К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

Тороп услышал на палубе сдавленный стон. Кого-то задело. Новгородцы, похоже, тоже не остались в долгу: разве имели они право на промах.

 — Стрел не жалеть! — велел боярин. — Когда сойдемся борт в борт, луки уже не пригодятся!

 — Цельтесь лучше, ребята! — напутствовал товарищей, выпуская стрелу за стрелой, черноусый Талец. — Превратим этих ютов в решето, еще до того, как они достанут из ножен мечи!

Смаргивая усталость, мерянин успел подумать, что его лук тоже сумел бы сослужить неплохую службу, но в этот момент его глаза различили то, ради чего, собственно, он на своем насесте сидел.

Он закричал во все горло и вцепился руками и ногами в мачту, чтобы не упасть, ибо в этот момент Лютбор скомандовал:

 — К повороту приготовиться! Поворот!

Викинги неотвратимо догоняли. Их корабли своими острыми килями и обитыми железом носами безжалостно резали натянутую, как основа на стане, речную гладь, и словно голодная слюна с клыков змеи и волка стекали пенистые брызги. Корабль со змеей, корабль Гудмунда вырвался вперед: старому сэконунгу хотелось первым испить из чаши мести. Стоя на носу и подбадривая стрелков, он жадно высматривал среди новгородцев того самого, ненавистного, отнявшего у него одного сына и сделавшего калекой другого.

 — Кормщика не трогать, — велел он стрелкам. — Мы возьмем его живьем и выпрямим ребра.

 — Может лучше распять его на форштевне нашего корабля! — предложил кто-то из его людей. — А Эйнаров штевень приберечь для их хёвдинга.

 — Это уж пусть Эйнар сам решает, — мрачно усмехнулся предводитель викингов. — Может ему не по вкусу придется подобное украшение.

 — Зачем Эйнару старый хёвдинг, — рассмеялись сразу несколько молодых голосов. — Отдадим ему хёвдингову дочку. Пусть лучше ее хорошенько разложит, хочет на носу, хочет на корме, а когда натешится, вернет нам!

И над палубой разнесся хищный, недобрый смех.

Гудмунд внимательно следил за новгородским кораблем. Ведя свой драккар киль в киль, он все пытался перекрыть противнику ветер. Но проклятый венд все время успевал уйти в сторону, исправно подставляя ветру свои паруса. Заметив очередной маневр, Гудмунд едва не сплюнул на палубу:

 — Трус, проклятый, так его растак! Виляет кормой, как разгульная баба задом.

Он хотел произнести еще какое-то ругательство, но оно так и застряло в его луженой глотке…

Прямо перед его взором простиралась обширная песчаная банка, и драккар шел прямо на нее.

Опытный корабел, Гудмунд в своей жизни видел десятки таких банок и всегда обходил их, шутя. Но сегодня он уж очень увлекся погоней: разгон корабля оказался слишком велик, а расстояние до банки совершенно ничтожным. К тому же, с ютским вождем сыграла злую шутку подлая привычка вендов строить свои суда почти плоскодонными: драккар, как известно, лучше приспособлен для моря, чем для рек, и глубина, достаточная для того, чтобы проскочила снекка, для его осадки оказалась губительна.

Гудмунд надсадно закричал, чтобы спешно готовились к повороту. Но его приказ пропал впустую. Драккар задрожал всем телом и, поднимая со дна мутные клубы ила, с полного разгона зарылся в цепкий песок.

Новгородцы торжествующе завопили.

 — Эк, как славно закопался, — с видом знатока удовлетворенно крякнул Твердята. — Можно подумать, учился у меня!

— Благодари Бога, что и мы там не застряли! — строго глянул на него дядька Нежиловец. — Я, конечно, ценю риск, — повернулся он к Лютобору. — Но, если переживу сегодняшний день, к правилу этого корабля тебя и на дюжину перестрелов не подпущу!

— Приготовиться к бою! — скомандовал боярин.

Конечно, было бы неплохо, кабы Гудмундов приемыш, не разобравшись что, да как, с налету влетел в папашину корму, благо застрявший во время незавершенного поворота дракон перегородил полреки. Но такие чудеса случаются редко даже в сказках, а находившийся, несмотря на рану, у правила своей ладьи Эйнар Волк, мало чем уступал Лютобору не только в умении обращаться с мечом.

Он круто взял вправо, обходя мель, и привычным движением поправил у бедра ножны. Хотя проклятый венд провел, словно несмышленого желторотика, матерого зверя Гудмунда, да еще постарался сделать почти невозможным без риска для корабля подойти и взять на борт его людей, на драккаре Эйнара оставалось еще шесть десятков воинов против боярских четырех. Да и зверь, давший молодому викингу его грозное прозвище, не зря считался одним из опаснейших хищников полей и лесов, ибо, раз сомкнув зубы на чьей-то глотке, уже ни за что их не разжимал. Бой обещал быть жестоким, и исход его знали только бессмертные Боги.

Лютобор отвел ладью на расстояние недосягаемое для стрел Гудмундова хирда, и теперь быстро разворачивался против течения, чтобы Эйнар не успел ударить в корму. Лучники вовсю кидали стрелы. Те, кто не успел, спешно одевали брони. Тороп, с непривычки запутался с ремнями, которые закрепляли на спине ютскую кольчугу, и шепотом ругался, разбираясь в хитрых пряжках и застежках.

 — Дай, помогу, — предложил ромей Анастасий.

Он сидел на Тороповой скамье, держась за больное плечо. Из-под повязки медленно сочилась кровь. Дело в том, что всю погоню, пока мерянин прохлаждался на мачте, молодой лекарь греб вместе с новгородцами, работая веслом так, что не стыдно было бы поглядеть древним героям его земли, не одно поколение бороздившим виноцветное море.

— Рана открылась? — спросил Тороп.

Анастасий кивнул.

— Не следовало тебе так надрываться. Других гребцов, что ли не было?

— Ничего! — улыбнулся ромей, берясь за Тороповы застежки. — Свободный человек должен быть готов отстаивать свою свободу.

Когда цепкие, привыкшие отыскивать в недрах человеческого тела проникшие туда хвори пальцы лекаря закрепили последний ремень, мерянин почувствовал, как под ногами что-то зашевелилось. Пятнистый Малик, все утро пролежавший под скамьей пластом, высунул голову, сосредоточенно втянул в себя воздух, неожиданно легко и бодро выскользнул из своего укрытия, поглядел на безмолвные и равнодушные горы и издал раскатистый, протяжный, зовущий, рык. С берега отозвался другой пардус. Его голос звучал мягче, в нем слышались воркующие грудные нотки, так присущие томным полуденным красавицам…

И в следующий миг, словно повинуясь этому сигналу, с одетого косматым ковылем гребня обрушился рой стрел. Тяжелые железные жала со свистом размыкали кольчуги, впивались в глазницы шлемов, пробирались под щиты, кровавым поветрием неся боль и смерть, а сами стрелки оставались невидимыми.

— Измена! — завопил Белен. — Лесной тать привел нас в западню!

 — Ой, мамочки! Пропали бедные наши головушки! — в слезах заголосила неизвестно зачем высунувшаяся из своего убежища Воавр.

 — Куда ты, безумная? — прикрикнул на суженую Талец, подбирая с палубы ютские стрелы. Свои он уже все израсходовал.

— Лучники на правый борт! — скомандовал дядька Нежиловец.

В это время на палубе следом за обезумевшей от страха корелинкой появилась Мурава. Подняв чей-то щит и прикрыв им себя и подругу, она внимательно смотрела вокруг.

 — Стойте! — воскликнула она. — Разве вы не видите, они стреляют не по нам!

Красавица, как обычно, оказалась права. Хотя стрелы, единые в своем стремлении к цели, и каждая, направленная отдельной волей, летели так густо, что временами закрывали солнце, и викинги несли тяжелые потери, ни одна не упала на палубу новгородской ладьи.

 — Ну и чудеса! — воскликнул Путша, с восторгом поворачиваясь к боярину. — Нешто они нас не видят?

 — Наоборот! — улыбнулся тот. — Видят и, к счастью, очень хорошо.

Он, хотел было посоветовать молодому гридню, обратиться за разъяснениями к Лютобору, а еще лучше к пятнистому Малику. Чай не спроста пятнистый плут теребил мохнатой лапой хозяина: «Приставай, скорее к берегу! Не слышишь, меня подруга зовет!» Однако, в это время на левом пологом берегу раздался хриплый рев боевой трубы и, словно ниоткуда, появились всадники.