Время дракона - Лыжина Светлана

Дракон возле государева коня воинственно зашипел и оскалил зубы. Теперь княжескому змею стало не до коровницы. Он пылал гневом подобно хозяину. Наверное, если бы кто-нибудь из крестьян смог сейчас увидеть это существо, то непременно бы испугался. Чешуйчатая тварь вся напряглась, готовясь прыгнуть вперёд, и как-то вдруг увеличилась раза в полтора. На теле появились шипы, которых прежде не было; зрачки расширились, отчего глаза сделались чёрными, а змеиный язык высунулся из пасти, угрожающе подрагивая.

Влад, глядя на змея, усмехнулся и собрался дать знак конникам, чтоб ехали вперёд и не обращали внимания на просителей, не успевших убраться с дороги. Князь уже почти поднял руку, чтобы повелительно взмахнуть ею, но тут ощутил, как кто-то тянет его за рукав. Это оказался Войко.

- Господин, не горячись, прошу, - сказал боярин, причём произнёс он это таким тоном, что правитель сразу успокоился. Влад сам не ожидал, что вдруг сделается безразличен к словам наглецов, требовавших судить дальше. Теперь он будто смотрел на всё со стороны, поэтому крики из толпы больше не казались оскорбительными, а самым сильным чувством, которое теперь испытывал князь, было удивление: "Что это со мной? Как это Войко сумел так на меня повлиять?"

- Несправедливо поступаешь, государь! - между тем продолжал кричать чей-то звонкий голос. - Я тоже могу хитрить, как эти с коровой! Вот вымажу лицо дёгтем - нарочно, чтоб ты спросил, почему я чёрный! Вымажу, чтобы ты спросил! А если ты спросил - значит, взялся разбирать моё дело!

- Да! - роптала толпа, - Нечестно!

- Эдак каждый начнёт что-нибудь выдумывать! - продолжал звонкий голос. - Что же это будет?

Правитель в ту же минуту представил последствия и призадумался, ведь встречать целые толпы ряженых во время своих поездок по монастырям ему не хотелось. "А получится именно так, - рассуждал он. - Появятся ряженые, ведь история с коровой очень быстро станет известна всей округе, и люди поймут, что ко мне можно пробиться, если сыграть на моём любопытстве".

- Ладно! - крикнул правитель, перекрывая роптанье толпы. - Пусть будет согласно обычаю! Разберу ещё одно дело! Решайте, кто предстанет передо мной!

"Чудеса! - в то же время думал он. - Как это я согласился? Ведь знаю же, что из-за этого опоздаю к обедне ещё больше. Тороплюсь и сам себе создаю препятствия! Выходит, я одновременно хочу и не хочу доехать до монастыря".

Князь вспомнил свои недавние поступки и не узнал себя. Когда это он успел стать таким переменчивым? "Сперва я обрадовался, когда понял, что коровница напоминает мне о матери, - начал мысленно перечислять Влад. - Затем я опечалился, вспомнив, что мать умерла. Затем я разгневался, услышав дерзкое слово. Затем успокоился. А затем я решил сделать то, чего делать изначально не собирался". Впрочем, государь с самого утра отличался переменчивостью, будто на него действовали две противоположные силы.

Одна из них поощряла ко всяким буйствам - заставляла раздражаться и гневаться, а также издеваться и насмехаться над чем угодно. Под влиянием этой силы Влад шутил над долговязыми братьями-земледельцами, заставив их поверить, что они вот-вот окажутся на колах.

Охваченный нехорошим весёльем, государь к чужой смерти относился легко, а воспоминания об умершей матери начали печалить его лишь тогда, когда подействовала другая сила, которая заставляла Влада проявлять христианские добродетели - ценить человеческую жизнь, терпеть обиды и смиряться, сознавая собственные ошибки.

Правда, смиряться у князя получалось плохо. Он смело уличал себя, но часто терял чувство меры, начинал насмехаться над собой, и тут снова подпадал под действие той силы, которая поощряла к насмешкам, издёвкам, безудержному веселью и такому же безудержному гневу.

Буйство олицетворял змей, а призывал к порядку боярин Войко. Могло даже показаться, что эти двое боролись за влияние на князя, как дьявол и ангел борются за человеческую душу. Конечно, Влад не считал своего выдуманного дракона дьяволом и уж тем более не считал Войку ангелом, но временами правителя охватывали сомнения хотя бы потому, что чешуйчатая тварь вёла себя, как нечистый дух, который почёл бы своим долгом не пускать паломника в монастырь.

"Ведь сегодня утром на крыльце моя зверушка говорила, что мне ни к чему вставать рано, - подумал государь. - Она взывала к моей лени, стремясь убедить меня, что я никуда не хочу ехать, и пусть попытки эти были слабы, но всё же".

Порой и Войко вёл себя странно, потому что видел дракона, которого никто не мог видеть, и это наводило Влада на размышления, ведь окажись боярин ангелом, его поведение не считалось бы странным - ангелы могут видеть бесов. Правда, Войко не говорил, что видит змея. Он видел чёрную собаку, чёрную курицу. "Нет, - подумал Влад. - Конечно, всё это странно, но мои подозрения не имеют достаточных оснований. Я просто тешусь выдумками, чтобы было веселее жить".

Слишком многие вопросы князя оставались без ответа. К примеру, если боярин вправду являлся ангелом, то почему же он не видел дьявола в истинном, змеином обличье? А если тварь, которую Влад считал своей выдумкой, являлась настоящим дьяволом, то почему она не только бегала за хозяином по монастырям, но и гостила в этих обителях?

"Истинному бесу сопровождать меня было бы трудно, ведь нечистая сила должна держаться подальше от святых мест, - рассуждал Влад и вдруг сам себе возразил. - А почему трудно? Совсем нет! Конечно, нечистый не явится в монастырскую обитель один, зато явится вместе с подопечным ему человеком и охотно погостит. Не будь дьяволов в святых местах, откуда взялись бы искушения, которые мучают монахов?"

Государь мысленным взором окинул ту дорогу до монастыря, которую ещё предстояло одолеть. Впереди ждали несколько сёл, приткнувшихся к обочине пыльного тракта, а затем начинался лиственный лес. Деревья в этом лесу давали прохладу, не закрывая свет солнца, а за ними расстилалось поле, ограниченное с одной стороны берегом широкого озера, заросшего камышом и кувшинками. С берега хорошо был виден остров, а на острове и стоял монастырь, соединённый с большой сушей длинным деревянным мостом, поднимавшимся совсем не высоко над водой.

Вода на озере, как всегда в августе, уже должна была зацвести, сделавшись зеленоватой и мутноватой. Муть придавала спокойным водам свойство зеркала, так что в них очень чётко отражалось небо и создавало вид, будто монастырь парит в воздухе. "И всё же нет, - говорил себе Влад, - даже в августе отражение выглядит не таким светлым и чистым, как сами небеса". Это зримое различие напоминало, что обитель, как бы ни стремилась она ввысь, всегда будет опираться на грешную землю, а тамошние монахи, пока живы, не обретут крыльев, хоть и уподобились птицам.

"Монахи и впрямь как птицы небесные - не сеют и не пашут, - мысленно усмехнулся князь. - Ни к чему взваливать на себя такой труд, если ты сыт и одет благодаря трудам других рабов Божьих".

Государь подумал так, потому что от него и от прежних правителей монастырь получил в дар многие угодья в разных уголках Румынской Страны. Подать в обитель платили пахари, пастухи, мельники, бортники, рыбоводы, что занимались разведением форели, и много кто ещё. Даже таможенники платили, если получали от государя повеление отдавать собранные пошлины не в княжескую казну, а к настоятелю...

"Святая обитель намолила себе сытую жизнь, - подумал Влад и вдруг спохватился. - Паломнику не пристало думать так". Уличив себя, князь вдруг вспомнил слова своего наставника, отца Антима:

- Глядя на устройство монастырской жизни, надобно примечать, чего достигла братия в стремлении к Богу, а не злорадствовать по поводу того, что монахи всё ещё человеки. От злорадства тебе никакой пользы, а, наблюдая духовные подвиги, может, переймёшь для себя что полезное.

Конечно, отец Антим, который и сам являлся монахом, говорил правильно, но чтобы вкушать пользу от наблюдения духовных подвигов, требовалось сперва добраться до обители. Между тем время шло. Судя по положению солнца, был уже восьмой час, а это означало, что к обедне прозвонят через два часа. "Опять не успею вовремя, - размышлял Влад, - даже если сию же минуту поскачу к монастырю во всю мочь. Но я и не поскачу - я обещал судить дальше".