Вечное - Скоттолайн (Скоттолини) Лайза (Лиза)

— Возможность? — повторила Роза, не скрывая неодобрения. В комнату вошла мать и поставила перед Розой тарелку и приборы, затем присела сама.

— Да, — твердо ответил отец. — Разумеется, ситуация паршивая, но нам следует извлечь из нее максимум пользы. Сандро и остальным незачем терять время, ведь в конце года они все равно смогут сдать государственный экзамен. Если они его сдадут, то получат шанс на высшее образование.

— То есть это уже предусмотрено?

— Да. Самое главное — удовлетворить потребности учеников в учебе. — Отец потрепал Сандро по плечу. — Ясно одно: эта проблема возникла не только в школе Сандро. По предварительным расчетам, пострадают около шести тысяч еврейских учеников, сто семьдесят учителей средних школ и сто университетских преподавателей. Нужно просто приспособиться и жить дальше. В конце концов, выживание — вот что нам, евреям, удается лучше всего.

— Хорошо сказано, дорогой, — поддержала его Джемма, и тут в столовую вошла Корнелия с блюдом carciof alla giudia, жареных артишоков, еврейского деликатеса.

У Сандро загорелись глаза.

— Брависсимо, Корнелия!

— Все для тебя, — улыбнулась та, водружая блюдо на стол. Артишоки выглядели весьма аппетитно. Легкая панировка блестела от оливкового масла и лимона, овощи усыпали крупинки морской соли. Отец прочитал молитву, а Сандро отломил от артишока лепесток и откусил кусочек.

— М-м-м, я официально больше не горюю.

— Ну и хорошо. — Корнелия потрепала его по плечу и вернулась на кухню.

Роза кашлянула, привлекая внимание.

— Мне нужно кое-что всем вам сказать, хотя вечер и так не из легких. Но почему бы не рассказать сегодня. Я закончила работу в международном агентстве гуманитарной помощи, так что все в порядке. Я собираюсь эмигрировать вместе с Дэвидом, и все уже готово. Не хотела вот так вас ошарашить, но мы уезжаем в конце недели.

Новость ошеломила и опечалила Сандро. Прежде ему не верилось, что Роза на это решится. Он не знал, что и сказать. Это стало для него ударом, но Сандро предпочел промолчать.

— Так быстро? — Мать закрыла рот ладонью.

Морщинистое лицо отца вытянулось.

— Как-то неожиданно, правда?

— Не совсем, — отозвалась Роза и смягчилась: — Я выжидала время. Мне не хочется уезжать без вас, но и оставаться я боюсь. И боюсь того, что произойдет, если вы останетесь.

— С нами все будет хорошо, — тихо сказал отец. — Мы живем здесь. Мы здесь работаем.

— Мы должны остаться, Роза, — добавила мать, а потрясенный Сандро уткнулся взглядом в тарелку. Он был согласен с родителями и, конечно, не хотел покидать ни Рим, ни Элизабетту. Но нынешний поворот событий пошатнул его уверенность в будущем.

— Послушайте меня в последний раз. — Роза подалась вперед. — Я тревожусь, что в какой-то момент эмигрировать уже запретят. Я слышала кое-что в посольстве. Знаю, вы отмахнетесь, мол, все неофициально, но сведения достоверные. Евреи по всей Европе боятся нацистов. Знаю, вы скажете, мол, евреи отовсюду едут в Италию, и вы правы, но приехавшие здесь окажутся в таком же ужасном положении. У тех, кто будет пошевеливаться, имеется шанс уехать. Если тянуть время, обстановка станет лишь сложнее и опаснее.

— Опаснее? — фыркнул отец.

— Да, папа. — Роза поджала губы. — Другие страны уже блокируют въезд беженцам. Соединенные Штаты установили квоты на пропуск евреев и вводят новые ограничения. Министерство иностранных дел работает так неповоротливо, что отъезд осложняется задержками. Даже если ты получишь визу, существуют правила насчет той суммы денег, с которой ты можешь покинуть Италию, и, если ее не хватит на твое содержание, никто тебя не примет.

Отец нахмурился, а мать выгнула бровь, но Роза не дала им вставить и слово:

— Никто не желает принимать евреев, и даже Британия требует у соискателей тысячи фунтов за визу в Палестину. Если бы я не работала в посольстве, мне пришлось бы куда сложнее. Пожалуйста, поедем со мной в Лондон. Это ваш последний шанс.

— Нет, спасибо, — ответил отец, покачав головой. — Мы же уже говорили.

— Мне жаль, — добавила мать.

У Сандро сжалось сердце, он видел, что сестра едва не плачет. Он любил ее, поэтому знал, что нужно сказать.

— Я понимаю, почему ты хочешь уехать, Роза. Делай, что должна.

— Спасибо. — Роза улыбнулась ему дрожащей улыбкой и снова повернулась к родителям: — Есть еще кое-что, и вы должны это знать. На прошлой неделе я обвенчалась с Дэвидом в Лондоне, так что теперь я его жена.

— Что? — От удивления отец приоткрыл рот. — Ты вышла замуж?

— Роза? — Мать округлила глаза за стеклами очков. — Боже мой! Почему ты нам не сказала?

Сандро изумленно воззрился на сестру, но та уже взяла мать за руку.

— Мама, я не сказала вам, потому что знала, как вы с папой отнеслись бы к тому, что я вышла не за итальянца. Но разве после всего произошедшего это важно? Согласно манифесту, раз мы евреи, то больше не итальянцы. Ты не находишь это нелепым, папа?

— Нет. — Отец сложил руки на груди. — Манифест — это еще не закон. Нельзя отрицать историю. Мы — итальянские евреи. Мы римляне.

Мать потрясенно качала головой:

— Ты могла бы сказать нам, Роза. Могла бы дать нам знать. Нас даже не пригласили на свадьбу.

Вид у Розы был подавленный.

— Просто я понимала, что вы станете меня отговаривать, и не хотела давать вам такую возможность. Нам нужно было пожениться, чтобы повысить мои шансы на иммиграцию.

Сандро понимал сестру, хотя и огорчился, что не побывал на ее свадьбе. Он был счастлив за Розу, но ее грядущий отъезд из страны его ранил. Чувства бурлили. Отец рассердился, мать растерялась, а Сандро был не в силах дождаться, когда закончится этот ужасный день.

Массимо покачал головой:

— Роза, он же не итальянец. Ну как ты могла?

— Мы любим друг друга, вот так и могла, — нахмурилась Роза. — Он замечательный человек, и мы поженились на еврейской церемонии, с его родителями и братом.

— От этого он итальянцем не стал! — возмущенно вскинул руки отец. — Мы хотели внуков-итальянцев.

И тут у Сандро прорвались так долго сдерживаемые чувства:

— А разве это важно, отец? Сначала ты сказал, что мне нельзя встречаться с Элизабеттой, поскольку она не еврейка. Потом ты говоришь, что Розе нельзя выходить замуж за Дэвида, потому что он не итальянец.

Уязвленный Массимо повернулся к нему:

— У нас с твоей матерью есть планы на вас обоих, и мы имеем на это право. Куда подевалось твое уважение, сын?

— Разумеется, я тебя уважаю. — Сандро понял, что должен думать своей головой, как говорила ему сестра, и принялся отстаивать свою позицию. — Но разве мне нельзя с тобой не соглашаться? Разве случившееся сегодня не доказывает, что ты заблуждаешься? Нельзя разделить людей по категориям, вышвыривать меня из школы из-за того, что я еврей, — аморально. Это причиняет боль — бесконечную боль. Это просто неправильно. Правительство ущемляет наши интересы, так почему мы его все еще поддерживаем? Это безнравственно.

Поднялась с места мать, сжимая салфетку; казалось, она была совершенно выбита из колеи. Брови хмурились, нижняя губа дрожала.

— Ненавижу эти споры! Я лишь хотела увидеть, как моя дочь выходит замуж, а теперь я этого лишена. — Расплакавшись, она закрыла лицо салфеткой и выбежала из столовой, а следом за ней Роза.

Сандро с отцом остались за столом одни, они молчали, даже не пытаясь нарушить повисшую тишину. Сандро уставился в тарелку, пытаясь разобраться в чувствах. Он с неохотой признал, что и правда теряет уважение к отцу, чьи взгляды просто не выдерживали здравого смысла. Раньше Сандро никогда не разговаривал с ним так, за исключением последнего спора об Элизабетте.

Сандро хотелось решить вопрос до конца, поэтому он поднял голову, но с удивлением обнаружил, что отец сидит расправив плечи. Глаза его за стеклами очков скрывала пелена слез, и на Сандро хлынула волна сожаления. Прежде ему не доводилось видеть отца плачущим.