Ольвия (ЛП) - Чемерис Валентин Лукич

— Смотрите у меня, чтобы все было как надо! Чего уставились? Ну-ка, подайте мне шлем и пояс с мечом!..

Взяв с собой четверых гоплитов, полемарх отправился за город, к Заячьей балке, в мыслях предвкушая, какой славный пир у него сегодня будет!..

Назад его принесли без сознания, с окровавленной грудью.

Двое гоплитов тоже были ранены, но легко. Сами дошли. Еще и принесли шлем и пояс полемарха с мечом.

Керикла занесли в андрон, где все было готово к пиру. Он хрипел, куда-то рвался, что-то в беспамятстве выкрикивал…

Когда же прислушались, поняли: полемарх звал свою покойную жену Лию на пир…

Когда пришел Родон, у дома полемарха толпились встревоженные горожане. Были среди них и те, что уже явились на пир, и те, что прибежали на дурную весть. Переговаривались вполголоса, как на похоронах. По городу уже поползли слухи, что в Заячьей балке прятались грабители, чужие пришельцы, собиравшиеся ночью проникнуть в город, говорили, что их много, а потому на ночь нужно выставить хорошо вооруженную стражу.

Во дворе полемарха с виноватым видом стояли два гоплита (двое других, раненых, уже ушли).

— С какими-то бродягами без роду без племени не смогли справиться! — упрекнул архонт, войдя во двор. — А еще воины, при оружии!

— Виноваты, архонт.

Вперед выступил старый седой гоплит с застарелым шрамом через левую щеку. Был он в короткой безрукавке с пятнами свежей крови — должно быть, чужой, — подпоясанный ремнем, на котором с одной стороны висел короткий меч в ножнах, а с другой — был приторочен круглый щит. Щит сползал гоплиту на живот, и он то и дело поправлял его и, топчась, гупал облепленными глиной башмаками. Голые ноги его тоже были в глине — ясно, что лазил по Заячьей балке.

— Ну?! — сердито буркнул архонт, потому что гоплит слишком долго молчал. — Рассказывай, как ты городской хлеб ешь и как нас охраняешь!

— Мы думали, их трое.

— Кого?

— Ну, тех… бродяг. — Гоплит помолчал и неохотно добавил: — По говору они фракийцы. Из-за Истра.

— Ну?.. Из тебя каждое слово клещами тянуть надо?

— Они прятались в балке, в кустах на дневку залегли, — заговорил гоплит. — Спали. Мы их окружили, на ноги подняли. Полемарх стал их допрашивать: кто они, откуда, куда идут и что делают в балке. Ответили довольно спокойно, что они — вольные люди из-за Истра. А идут в Скифию… На вопрос полемарха, зачем идут в Скифию, один ответил: в гости… Еще и зубы оскалил. Но улыбка та нам не понравилась… Ясно, хвостом крутит, что им в Скифии делать?.. «А чего вы здесь лежите?» — спрашивает их дальше полемарх. Отвечают: от своих отбились, решили в балке перележать жару, а как солнце пойдет на закат, двинутся дальше, своих догонять…

— Что-то нескладное вам эти бродяги плели, — буркнул архонт и кивнул на дом полемарха: мол, как там?

— Плохо ему, — выглянул из-за спины гоплита маленький остроносый слуга. — Лию свою на пир зовет.

— Да-а… — вздохнул архонт. — Жаль Керикла… — К гоплиту повернулся: — А не собирались ли те пришельцы раскапывать в степях скифские курганы да грабить покойников?

— Не знаю… — развел руками гоплит. — Может, и курганы раскапывать шли. Говорят, бродяг в степях много, и они и вправду грабят скифских вождей в могилах. Будто бы золота в тех могилах немало.

— Скифское золото меня не интересует. И тебе не советую им интересоваться!.. Говори!

— Полемарх сказал им: «Я не верю вам. Никто вас в Скифии не ждет. Вы пришельцы, хотите ночью проникнуть в город, чтобы ограбить наших людей», — рассказывал дальше гоплит. — «Я, — говорит он, — мог бы вас уничтожить, но сегодня у меня хороший день, и я не хочу проливать кровь. Я сегодня буду пить вино по случаю возвращения моего сына, а потому дарую вам жизнь…» Те пришельцы обрадовались и хотели было уходить, но полемарх их остановил: «Я, — говорит, — дарую вам жизнь, но не волю. Вы, бродяги, ничьи люди, а потому будете отныне нашими. Хватит вам по свету слоняться, будете в городе трудиться…» Услышав такое, те пришельцы схватились за ножи… «Рабами нас хотите сделать?! — кричал один из них. — Не выйдет. Мы люди вольные и за волю свою умеем постоять». Полемарх кивнул, и мы набросились на них. Одного сразу же зарубили, а остальные ранили двоих наших… Мы уже хотели их вязать, как тут внезапно из-за куста выскочили еще трое… Таких же бродяг… Они бросились на полемарха внезапно, и он не успел выхватить меч, как упал с раной в груди. Мы подбежали к полемарху, подхватили его на руки, а тем временем бродяги сбежали… Зарубленного мы оставили в балке, взяли полемарха и быстро двинулись к городу, чтобы он по дороге не скончался…

— Жаль… — вздохнул архонт. — Только сына полемарх встретил, жить бы да жить… Жаль…

***

Полемарх пришел в себя в полдень.

Тяжело и надсадно хрипел, в груди у него что-то булькало, а в горле клокотало. Его уже перевязали, но перевязка не помогла. Затуманенным взором обводил Керикл стены андрона, смотрел на яства и вина, что были приготовлены для пира, и, наконец, встретился взглядом с архонтом, склонившимся над ним.

— Попировал… — прошептал Керикл. — Ох и попировал на славу!..

Он попытался приподняться, но не смог.

— Лежи, лежи, — предостерег Родон.

Полемарх какое-то мгновение лежал тихо, а потом зашевелил губами, и в уголках его рта появились пузырьки розовой пены.

— Попировал… — хрипел полемарх. — Ох и попировал…

Родон молчал, и сухое его лицо словно окаменело. Только в глазах были боль и горечь — полемарха он любил.

— Ну, а там как… в балке, как все кончилось?

— Одного зарубили, а остальные сбежали, — ответил архонт. — Двое гоплитов ранены.

— А я… я убит, — и лицо Керикла начало наливаться синевой, — убит…

— Ну что ты, что ты, друг мой…

— Я убит, хоть еще и жив, — хрипел Керикл, и в горле его клокотало, в груди при дыхании булькало. — Чую, оборвалась нить моей жизни под чужим ножом… Все, архонт, все, друг мой. Закончил я свои дни на белом свете, пора собираться в «царство теней». Не знал я, что в Заячьей балке ждет меня погибель. Где только не был, а Заячьей балки не миновал. Такова моя доля…

Он долго переводил дух, собираясь с силами.

Жизнь угасала в его единственном глазу, и архонту казалось, что он уже чует запах смерти — холодный, затхлый, тленный…

— Будем прощаться, архонт, — вдруг сказал Керикл.

— Будем прощаться, полемарх.

И умолкли, глядя друг на друга.

В тишине слышно было, как тяжело дышит Керикл, да как из опрокинутой (а может, переполненной) чаши гулко капало на пол вино: кап, кап, кап…

— Ясона жа-аль… — хрипел Керикл, — оставлять жа-аль…

— Ты будешь жить в своем сыне, — сурово сказал архонт, скрывая за этой суровостью свою боль. — Ты будешь смотреть на мир его глазами, и твоя кровь будет греть его сердце…

— Жа-аль… — продолжал Керикл. — Одинок он, ни матери, ни отца уже нет… Ни… — Он умолк, чтобы не упоминать Ольвию, ибо, даже умирая, не хотел причинять Родону боль.

— Не говори, что твой сын одинок! — воскликнул архонт. — Я еще жив. А пока я жив — Ясон не будет одинок. Я сделаю все, чтобы заменить ему отца.

— Спасибо, друг. Теперь мне и умирать легче. — Из уголка рта полемарха уже тек розовый ручеек. — Все, архонт. Чувствую в себе пустоту… Холодную и пустынную. Словно лечу в эту пустоту. Есть у меня к тебе еще одна просьба: похороните меня возле Лии. Рядом. Слышишь, Родон?..

— Слышу, Керикл. Твоя последняя воля будет исполнена.

— Береги моего сына и — прощай! Спасибо тебе за дружбу, Родон.

— И тебе спасибо за дружбу, Керикл. И за верную службу полису и народу.

— Дай руку, друг…

Родон подал свою руку, но полемарх уже не мог ее пожать. Тогда Родон сам стиснул ее — рука друга была холодна, и он согревал ее своим теплом.

— А теперь — выйди, — попросил Керикл. — Пусть войдет сын. Хочу ему на прощанье слово молвить…

Архонт выпрямился, на миг склонил голову перед Кериклом и быстро вышел.

В андрон со слезами на глазах вбежал Ясон.