Пятьдесят слов дождя - Лемми Аша

Нори подалась вперед и взяла руки Миюки в свои. В отличие от ее собственных, они были покрыты мозолями.

– Ты ее заберешь, – уверенно проговорила Норико. – Заберешь. И это твоя особенность – любить кого-то… так сильно.

Перед внутренним взором возникла кривая усмешка Акиры, его глаза цвета грозового неба… Нори пришлось умолкнуть. Вдохнуть. Начать заново.

– Остальное уже неважно.

Миюки сморгнула слезы.

– Мне очень жаль, что я не могу тебе помочь.

Нори улыбнулась, хотя тоже была на грани.

– Все в порядке.

И они обе заплакали.

– А вот и нет, – прошептала Миюки. Она больше не улыбалась. Не пыталась смягчить боль.

Нори кивнула.

– Знаю.

Глава восьмая

Песнь дерева

Сентябрь 1953 года

Она как обычно опаздывает.

Я улучаю момент посидеть перед зеркалом. Тени под глазами говорят, что я переутомилась – ничего нового. Количество тонального крема, которое мне приходится наносить, напоминает, что былая привлекательность увядает, а смиренная улыбка шепчет, что я старею. Скоро мне исполнится тридцать два – больше, чем я рассчитывала прожить. Немного приспускаю перед кимоно, теперь никто не заметит мешков. Бросаю взгляд на дверь, но моего самого беспокойного вложения все не видать. Выхожу в коридор и прищелкиваю пальцами, подзывая ее подружку, Миюки, которая болтает со старшей девушкой.

Внутри не жарко, однако лицо Миюки блестит от пота. Я велела на кухне не давать ей угощений, и там клянутся, что ни разу не ослушались. К шестнадцати она не расцвела, как я надеялась. Из моих девочек ее спрашивают реже всего. Неудачное вложение, но теперь ее уже не вернешь.

Миюки поворачивается ко мне, краснеет.

– Киёми-сан?

Скрещиваю руки на груди и пристально смотрю на девчонку. Мы проходили через подобное достаточно раз, и она точно знает, чего я хочу. Указывает на улицу.

– Где-то там.

Я делаю глубокий вдох, и две девушки торопливо отступают с моего пути, когда я прохожу мимо них во внутренний дворик. Сейчас полдень, вовсю палит солнце. Быстрыми шагами пересекаю двор, направляясь к прогулочной роще, которую я так усердно старалась сделать красивой для гостей, приезжающих сюда отдохнуть от напряженной городской жизни, провести выходные на природе. Почти сразу замечаю девчонку на коленях у маленького искусственного пруда, она бросает кусочки хлеба уткам.

И на ней даже шляпы нет.

– Норико! – рявкаю я. – Сколько раз надо говорить? Так хочешь испортить цвет лица?

А она даже головы не поворачивает. Разламывает последний кусочек хлеба, бросает самому маленькому утенку в пруду. Только удостоверившись, что он доедает, пока братья и сестры не ринулись отбирать угощение, Норико изволит обратить внимание на меня.

– Гомэн, – ровным тоном извиняется она, и слово звучит насквозь неискренне.

Поднявшись, девчонка отряхивает травинки с бледно-розового платья.

Я окидываю ее усталым взглядом. В свои тринадцать Норико Камидза очень привлекательна, хотя и не в обычном смысле. Она не выросла ни на сантиметр – полагаю, она навсегда останется крошечной, – но изгибы округлились, и фигура похожа на бутылку из тонкого выдувного стекла. Норико не носит вырезов, но это не помогает скрыть, что грудь у нее такая же большая, как у меня. Она научилась выпрямлять волосы, и теперь пряди ниспадают блестящим густым каскадом до поясницы. Насыщенные янтарно-карие глаза, которые при солнечном свете выглядят как шампанское, нос пуговицей и полные губы, в которых, кажется, всегда есть какая-то тайна… Когда Норико входит в комнату, ее невозможно не заметить.

И с ней по-прежнему трудно.

– Опаздываешь на урок.

– Я умею наливать чай, Киёми-сан. И танцевать, и расставлять цветы, и обмахиваться бумажным веером. За два года как-то разобралась, что к чему.

В ее словах есть смысл, но я не уступаю, хотя вариантов, как с ней поступить, у меня немного. Нори умна. А умные люди со свободным временем опасны.

Я указываю в сторону дома.

– Возвращайся. Забыла, что завтра тебя посетит Танаки-сан?

Она заправляет прядь волос за ухо.

– Не забыла. Просто мне все равно.

Я сжимаю кулаки.

– Ты будешь относиться к нему с уважением, – пре-дупреждаю я, хотя этот мерзкий развратник нравится мне не больше, чем ей. – Он не видел тебя с тех пор, как…

– С тех пор, как выволок меня из моего дома, – заканчивает она. У нее скучающий и сонный вид. – Я устрою для него представление, Киёми-сан. Не волнуйтесь. Я вас не посрамлю.

Малость выдыхаю. Я работаю на Сюске Танаки уже шесть лет. Он… за неимением более изящного термина скажу «работорговец». В основном промышляет женщинами, но не гнушается продавать и бедных маленьких мальчиков старикам-извращенцам. И сам, в свою очередь, работает на деда Норико, теневого короля криминальной империи.

Танаки целыми днями приобретает девушек – подкупает семьи или просто забирает несчастных там, где находит. Под видом управляющего туристическим агентством он отправляет бедолаг по всему миру. А тех, кого не увозит, присылает мне. Мне нравится думать, что им повезло, и я стараюсь сделать их жизнь как можно более приятной. Не жду, что меня назовут святой. Но я была по ту сторону, где на лицо давил мужской ботинок. Я не бью своих девочек и не позволяю никому моложе тринадцати даже коснуться мужчины. Я не имею дела с девятилетними детьми, в отличие от мужчин, которые имели дело со мной.

Нори подходит ближе, стискивает мою руку.

– Я не дам ему повода причинить боль тебе, или мне, или любой другой девушке. Я знаю, что нужно делать.

Ее чутье меня потрясает. Я ведь никогда ей не признавалась, как этого страшусь. Норико улыбается так, как я ее научила, но глаза ее честны. Она боится.

– Он навестит кого-то из девушек? – осторожным шепотом спрашивает Норико.

Я не утруждаю себя ложью. Норико, разумеется, слышала сплетни. Я всю свою жизнь имела дело с такими мужчинами, как он, чье удовольствие проявляется в формах, о которых большинство женщин никогда бы даже не заговорили. Теми, кто не против причинить нам боль или, что еще хуже, наслаждаются этим.

Колеблюсь, прежде чем ответить.

– Я не отдам ему Миюки.

Норико кивает и уходит в дом.

Следующим утром я велю Миюки не показываться на глаза до конца дня и отправляю ее помогать на кухне. Это наверняка прибавит ей жиру, но ничего не поделаешь. Сегодня Нори мне нужна в наилучшей форме, и я знаю, что скорее добьюсь желаемого, если она не будет волноваться за подругу.

Одевшись, я иду к Норико. На ней изысканное золотое кимоно с вышитыми красными драконами, которое я подарила ей в прошлом году, волосы собраны в высокий пучок. Весьма привлекательно.

– Сделай легкий макияж, – настаиваю я, хотя на самом деле в нем нет необходимости; ее кожа цвета медовой карамели гладкая, как жемчужина. – Хотя бы немного помады.

Норико вздыхает.

– Ненавижу помаду. Она ужасная на вкус.

– Она не для еды, – сердито говорю я. – С ней ты выглядишь взрослее.

Девчонка подходит к туалетному столику, вытаскивает свой единственный тюбик помады и, как велено, наносит ее на губы.

– Какая разница, – ворчит Нори. – Все равно уродина.

Моя очередь вздыхать, потому что она правда в это верит. То, что ее бросили, оставило глубокий шрам. Бабка промыла девочке мозги, и теперь она всегда будет видеть в зеркале то, чего там нет.

– Поторопись. Сюске не любит ждать.

Норико смотрит на меня пустыми глазами.

– Это бабушка приказала?

Я напряженно замираю.

– Нет, конечно. Она и думать о тебе забыла. Просто нужно оценить, как ты продвинулась.

– Я наливаю чай, расставляю цветы, танцую, играю на скрипке, – перечисляет Норико. – И овладела искусством притворяться куском бесполезных обоев.

Такой едкий цинизм вызывает у меня невольную ухмылку.

– Но ты ничего не знаешь о мужчинах.