Ольвия (ЛП) - Чемерис Валентин Лукич

Когда все было готово и Боспор впервые на человеческой памяти был усмирен мостом, войска двинулись по знаменитой царской дороге, что вела из Суз к Боспору. Это была одна из лучших дорог Дариева царства — с удобными стоянками, постоялыми дворами, и проложена она была по населенной и безопасной стране. И пошли завоевывать саков за Истром десятки тысяч конного и пешего войска, не считая многочисленных обозов, стад скота, слуг, рабов и прочего. Возбужденное войско шло, как на праздник, — с песнями, шумом, смехом. Словно не на войну собрались, а на прогулку. Да к тому же на весьма приятную. А о том, что на войне еще и убивают, никто не думал, ибо каждый был убежден: если и убьют, то кого-то. Кого-то, но не меня. Потому и веселье хлестало через край; десятки и десятки тысяч вчерашнего мирного, разноплеменного люда, и постоянная армия персов, составлявшая ядро орды, шли и ехали, как на развлечение, уверенные, что и весь поход будет легкой забавой, а далеких скифов за Истром они сметут на своем пути, как ветер сметает прошлогодние листья. И даже кони ржали, казалось, весело, а тягловый обозный скот ревел громче обычного, и погонщики покрикивали на него дружно и пребодро.

В Каппадокии войска оставили царскую дорогу и повернули к Халкедону. И когда голова колонны наконец вышла к голубым водам Боспора, хвост ее все еще тянулся по долине и исчезал за горизонтом — такое войско собрал царь царей!

Прибыв к Боспору, персидский владыка велел поставить на берегу столпы из белого мрамора с высеченными на них именами всех народов и племен, которые он привел с собой. Осмотром же нового моста царь остался доволен, а его строителя, мастера-мостовика Мандрокла, — щедро и по-царски наградил. На радостях, что он так угодил царю царей, Мандрокл заказал известному художнику немалую картину, пожелав, чтобы на ней был изображен его мост через Боспор, и чтобы на высокой круче над Боспором сидел на походном троне сам Дарий, а внизу, через мост, чтобы шли и шли его непобедимые войска… «Так и нарисуй, — тараторил он художнику, от возбуждения даже пританцовывая на месте, — чтобы войска шли, шли и шли…»

Дарий и вправду сидел тогда на походном троне, и трон его стоял неподалеку от пурпурного шатра на высокой круче. И оттуда, с кручи, картина, что простиралась перед царскими очами, была впечатляющей, живописной и грозной. Дарий любил такие картины, любил смотреть, как по неоглядной дали, вспыхивая на солнце наконечниками копий (лес и лес наконечников!), идут и идут его войска покорять чужие народы. Такие картины приносили ему величайшую утеху и ощущение собственного величия и исключительности в сравнении со всеми простыми смертными, что шли там, внизу, в походных колоннах. В такие минуты он чувствовал себя равным богу, нет, даже самим богом, что с небесной высоты смотрит на ту копошащуюся внизу мелюзгу, которая именуется какими-то там людьми — ничтожными и непримечательными. И это ощущение, что он бог, а не простой человек, так в нем укоренилось, что владыка провозгласил себя сыном богини Нейт, и верил в это сам, и верили в это все разноязыкие и разноплеменные подданные его царства.

Итак, он сидел, как бог, на круче, а внизу бесконечной змеей ползло на мост его войско и криками радости и восторга приветствовало его — живого бога на земле. И голубели внизу тихие воды Боспора, и ласково сияло солнце, золотом отливали кручи, и было торжественно на душе у бога-царя, и казалось, что и победа будет такой же солнечной и радостной, как этот день, когда он пришел к Боспору.

Он вспомнил свой давний разговор с женой своей, премудрой Атоссой.

«Царь! (Своего величественного мужа даже на супружеском ложе Атосса величала не иначе как царем.) Ты не покорил еще ни одного народа и не обогатил Персидской державы. (Тогда, в начале его царствования, это и впрямь было так, и только она — одна-единственная в мире — могла ему об этом прямо сказать.) Человеку молодому, как ты, владыке великих сокровищ, нужно прославить себя великими подвигами, чтобы персы знали, что над ними властвует муж! Это тебе будет вдвойне выгодно: персы будут знать, что во главе их стоит муж, а занимаясь войной, они не будут иметь досуга, чтобы восставать против тебя…»

(О, она мудра, его жена и дочь царя Кира! Умеет видеть многое, и взгляд ее проникает в суть вещей глубже, чем умеют видеть простые женщины!)

И он, помнится, ответил своей мудрой жене так:

«Все, что ты говоришь, я и сам думаю свершить. Ведь я собираюсь перебросить мост с одного материка на другой и идти на скифов».

Этими словами он еще тогда причислил свой будущий поход на скифов к разряду великих своих подвигов…

Переправившись через Боспор, Дарий резко взял на север и двинулся вдоль побережья Понта, преодолевая за день по двести стадиев. Он спешил, чтобы выиграть время и застать скифов если и не врасплох, то хотя бы неподготовленными к отпору.

Двигались несколькими колоннами — конные, пешие и обозы. На дневки, хотя бы раз в пять дней перехода, как то бывало на маршах, не останавливались — на отдых отводились лишь ночи. Обозы отставали и, чтобы догнать основное войско, скрипели и по ночам. Тягловый скот — волы и быки — сбивал копыта так, что те трескались и загибались, словно стоптанные башмаки; до крови стирал холки под ярмом; изнемогал и падал посреди дороги. Озверевшие погонщики били их палицами так, что кожа на животных лопалась, но все равно не могли поднять на ноги измученных волов, и тогда их резали на мясо, а в ярма впрягали новых. И так день за днем, день за днем.

Дарий шел к Истру словно с завязанными глазами, не зная, где сейчас скифы, сколько их, готов ли их царь Иданфирс к бою… Шел, не ведая, что владыка скифов, старый Иданфирс, пристально следил за движением персидской орды к Балканам; сотни его лазутчиков рыскали повсюду в тех землях и обо всем увиденном и услышанном немедля, через нарочных гонцов, передавали владыке.

И на совете в Геррах Иданфирс рассказывал вождям и старейшинам едва ли не о каждом дне движения Дария. А орда надвигалась, как саранча, — все съедая и уничтожая на своем пути. Знал Иданфирс, что царские глашатаи кричали местному люду, не желавшему покоряться чужеземцам:

— Опомнитесь! Против кого поднимаете оружие, несчастные и неразумные? Нет в мире силы большей, чем войско царя царей, живого бога на земле Дарьявауша, сына Виштаспы! Бросайте оружие к ногам царских воинов и признавайте их своими владыками! Падите ниц перед конем кшатры всех людей Востока и Запада, и он помилует вас и дарует вам жизнь. Ведь не против вас ведет он свое страшное войско именем бога неба, а против скифов за рекой Истром. Кто покорится, тот пойдет с царем царей бить скифов и захватит много-много быстроногих и солнечных коней кочевников.

Несмотря на свое численное превосходство хорошо организованного и вымуштрованного войска (тамошние племена могли выставить против царя царей лишь отдельные разрозненные отряды), Дарий все же был осторожен и не забывал об охране своего тыла. Мало ли что может случиться! Ради надежного тыла и безопасности уже в землях Фракии, неподалеку от устья реки Марицы, Дарий велел построить укрепление (его назвали Дориск), в котором на время похода против скифов полководец Мегабаз по приказу Дария оставил сильный гарнизон, который и должен был защищать тылы персидской армии и усмирять местные племена, если те вдруг восстанут. Двигаясь вперед, Мегабаз рассылал во все стороны конные отряды с царским повелением уничтожать всех и вся, кто не сложит оружия и не признает персов своими владыками.

— Чем больше мы оставим после себя разрушений и горячего пепла, тем безопаснее будет нам, — поучал он предводителей летучих отрядов. — А лучше всего было бы, если бы мы оставили после себя пустыню. В пустыне никто не ударит нам в спину.

Часть фракийских племен, не покорившихся, истребили, часть же — бо́льшую — в рыжих, огненных лисьих шапках присоединили к персидскому войску. Покорив Фракию, Дарий пошел к реке Теару, славившейся своими целебными источниками. От долгого похода, жары и пыли, что вздымалась над ордой до полнеба, владыка чувствовал себя неважно. Он то ехал в колеснице, то верхом, то пересаживался в царскую повозку, но нигде не мог найти себе места. Болели руки и ноги, ныло все тело, и лекари посоветовали ему искупаться в целебных источниках Теара.