Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius"

Виллем лишь молча кивал, мысленно собирая воедино картину болезни. Клаэсу, сыну Говарда и Анны Мориске, было около семи лет. Странности с ним начались еще во младенчестве, когда удивленная и напуганная мать поняла, что подрастающий сын не реагирует на ее появления, не гулит, не улыбается, не смотрит на нее, а на попытки взять его на руки отвечает дикими воплями и плачем. Дальше — больше. Маленький Клаэс будто бы все дальше уходил от реального мира, замыкаясь в себе. Сидел часами на одном месте, покачиваясь, и изредка издавая звуки, похожие на мычание, будто зверек. Родители терпели, надеясь, что это пройдет, пока долгие периоды затишья не начали сменяться припадками гнева с воем, дикими криками, катанием по полу и битьем головой о стены, во время которых даже отцу Клаэса едва хватало сил, чтобы удержать сына, не позволив тому покалечиться.

Последовали визиты отца Ансельма: состояние мальчика все больше походило на одержимость бесами. Однако ни на крест, ни на молитвы, ни на святую воду юный больной не реагировал, словно и вовсе их не замечал. Тогда пришла очередь Виллема и мастера ван Слакена, хирурга. Те, каждый в своей области, вот уже несколько лет пытались сделать хоть что-то, чтобы облегчить состояние мальчика — но успешными их попытки назвать было невозможно. Кое-как смягчить симптомы иногда удавалось, и родители Клаэса были благодарны уже и за это, — но сам Виллем к своим успехам относился крайне скептически. Мастер ван Слакен, насколько он знал, к своим тоже.

Отец больного обнаружился на пороге дома: то ли ждал их, то ли просто вышел глотнуть свежего воздуха.

— Привязать пришлось, — глухо бросил он. — Спасибо, что пришел, Виллем. Сил больше нет, помоги хоть чем-то…

— Пойдем посмотрим.

Чтобы понять состояние пациента, можно было даже не подниматься на второй этаж, в жилые комнаты: дом наполнял громкий, монотонный, какой-то обреченный вой, весьма похожий на волчий. Временами он дополнялся какой-то возней, но не стихал ни на минуту.

— Так уже два дня, — повторил слова супруги Говард, поднимаясь за лекарем по винтовой лестнице. — Пол у нас в спальне грыз. Головой бьется. Руки себе искусал…

— Ту настойку на травах, для сна, давали?

— Да какое. К нему подойти невозможно, не то, что что-то ему дать…

Больной на появление Виллема никак не отреагировал, и, кажется, вообще его не заметил. Отец, уходя, накрепко привязал его к кровати широкими кожаными ремнями, перекинутыми через грудь и ноги. Ремни, видимо, сильно давили, поскольку ребенок не прекращал извиваться в попытке вывернуться из их плена.

Виллем подошел, склонился над ним, осматривая пристально, но избегая прямого взгляда в глаза: предыдущий опыт говорил о том, что Клаэс его совершенно не переносит, впадая в неистовство.

Все как и говорят родители. Губы разбиты, на брови большая ссадина, видимо, от попыток пробить стену головой. А вот и четкий отпечаток пятерни на щеке — это уже сдали нервы отца… Руки покрыты багровыми следами зубов — кусал самого себя. Одежда разорвана: не то сам, не то в борьбе с отцом. И смрад давно немытого тела и испражнений: немудрено, какая уж тут чистоплотность!.. Впрочем, все это неопасно. А вот пересохшие губы, кожа как пергамент и глаза без слез, хотя лицо искажено, как при плаче — это уже беда…

— Воды, — потребовал лекарь. — Нужно напоить его.

Говард бросился в кухню, принес большой кувшин.

— А как же ты его?..

— Ложку.

Сложности, однако же, начались сразу: поднесенную к губам ложку с водой больной перехватил зубами и, с силой дернув головой, вырвал ее из руки лекаря. Несколько капель воды скользнули при этом в горло, вызвав приступ кашля, и ложка благополучно улетела за кровать. Виллем, однако, не собирался сдаваться так просто.

— Кусок мягкой чистой ткани.

С мокрой тряпочкой, осторожно увлажнившей губы, дело, как ни странно, пошло на лад. Даже вой немного стих, перешел в негромкое ворчание, пока мальчик с явным удовольствием слизывал сухим языком живительные капли.

— Ну что, так получше будет, да?.. — умиротворяюще проговорил лекарь. Он уже давно заметил, что негромкий ровный голос Клаэса успокаивал. — Ну-ка давай еще, и потихоньку, не спеша…

Когда кувшин опустел на половину, больной отвернулся от очередной предложенной порции, и Виллем употребил ее на то, чтобы осторожно протереть ему лицо и руки, смывая кровь. Это юному пациенту, кажется, тоже понравилось: ворчание сменилось тихим жалобным поскуливанием, он чуть расслабился. От обработки ссадины на брови, однако же, оказался не в восторге: дернулся, зарычал, обнажая зубы до десен и быстро повернул голову в попытке укусить. — Ладно-ладно, не злись… — Виллем ловко отдернул руку. — Давай-ка ты попробуешь отдохнуть… — он повернулся к родителям мальчика. — Мне нужен отрез темной плотной ткани.

— Глаза завязать? Пробовали уже, Виллем, он не дается. Мы помним, как ты раньше это делал…

— Значит, еще попробуем.

Ребенок на принесенную ткань отреагировал с явным недовольством: снова зарычал, заметался, до предела натягивая ремни, перешел на вой.

— Ну тише, не шуми… — увещевал его лекарь. — Смотри, ничего тут плохого нет… А так — приятно? — он легко погладил тканью щеки, лоб и шею больного. Вой продержался еще немного, затем затих, снова перейдя в довольное ворчание. — Ну вот видишь. Никто не хочет тебе зла… Ну, теперь будь хорошим мальчиком…

Надвинутая на глаза ткань Клаэсу не понравилась, он взвыл и попытался вывернуться. Однако усталось, видимо, брала свое, и он довольно скоро притих, дыхание выровнялось и стало глубоким.

— За два дня — впервые… — неверяще пролепетал Говард, наблюдая за успокоившимся, задремавшим сыном. — Виллем, ты просто ангел во плоти!..

— Пойдем, обсудить кое-что нужно, — прервал его лекарь, выходя в коридор и плотно прикрывая за собой дверь комнаты. — Все началось с того, что он вошел в вашу спальню, — негромко продолжал он. — Что он мог там увидеть? Что-то меняли? Мебель переставляли? Другие занавеси, покрывало на кровати, плетенка на полу?..

— Стульчик молельный вынесли, он рассыхаться начал! — припомнил Говард.

— Когда вынесли?

— Да с неделю назад. Но он раньше этого не видел, потому что к нам не заходил. Думаешь, он поэтому?… Слушай, а может и правда, он пол-то грыз как раз там, где стульчик стоял.

— Где этот стульчик?

— В сарай снес… Господи, благо хоть не выкинул да не спалил…

— Неси назад.

— Думаешь, надо?.. Виллем, может, он привыкнет как-то?

Лекарь нетерпеливо мотнул головой в сторону покинутой ими спальни.

— Видал, как он привыкает? Не будешь же ты его вечно привязанным держать. Давай скорей, он скоро проснется. Нужно показать, что все стало, как раньше. Помочь?

— Если можно…

Вдвоем они с немалым трудом подняли громоздкую мебель наверх и установили на прежнее место у кровати супругов. Шорохи и стуки, однако же, разбудили Клаэса: из комнаты вновь послышался вой.

— Надо развязать его, — говорил Виллем, утирая пот со лба. — Привести сюда и показать это, — он провел ладонью по возвращеной мебели. — Если весь переполох из-за того, что вы изменили обстановку в спальне — он должен теперь успокоиться.

— А если нет? — тревожно спросил Говард. — Виллем, как его отвязывать, в нем силы, как в теленке!

— А ты что предалагаешь?

Дельных предложений не нашлось, и лекарь решительно кивнул:

— Так и поступим. Почтенная, ты как раз укройся где-нибудь, мы тут сами разберемся.

Судя по лицу Анны, она собиралась возражать, но резко усилившийся вой заставил ее побледнеть и поспешно спуститься на первый этаж. Мужчины же вернулись в комнату.

— Тише, тише… — Виллем снова вернулся к своему успокаивающему тону. — Давай-ка с тобой прогуляемся…

Он принялся осторожно распутывать ремни. Процесс этот оказался, однако, довольно болезненным для юного больного: чтобы расстегнуть, путы на нем в какой-то момент пришлось затянуть еще сильнее.

Вой сменился надсадным криком, кровать сотрясалась, и Виллем уже начал сомневаться в правильности принятого решения. Впрочем, отступать от него было уже поздно.