Считался ли комедией развод с Нэн? Вряд ли. Она прелюбодействовала… любая ведьма заслуживала смертной казни, к тому же будучи изменницей…
— Королю не пристало забавлять публику, — сдержанно заявил я.
— Вы позабавите ее еще больше, сев на телегу с «ранней помолвкой». А если оседлаете «немощную» клячу, то наверняка завоюете поддержку и сочувствие любого мужчины в Англии. Строптивый петушок порой заставляет страдать каждого человека.
— Но я не каждый! У короля особое положение… на него возложена исключительная ответственность…
Большая ответственность во многих отношениях.
— Вы вправе были бы отказаться, если бы оставались бездетным, — возразил он, — или в случае невозможности иметь детей в дальнейшем. Вдруг вам попросту явился Святой Дух и возвестил, что не всякая женщина будет вам достойной женой? — добавил Кромвель.
В его устах избирательность моей слабости звучала как духовное мужество.
Я задумчиво хмыкнул. Боже, в чем вопрос? Я сделаю признание, и дело с концом. Надо мной посмеются день-другой, неделю-другую, зато я буду свободен и обвенчаюсь с Екатериной гораздо быстрее, чем закончится по-черепашьи медленное разбирательство дела о помолвке Анны с герцогом. О моя Кэтрин, вы увидите, как я люблю вас! Я готов пережить насмешки. Они ничего не значат для меня, ведь я смогу обладать вами на неделю, на день, на час раньше.
* * *
Анна получила распоряжение незамедлительно переехать в Ричмондский дворец — якобы из-за вспышки чумы в Лондоне. Ей сообщили, что я последую за ней в ближайшее время. После ее отъезда я спокойно выложил на письменный стол длинный брачный договор, дабы открыто изучать его тонкости в любое удобное время.
Теперь можно, отбросив осторожность, приглашать к себе Екатерину. Не отправиться ли с ней в Нонсач? Пусть она выберет обстановку для своих будущих покоев.
— Они еще не закончены, — сказал я ей, — их можно отделать исключительно по вашему вкусу.
Она смущенно рассмеялась.
— Я не представляю, как нужно обустраивать королевские апартаменты.
— Этот дворец, любовь моя, будет чертогом удовольствий. Он должен полностью удовлетворять нашим вкусам. Ничего подобного пока не существует… ибо нет на свете другой такой пары, как мы с вами.
— Ах, мои вкусы столь… неприхотливы, — произнесла она с божественно скромным видом.
— Но у вас же есть какие-то капризы и желания!
Обняв скромницу одной рукой, я привлек ее к себе.
Да, желания. Я знал, что они обуревают ее. Несмотря на ее изящные девичьи манеры, я невольно сознавал — чувствуя, как влажнели порой пухлые пальчики, или видя во время прогулки на ее платье между лопатками темные крылышки от пота, — что она страстное создание. Мне оставалось лишь разбудить ее страсть. И я разбужу, разбужу… Еще до того, как начнут забивать гусей на Михайлов день, клянусь Богом, я всколыхну глубины ее неистовой натуры, как штормовой ветер изменчивую морскую гладь.
— Да, есть. И надеюсь, ваше величество, что вы благосклонно и милостиво примете мои просьбы.
Она пригладила тесный лиф платья. Атлас собирался в блестящие складки вокруг ее грудей, подчеркивая их сладостную прелесть. О прохладная шелковая синева! Какие наслаждения ты скрываешь?
— Вы просите о милости? О нет, ее надо заслужить! — усмехнулся я.
Никакой милости до тех пор, пока я не засну блаженным сном на промокшем от страсти ложе. Никакой милости, пока порочный дневной свет не озарит наш брачный чертог. В тот непристойный день! С его беззастенчивым любопытством и благоприличным освидетельствованием.
— Приходите ко мне в опочивальню сегодня вечером, — жарко прошептал я ей на ухо.
— Нет-нет!
Она вздрогнула и попыталась отстраниться.
Ладно. Ее добродетель намерена выдержать любые удары, и ключ к ее замку предоставит мне только свадебный обряд. Пусть так и будет. Целомудрие превращало ее в старую скрягу с шотландского севера, у которой не допросишься даже снега зимой. Ладно, доиграем до конца сказку о спящей красавице.
— Что ж, всю одинокую ночь придется стонать от мучений любви, — с глубоким вздохом заметил я.
— Не хотелось бы мне быть мужчиной, — улыбнулась она.
«Женщины тоже стонут от желания, — подумал я. — Скоро, скоро вы сами все узнаете».
Но не открыл ей своих тайных мыслей.
— Спокойной ночи, дорогая, — сказал я, невольно прощаясь с ней так же, как с Анной.
А что еще я мог пожелать невинной деве?
* * *
Кромвелю я дал определенные указания.
— Вы подготовили документ, который следует отправить на подпись принцессе Клевской?
— Да, ваше величество. Следуя вашим желаниям, я постарался расписать здесь все по пунктам.
Он извлек свиток.
— Если бы тут содержалась истинная причина, то список был бы еще короче.
Этот документ пояснял затруднения… но достаточно ли они важны для завершения нашей игры? Я отложил бумагу.
— Есть еще один вопрос, ваше величество, — радостно заявил Кромвель. — Вопрос, касаемый денег.
Он пристально следил за мной, словно ожидал увидеть, как я пущу слюнки. Неужели все дело в его прозаичной алчности? Такое простое объяснение?
— Распуская монастыри, мы забыли об одном ордене. Рыцарском ордене иоаннитов.
Ах да. Воинствующий монашеский орден защитников Христа. Их изначальная миссия: защита паломников и немощных на пути в Иерусалим. Иоанниты сражались с неверными и понастроили странноприимных домов на всех дорогах в святые места. Никто прежде не делал этого, и их знания и умения оказались востребованными. Неудивительно, что орден стал влиятельным, а потом и богатым. Нынче он имел владения и по всей Европе. У иоаннитов было множество привилегий, и они слыли настоящими рыцарями, впрочем, в чистейшем смысле этого слова. Их процветание основывалось на стойкости духа, честности и сострадании.
— …доход в десять тысяч фунтов, — триумфально закончил Крам.
— Но кто займет их место?
— Никто. — Он криво усмехнулся. — В наши дни они больше не нужны.
— Отпала потребность в благотворительности и защите?
— От кого защищать пути в Иерусалим? Возможно, талантам иоаннитов найдется иное применение.
— Но разве им не нужно формальное объединение?
— Изначально понятие рыцарства не подразумевало формального объединения. Все, что требовалось для совершения добрых дел, — храбрость и милосердие. А в наше время это под силу любому дальновидному человеку.
Я тяжело вздохнул. Мне не хотелось соглашаться — признавая его правоту, я словно обрекал на смерть часть своей души.
— Я оставлю вам мои тезисы для изучения, — наконец сказал Кромвель, решительно положив бумагу на стопку обычных, требующих моего рассмотрения документов — они касались арендной платы в Кенте и поставок испанских вин из Аликанте.
После его ухода я внимательно перечитал первый пергамент. В нем лаконично и разумно излагались причины правовой несостоятельности нашего с Анной брака. Подчеркивались также особые привилегии, которые получит бывшая супруга, став «любимой сестрой короля». У нее будет беспрецедентное преимущество над всеми дамами Англии, за исключением королевы (чье имя не указывалось) и моих дочерей. Ей будет предоставлен щедрый годовой пансион в пять тысяч фунтов и две королевские резиденции — Ричмонд и Блетчингли.
Она, в свою очередь, просто подпишет соглашение, признав все его пункты. Затем Анна отправит письмо своему брату, предвосхищая любые сомнения, которые могут возникнуть у него в связи с «ущемлением ее чести». Ей следует заверить его в том, что ее достоинство не пострадало и они с королем Англии пришли к обоюдному согласию.
Соглашение сопровождала лаконичная ремарка Кромвеля: «Вашему королевскому величеству, безусловно, необходимо лично побеседовать по данному делу с членами суда и иностранными послами, а именно сообщить им следующее: „Вследствие внутреннего духовного убеждения в неугодности нашего союза Господу брак между мной и принцессой Клевской так и не завершился консумацией. Святой Дух, Дух истины и мудрости, во всей очевидности, ниспослал нам сие знание, и мы подчинились“».
