— Вас зовут миссис Кемпбелл. Не так ли?
— Верно… Но какое это имеет значение?
— Неужели не помните меня? Это я был в Водсворте и делал примерки русским детям.
— Сейчас припоминаю. Но почему вы отказываетесь принять у меня деньги? — Она снова положила их на стол.
— Все очень просто. Любой, кто назвал меня «парнем», как сделали вы в то утро, может получить туфли за мой счет.
— И все же не вижу оснований, чтобы вы так щедро одаривали меня, мистер Ковард.
— Никто уже много-много лет не называл меня так. Вы мне вернули молодость.
Этот день имел все основания стать самым спокойным за все время пребывания в Нью-Йорке. Если бы, вернувшись в лагерь, миссис Кемпбелл не обнаружила на своем столе записку.
Дорогая Ханна!
Завтра утром Марию кладут в госпиталь. Предстоит встреча с врачом. Не могли бы Вы быть вместе с нами?
Райли.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ГОСПИТАЛЬ
Первой мыслью было позвонить. Но, подумав, Ханна решила не спешить. Уже вечер. Пусть поздний звонок не потревожит Марию и Райли в их уединении.
Интуиция не обманула миссис Кемпбелл. В эту минуту они были одни и принадлежали друг другу. С потолка свисал кисейный полог, совсем рядом с кроватью. Это ограничивало их и без того маленький мир. Зато еще больше сближало.
— Мария…
— Да, милый…
— Я не перестаю думать о твоих словах.
— О чем ты?
Вместо ответа он нежно погладил ее по животу. Она удержала его руку, положив на нее свою.
— Прошло так мало времени, как ты стала моей.
— А мне кажется, прошла вечность.
— Нашему малышу всего месяц.
— Уже целый месяц.
— Каяхара как-то рассказывал, что в Японии возраст человека считают с зачатия, а не со дня рождения, — сказал Райли.
— Выходит, японцы старше нас…
— Вот почему они мудрее.
Мария завернулась в простыню.
— Пойду приму душ, — сказала она.
— Я тем временем приготовлю кофе.
— А для меня — чай. Там есть яблочный торт со взбитыми сливками.
Мария повернула кран и дождалась, пока вода станет теплой. Закрыв глаза, она отдалась ощущению покоя. Ей не хотелось думать, что это последний вечер и последняя ночь в этой квартире на девятнадцатом этаже. За две недели она испытала здесь все, что можно узнать за целую жизнь. Любовь, боль, отчаяние, надежду… И даже ожидание материнства.
Боясь проспать, Ханна оставила гореть настольную лампу. Ей хотелось приехать как можно раньше, чтобы встретиться не в приемном покое, а у наружных ворот, где еще улица, а не госпиталь.
Так и получилось.
Госпиталь находился на окраине Нью-Йорка. Утро выдалось тихим и прохладным, обещая погожий сентябрьский день. Солнце было слабым, но птицы его подбадривали своим дружным пением.
Аллен и Мария шли в обнимку. Так идут не в госпиталь, а возвращаются после свидания, устав от любви. Ханна не стала их отвлекать. Пусть продлятся минуты счастья, которых всегда не хватает.
— Миссис Кемпбелл, — Мария опустила ей голову на плечо. — Вы всегда появляетесь в самое трудное и нужное время. Вы волшебница!
«Вчера меня назвали феей», — вспомнила Ханна.
