– Привет, – сказала Дженни. – Я долго спала?
Элен улыбнулась.
– Около часа, тебе нужен отдых.
– Со мной такого прежде не бывало. Я чувствую жуткую слабость.
– Ты перенапряглась, но это пройдет. Когда картина выйдет на экраны, ты станешь звездой – одной из величайших.
– Надеюсь, – просто ответила Дженни и посмотрела на Элен. – Когда я думаю о всех этих людях, о том, как много они работают и как много вкладывают в картину, то понимаю, что не имею права разочаровать их.
– Ты их не разочаровала. Судя по тому, что я видела, ты просто великолепна. – Элен поднялась с кресла и посмотрела на Дженни. – Я думаю, тебе надо выпить чего-нибудь горячего.
Дженни улыбнулась, увидев, что Элен взяла коробку с порошком какао.
– Шоколад?
– А почему бы и нет? У тебя от него прибавится больше сил, чем от чая. А потом, ты уже можешь больше не беспокоиться о диете, картина закончена.
– Слава Богу, – сказала Дженни, поднимаясь с кушетки. – Еще один завтрак из прессованого творога, и я бы не выдержала. Теперь мне надо снять этот костюм.
Элен кивнула, наблюдая, как Дженни снимает прозрачные широкие шелковые шаровары, прозрачную газовую кофту и расшитый золотом голубой вельветовый жакет – таков был ее костюм в заключительной сцене. Теперь она уже была довольна тем, что Джонас пригласил ее приехать, хотя сначала отнеслась к предложению без восторга. Элен поняла, что Джонас нашел в этой девушке. Она чем-то напоминала Рину и в то же время обладала собственным шармом. Элен не хотела возвращаться в Голливуд к сплетням, обманам, мелочной ревности. Но больше всего ей не хотелось возвращаться к воспоминаниям. Она долго изучала фотографию Дженни, которую прислал Джонас, пока не поняла, в чем дело. С фотографии смотрели ясные невинные глаза ребенка. Это было лицо девушки, которая, несмотря на все перипетии жизни, сохранила в чистоте свою душу.
Дженни застегнула бюстгальтер, натянула толстый черный свитер, села и взяла из рук Элен чашку дымящегося шоколада.
– Я чувствую себя совершенно опустошенной, выжатой как лимон, – сказала она, прихлебывая шоколад.
Элен улыбнулась и поднесла к губам свою чашку.
– Так все себя чувствуют, когда заканчиваются съемки.
– Мне кажется, что я уже больше никогда не смогу играть в кино, – задумчиво продолжила Дженни. – И другая роль не будет иметь для меня никакого смысла. Мне кажется, что я все отдала этому фильму, и у меня уже ничего не осталось.
Элен снова улыбнулась.
– Это пройдет в тот момент, когда к тебе в руки попадет новый сценарий.
– Ты думаешь? – спросила Дженни. – Именно так и бывает?
– Всегда, – кивнула Элен.
Сквозь стенку донесся шум голосов.
– Они там здорово веселятся, – усмехнулась Дженни.
– Корд заказал большой обед и двух барменов. – Элен закончила пить шоколад, поставила чашку и поднялась. – Я ведь зашла попрощаться.
Дженни вопросительно посмотрела на нее.
– Ты уезжаешь?
Элен кивнула.
– Сегодня вечерним поездом я возвращаюсь на Восток.
– Ох! – воскликнула Дженни, поднялась и протянула Элен руки. – Спасибо тебе за все, я многому научилась у тебя.
Элен взяла ее за руку.
– Я не хотела возвращаться сюда, но теперь рада, что вернулась.
Они обменялись рукопожатием.
– Надеюсь, мы еще поработаем вместе? – спросила Дженни.
Элен направилась было к двери, но остановилась и внимательно посмотрела на Дженни.
– Уверена, что поработаем. Если я тебе понадоблюсь, напиши, я всегда буду рада приехать.
Через некоторое время дверь снова открылась, и в нее просунулась голова Эла Петрочелли – начальника отдела рекламы. Одновременно с ним в комнату ворвалась музыка.
– Пошли, – сказал он, – вечеринка в самом разгаре, Корд пригласил оркестр.
– Минутку, – сказала Дженни и, повернувшись к зеркалу, поправила волосы.
Эл посмотрел на нее.
– Ты что, собираешься идти в таком виде? – скептически спросил он.
– А что? Фильм ведь закончен.
Эл вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
– Но Дженни, детка, постарайся понять. Там присутствуют представители журнала «Лайф». Как они оправдаются перед своими читателями, если звезда величайшего фильма, над которым мы работали десять лет, будет одета в поношенный свитер и рейтузы? Мы должны показать им совсем другое.
– Я не собираюсь снова надевать костюм, – заупрямилась Дженни.
– Ну пожалуйста, детка, я им обещал.
– Дай фотографии из архива, пусть любуются, если им так этого хочется.
– Сейчас не время упрямиться, – сказал Эл. – Послушай, будь умницей, последний раз, пожалуйста.
– Все в порядке, Эл, – прозвучал сзади голос Боннера. – Если Дженни не хочет переодеваться, значит, так тому и быть. – Он улыбнулся своей уродливой улыбкой и втиснулся в узкую костюмерную. – А кстати, я думаю, для читателей «Лайфа» это будет приятная неожиданность.
– Хорошо, если вы так считаете, мистер Боннер, – ответил Эл.
Боннер повернулся к Дженни.
– Ну вот ты и сыграла эту роль. – Она молча смотрела на него. – Я думал о тебе все время, – сказал Боннер, не сводя взгляда с ее лица, – ты будешь великой звездой. – Дженни продолжала молчать. – За «Грешницей» последуют другие фильмы.
– Об этом я не думала, – сказала Дженни.
– Конечно, ни ты, ни Джонас об этом не думали, – Боннер рассмеялся, – и почему ты должна думать об этом? Это не твоя работа, а моя. Джонас делает фильм лишь в том случае, если хочет этого, но вдруг подобное желание снова появится у него только через восемь лет.
– Ну и что? – спросила Дженни, глядя Боннеру в глаза.
Тот пожал плечами.
– Твоя работа зависит от меня. Если у тебя будут такие большие перерывы между фильмами, все о тебе забудут. – Бонни полез в карман пиджака и достал пачку сигарет. – А та мексиканка все еще работает у тебя?
– Да.
– И ты все еще живешь на прежнем месте?
– Конечно.
– Думаю, мне следует заглянуть к тебе вечерком на следующей неделе. У меня есть несколько сценариев, по которым мы собираемся делать фильмы. – Дженни промолчала. – Джонас уезжает по делам в Канаду, – сказал Боннер и улыбнулся. – Ты знаешь, это, наверное, просто счастье, что он ничего не слышал о твоих похождениях. Правда?
– Да, – медленно выдохнула Дженни.
– Может быть, в среду вечером?
– Лучше предварительно позвоните, – выдавила она сквозь стиснутые губы.
– Конечно, я забыл. Ничего не изменилось?
– Нет, – глухо ответила она, проходя мимо Боннера к двери. Она чувствовала ужасную слабость во всем теле. Ничего не изменилось. Ситуация складывалась так, как она всегда складывалась для нее. Ничего не менялось, кроме формы оплаты.
2
Она проснулась, и в глаза ей сразу бросилось белое белье, висевшее на веревке за окном и развевавшееся на ветру. Сильный запах жареного мяса и капусты проникал в ее комнату с соседней кухни вместе с летним ветерком. Этот запах напомнил ей, что сегодня воскресенье. Так всегда бывало по воскресеньям, когда она была маленькой девочкой, и воспоминание об этом доставило ей удовольствие.
По воскресеньям, когда она возвращалась с мамой из церкви, папа уже ждал их. Его усы были подстрижены и набриолинены, лицо гладко выбрито, и от него пахло лавровишневой водой. Он подбрасывал ее в воздух, ловил и крепко прижимал к себе, спрашивая:
– Ну как себя сегодня чувствует моя Дженни-медвежонок? Попробовала ли она крови Христовой из цистерны за церковью?
Он смеялся, она смеялась, иногда смеялась даже мама, но при этом говорила:
– Послушай, Томас Дентон, отцу не пристало так разговаривать с дочерью, сея в ее душе зерна непослушания воле Божьей.
Папа и мама были молодыми и счастливыми. После обеда папа надевал свой лучший костюм, брал Дженни за руку, и они выходили на улицу в поисках приключений.
Первое приключение ожидало их сразу возле дома в виде канатной дороги. Держа ее на руках, папа запрыгивал в движущийся вагончик, предъявлял бело-голубой пропуск кондуктора, который давал ему право бесплатно ездить на любых видах транспорта компании, и проходил в голову вагона к кабине вагоновожатого. Там он подставлял Дженни свежему ветру, и хотя у нее перехватывало дыхание, ей очень нравилось, как свежий, ласковый ветер наполняет ее легкие.
