— Мне казалось… вы полюбили леди… королеву, — промямлил он.
— Я люблю и моих охотничьих собак, а в детстве обожал первую подаренную мне лютню. Но для брака такой любви мало!
Вместо того чтобы ответить смиренно, он начал расхаживать по кабинету — хотя я не давал ему разрешения! — и наконец с задумчивым видом взглянул на меня. (Он действовал так, словно действительно имел выбор — исполнить мой приказ или нет. Зачем он испытывал мое терпение?)
— На такую мысль вас, очевидно, навел Норфолк, — сухо произнес Кромвель, прищурив глаза. — Он хочет использовать вас в своих целях.
— Я не позволю этого никому! — взревел я.
Каков наглец!
— И меньше всего вам!
Он вздрогнул; а я подчеркнул:
— Да-да, вам! По всему королевству люди судачат о том, что именно вы используете меня. Ради своих тайных протестантских планов. Вот и докажите мне, что болтуны лгут. Разорвите оскорбительный союз с протестантами, который вы состряпали так основательно — хотя на поверку он не прочнее раскрашенного папье-маше одной из символических арок Леонардо. Сделайте это.
— Ваша милость…
Он заметно помрачнел.
— Поторопитесь. То, что построено, может быть разрушено!
Вызов он принял почти мгновенно.
— А какое положение будет у леди Анны?
Я раздраженно махнул рукой.
— Поместье… дворец… королевское обеспечение.
Так вот что беспокоило Кромвеля. Я задумался. К Анне я испытывал своеобразную привязанность. Можно сказать, полюбил ее, хотя и странной любовью.
— Она станет мне сестрой вместо моей любимой Марии, которая так рано покинула этот мир, — продолжил я. — Я буду содержать и баловать ее. Ведь у меня не осталось родных, — сказал я, удивляясь прихотливости собственных мыслей.
— Вам необходимо более определенно выразить ваше желание, — холодно заметил он.
Стерпев его наглость, я выдал распоряжение:
— Анна будет титуловаться «сестрой короля». Ей предоставят королевскую резиденцию… Мы с ней останемся друзьями.
— Высокое и почетное положение…
Он что, издевается надо мной? Я сурово глянул на него.
— Жаль, что с недавних пор я в этом сомневаюсь, — задумчиво закончил он.
— Ох, Крам! — рассмеявшись, воскликнул я.
Я уклонился от ответа. Пусть послушает, как я смеюсь, и остается при своих подозрениях. В глубине души я понимал, что Кромвель становится опасным, он сильно изменился с тех пор, как начал служить короне. Он больше не был полезен ни мне, ни Англии. И тому имелись свидетельства… свидетельства, которые он не мог скрыть: его очевидное сочувствие протестантам в Европе, странная терпимость к еретикам и реформаторам, нехарактерная для него небрежность соблюдения шести статей — «Кнута о шести ремнях», очевидные интриги ради союза с герцогством Клеве.
И все-таки, зная о грехах этого человека, я любил его и поэтому медлил с окончательным решением. Мне хотелось сохранить уравновешенность. И не хватало мужества довериться интуиции, чтобы сразу… покончить с Кромвелем. Убрать его из моего окружения. Всякий раз при встрече с ним я говорил себе: «Завтра… послезавтра я так и сделаю…» — и каждый раз он свободно покидал мой кабинет, облеченный прежней властью. Но скоро он лишится ее. Очень скоро…
Несомненно, я дал ему повод для опасений, а напуганный Кромвель был верным слугой. Он освободит меня от брака с Анной. Хорошо, что мне в голову пришло предложить ей иные, родственные отношения. Дело невиданное, конечно, так же как и наш брак. Однако если жизнь в Клеве действительно тосклива, то Анне наверняка не захочется возвращаться домой.
Давненько я не был так доволен. Прохаживаясь по кабинету, я размышлял о том, что же именно привело меня в столь чудесное расположение духа.
Само собой разумеется… Редкому человеку дарована возможность возродиться к новой жизни. Анна Клевская — лишь подобие Екатерины Арагонской, иностранная принцесса, я не мог быть ей мужем! Однако на сей раз, не тратя годы на получение папского разрешения, мне достаточно поручить Кромвелю узаконить наш развод, только и всего. Анна не будет взывать к чужеземным правителям и предъявлять на меня права. Она станет моей сестрой, и мы сохраним дружеские отношения.
Меня ждет Екатерина Говард! Она воплотила в себе достоинства Анны Болейн, еще не ставшей жестокой, бессердечной и порочной. Великое чудо (ибо непостижимы промыслы Божьи), что мне дали второй шанс.
* * *
В тот вечер, как обычно по четвергам, я собирался отужинать с королевой. Приятно, никуда не спеша, сидеть перед весело потрескивающим камином. Наша трапеза меня не разочаровала и на сей раз.
Анна нежно приветствовала меня на пороге гостиной и показала на столик у распахнутого окна, за которым уже сгущались летние сумерки. Туда же переместилось мое любимое уютное кресло с бархатными подушками.
— Новая игра? — спросил я.
Как же она полюбила игры!
— Ja! — просияв, подтвердила она по-немецки. — Она називаться «Фойна».
На игральной доске я увидел рисунок в виде воронкообразной фигуры — узкой на одном конце и широкой на другом. По краям ее расположились резные фигурки лошадей и человечков и разноцветные деревянные монетки.
— Объясните-ка мне правила.
— О, ja. Карашо. Надо отнимать богатство монастырей для новый мир, фсе запасы… шерсть, одежда, фсякие фещи, и патом менять их на деньги и купить за них шеловеков, то езть фоинов и… они фоейфать между себя.
Игра оказалась затейливой и сложной, в основе лежали источники доходов десяти стран и их политические цели. В зависимости от того, как использовались деньги, сражения могли заканчиваться по-разному.
Когда часы пробили полночь, Англия погрязла в войне с Францией, в то время как император бездействовал, наряду с Шотландией, а Папа благоденствовал, собирая земные богатства.
— Оставь все как есть! — предупредил я. — Мне хочется закончить нашу партию, узнать, каков будет итог.
— Я рада, что фам ошень понрафилась фоенная игра, — рассмеявшись, сказала Анна.
— Где вы нашли ее?
— Сама придумать.
— Сама? Вы сами придумали такую игру? — ошеломленно уточнил я.
Она настоящее сокровище! Математик, банкир, стратег. Ах, и почему только она родилась женщиной? Бедняга Уолси. Если бы он усвоил хоть треть того, в чем преуспела Анна!
— Бог одарил вас по-царски, милая. Жаль, что я не могу назначить вас канцлером казначейства… или военным министром.
— И пошему не могете? — любезно поинтересовалась она.
— Потому что вы королева, — ответил я.
«Правда, будете ею недолго, — подумал я. — А после развода — почему бы и нет?.. Увы, невозможно. Однако понадобится кем-то заменить Кромвеля… Нет, абсурд!»
— Доброй ночи, дорогая, — коротко сказал я, поцеловав ей руку и кивнув на прощание.
Я быстро возвращался по коридору в свои апартаменты, стараясь не поддаться собственному порыву. Казнь королевы встревожила бы англичан гораздо меньше, чем назначение ее министром финансов.
* * *
Через две недели Кромвель доложил мне, что устранил все препятствия для развода. «Причина» была найдена: ранняя помолвка Анны с герцогом Лотарингским. Но главным аргументом являлось отсутствие консумации.
— Отсутствие консумации или моя неспособность консумировать брак?! Выражайтесь яснее, Крам!
— Разумеется, последнее… более убедительно… — ответил он, пожав плечами. — Однако будет вполне уместно, если вы представите этот брак как политический союз, который предпочли не доводить до конца.
— По вашим словам, я ношу корону не на голове, а на своих половых органах.
Он окинул меня взглядом, будто говоря: «В вашем случае, сир, это возможно».
— Сначала вы ославили меня как рогоносца при разводе с Болейн, а теперь намерены осрамить как импотента! — проворчал я.
— Вы же сказали, что желаете получить свободу! Для этого надо всего-навсего сыграть несложную роль в смешной пьеске. К сожалению, другого предложить не могу.
