Аз Бога ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович

Аббай метнул в него горящую головню, а сам вновь спрятался за огонь. Растравленный этим старый витязь махал мечом налево и направо, желая наугад достать противника, но притомился и не достал. А от головни запылала рожь в суслонах и полетел огонь по полю. Оставил долгобородый коня своего и меч да взялся хлеб тушить. Немало в копоти да саже измазался, руки опалил, но сгорел его урожай. Полежал он на земле, перевел дух и, понурый, запряг коня в соху да стал ниву пахать. Скрежетала студеная земля, трещало крепкое орало и конь едва тянул.

– Н-но, мой крылатый! – понукал старец, ведя глубокую борозду. – Что же делать нам с тобой? Ведь придет весна и снова прилетят птицы…

Тем часом чародей оставил птичьего данника и направился на Север берегом реки Ра. Много дней волновал он воду и крушил высокие яры, взмучивая светлые потоки. Пора была укрыться льдом и ждать весны, но речная зыбь крушила сверкающий покров, билась о берега и, насыщаясь мраком, напоминала остывшую головню. Время было и снегу выпасть, выбелить землю, но и земля, где рохданит ступал, оставалась черной. Никто более не останавливал его, не спрашивал, ибо никто не ходил этим Путем поздней осенью, и лишь птичьи стаи, приближаясь к чародею, начинали волноваться, кричать и часто сбивались с пути, смущенные надвигающимся на Север мраком.

Наконец Аббай вышел к морскому берегу и оказался перед хоромами: нерукотворный узор, подобный изморози, обвивал стены и кровлю. Только теперь не белый лебедь воспарил над морем, а черный смерч помчался и взбеленившиеся воды начали пожирать берег. По гребням волн в пенной пучине носилась бесстрашная ладья, а в ней – древняя старуха: то ли веселилась в буре и смеялась, то ли плакала, не в силах пристать.

– Эй, старая! – окликнул рохданит. Свези меня за море!

– Плыви, коль есть охота, – недобро ответила старуха. – В един час истопнешь! Аббай ударил посохом.

– Подай ладью! Или не видишь, кто пришел?

Старуха с любопытством причалила к берегу и, щурясь слеповато, посмотрела, пощупала рукой одежды волхва.

– Что-то не пойму… По виду ты – светлейший волхв. Вон и Знак Рода в ухе носишь. А в глазах твоих – мрак, ровно у зловещего чародея. Кто ты есть, батюшка?

– Я Гой, старуха!

– Умом я хоть и слаба от старости, но глаз имею вострый, – сообщила старуха. – И нюх у меня добрый. От Гоев пахнет русским духом, а от тебя исходит эдакая вонь, что и не слыхала сроду. Тебе след в баньке попариться прежде.

– Недосуг мне в баньках нежиться! – прикрикнул рохданит. – Сажай в ладью и отправимся!

– Как скажешь, батюшка, – согласилась она. – Садись, поплывем. Только вот ладья у меня – душегубка, по всем щелям течет.

Аббай забрался в ладью, старуха взяла весло и оттолкнулась от берега. Утлая, неконопаченая ладья вдруг дотекла и вмиг заполнилась водой до самых краев. Старуха же знай себе гребет! Чародей начал тонуть, закричал:

– Смотри, лукавая старуха! Я жетону!

– Смотрю, – равнодушно ответила она. – Да ведь сам же просил везти за море.

Еще через мгновение ладья ушла из-под ног Аббая, и если бы не посох миртовый, он бы канул в пучину. Барахтаясь, чародей поплыл к берегу, старуха же удивленно вопрошала:

– Куда же ты, батюшка? За море-то в ту сторону! Или передумал плыть?

А сама стоит по щиколотку в воде и гребет веслом. Аббай выбрался на сушу, тут и старуха подплыла, и ладья ее, словно рыбина, вынырнула и закачалась у берега – на дне ни капли. Тут понял чародей, что не простая это – старуха, хотя и прикидывается слабоумной.

– У нас, батюшка, нельзя без баньки никакого дела начинать, – сказала она. – Говорила я тебе – попарься, а ты заспешил… Куда тебе, эдакому-то, в Путь пускаться, особливо в морской? А ты, поди, нацелился еще тропой Траяна пойти… Нет, батюшка, неся с собой смрадный дух и мерзостное тело, и шагу по тропе не ступишь. Эвон как разит!.. – она зажала нос. – Так истопить? А уж Гои попарят тебя славно. Не погнушайся черной баньки!

Послушав ее прелестные речи, Аббай узрел коварство: старуха заманивала в баню, дабы умертвить его и потом оживить уже в ином образе. Она предлагала провести его по Пути сквозь мир живых и мертвых; а этот Путь был запретным для рохданита, поскольку вместе с плотью умерщвлялась и вся его магическая суть. Не подав виду, чародей походил берегом моря, посмотрел на бурные воды – ив самом деле не одолеть преграды. А Птичий путь – вот он! – за море уходит…

– Ох, бабушка, попарился бы я в твоей баньке да отдохнул с дороги, – ласково заговорил он. – Да след мне нынче же за морем быть и на заре утренней предстать перед Валдаем.

– Отчего же поспешность такая? – участливо спросила старуха.

– Беда в Руси! Изрочили князя Святослава!

– Ой, – испугалась она. – Молчи! Услышат Гои или моя Кикимора – молву разнесут… Стало быть, к Валдаю?

– Княгиня послала.

– Знавала я княгиню, строга она, спесива. Чуть что не так – со свету оживет… – и вдруг предложила: – Ну да ступай в хоромы мои. Утро вечера мудренее, что-нибудь придумаем.

Делать нечего, пришлось войти в старухино жилище. А там уже и стол накрыт: на белой скатерти такие яства, которых и князья не каждый день вкушают. А слуги все несут и несут – молочные поросята с ядреным хреном, грудинка с чесноком, похлебка заячья, расстегаи и пироги – с птицей, с рыбой, с рыбьим брюшком. Был тут и мед, и пиво, и солод с квасом, и травяной настой, бодрящий дух и тело, однако Аббай к столу не сея, примостился у порога.

– Не стесняйся, батюшка, отведай нашей пищи скудной, – предлагала старуха. – Перед дальней дорогой след тебе поесть добром. Не, обессудь, что уж есть…

Баней смущала она чародея, а теперь и пищей искушала, да где ей было знать, что рохданиты питались сухой коркой, рыбцом и молитвами? И так, и эдак уговаривала его старуха – отказался Аббай. И тогда она покликала Гоя-гусляра, и тот, желая ублажить гостя, заиграл весело и самозабвенно. Однако чародей вмиг услышал коварство звуков – поклонило его в сон!

– Не время тешить слух, когда в Руси беда, – заметил он.

– Да уж, батюшка, – согласилась старуха. – И то правда… Не знаю, чем и угодить тебе, а угодить бы надо. Не то замолвил бы за меня словечко перед Великим Валдаем. Стара я стала, на покой хочу – не отпускает… Чем и подивить тебя – ума не приложу. От бани отказался, не ешь, не пьешь…

– Вот если бы ты чудом подивила, – будто невзначай обронил чародей. – До них я большой охотник.

– Чудом? – затужила старуха. – Какие у нас тут чудеса… В ухе в тебя Знак Рода, ты бога ведаешь. А есть ли на земле что-либо чудесней этого? Мы же, сирые, на Пути живем и рыбам платим дань, и птицам всяким. О чудесах и не слыхали… Ну, разве что есть у меня Кикимора…

– Видел я Кикимор…

Тут Гой-гусляр вдруг встрепенулся и сказал:

– Однажды я рыбачил, и рыбку добыл! Не простая рыбка – золотая!

– И это я слыхал, – отмахнулся чародей.

– Эй ты, безмудрый! – одернула старуха Гоя. – Прикуси язык.

Тот прикусил было, но вспомнил:

– А отчего море ныне волнуется? Ветра нет, а буря? И черный снег идет! Это ли не чудо?

Старуха батогом его огрела и заругалась, выталкивая.

– Про чудо спрашивает, дурень! А буря всякий раз, как только черная сила к Чертогам приблизится! Это ли невидаль, безмозглый? Сама природа отторгает мрак, вот и занепогодило! Изыди и не являйся мне более!

Изгнав Гоя, она заперла дверь и повинилась за него:

– Не обессудь уж, батюшка. На гуслях играет хорошо, потому и держу при себе… А чудо? Вот если бы ты в каменную вежу вошел, там бы позрел на чудо, подивился.

– Чему же там дивиться? – спросил Аббай.

– Мне-то нет туда хода, а кто бывал, говорят, полная вежа всяческих чудес. В подземелье так камнерезы есть, . Берут мертвый камень и делают живым. Вот, посмотри на мои запястья!

Она показала руки, но вьюны-запястья шевельнулись и спрятались в рукава.

– Занятно, – проронил Аббай. – Да подобных прелестей я видывал много на реке Ганга. Там не только из камня, но и из мертвой кости делают живые. А ты, бабушка, в кости не играешь?