Одна маленькая ошибка - Смит Дэнди

Марго продолжает говорить, но я почти не слышу ее голоса – все перекрывает стук сердца, отдающийся в уши. Я улыбаюсь. Улыбаюсь так широко, что кожа вокруг рта, кажется, вот-вот порвется, как промокшая салфетка, но я все равно продолжаю улыбаться, потому что Марго – моя подруга и я обязана радоваться за нее.

– А ты‐то здесь при чем?

Официант приносит шампанское и наполняет для нас два бокала.

– Ну что, выпьем? – Марго поднимает свой бокал, и я, так до сих пор и не осознав происходящее, машинально беру свой, после чего мы звонко чокаемся и восклицаем: «Твое здоровье!»

Однако мне не терпится выяснить подробности.

– И все‐таки, как ты умудрилась туда затесаться? – спрашиваю я буднично, как будто мы беседуем о погоде и мне вовсе не хочется заорать: «Да ты серьезно, мать твою?! Какого хрена?!!»

– Ну… – Марго заправляет за ухо иссиня-черную прядь и усаживается поудобнее. – Я дописала пару глав о том, как мне жилось с матерью – известной моделью – и почему я сама оставила модельный бизнес и поступила в университет. Я поначалу упиралась, мол, да вы что, какой из меня писатель? А потом посмотрела главы, написанные мамой, и они оказались такие классные! У меня натурально мурашки по спине бегали, пока я читала о том, как на нее в Берлине грабители с оружием напали, хотя эту историю я сто раз уже слышала. Кстати, полиция так и не смогла отыскать все украденные драгоценности. Неуютно осознавать, что кто‐то ходит под одним с нами небом с маминым обручальным кольцом на пальце.

Неудивительно, что Марго так сияет. Не оргазмы тому причина. А успех. Договор с издательством. То, о чем я мечтала всю жизнь.

– Здорово же, да? – восторженно спрашивает подруга, и я киваю. Почему же у меня такое ощущение, что она меня только что обокрала? Почему не получается просто порадоваться за Марго, не сходя с ума от зависти? Почему так хочется отшвырнуть стул и орать, пока голосовые связки не лопнут?

– И что же тебя в итоге сподвигло попробовать себя в качестве писателя? – спрашиваю я как можно веселее, надеясь, что горечь, разъедающая меня изнутри, не проступит наружу.

Марго наполняет наши бокалы еще раз и заказывает у пробегающей мимо официантки две порции мартини.

– В «Харриерс» сказали, что мне дадут помощника. Ну, типа, литературного негра.

Я резко бледнею.

– «Харриерс»? – шепчу едва слышно, от изумления потеряв всякий голос. «Харриерс», те самые, которые присылали хвалебные отзывы на мою рукопись и месяцами подкармливали надеждами, чтобы в итоге растоптать.

– С ума сойти, да? – откликается Марго. – Вроде бы крупное издательство.

– Крупнейшее.

– По всей видимости, истории, основанные на реальных событиях, и впрямь котируются на рынке.

В этот момент официантка приносит наши бокалы мартини.

– Да, я знаю. Лара говорила об этом.

– Боже, точно! Ты ведь так и не рассказала, как прошла твоя встреча! Ну так?.. – Марго нетерпеливо подается вперед, а я смотрю в бокал – ломтик лимона плавает там, как желтый кусок коросты. Не представляю, как пересказывать разговор с Ларой после того, как Марго, оказывается, получила все то, ради чего я упорно трудилась, а мне теперь до такого же результата – как до гребаного Китая ползком.

Я отхлебываю мартини, и желтая корка задевает мои губы.

– Встреча прошла замечательно, – бессовестно вру я. С другой стороны, красивая ложь всегда лучше неприятной правды.

– Ты получила предложение от издательства? – Голос подруги слегка хрипит от волнения.

– Ну… – Я заставляю себя лукаво улыбнуться, и Марго так визжит, что парочка, сидящая рядом с нами, вздрагивает, а женщина, хохотавшая до этого, укоризненно оборачивается.

– Божемой-божемой-божемой, это же замечательно! Восхитительно! Мы можем устроить двойную вечеринку! Не волнуйся, я все организую. Честно говоря, я планировала праздник в честь выхода твоей книги с тех самых пор, как ты призналась мне, что начала писать. Я даже нашла идеальный подарок для тебя! – Марго улыбается, и в ее улыбке больше тепла, чем в самом ярком солнце, а я почему‐то мерзну, как никогда в жизни. – Ну почему ж ты сразу не сказала?

Я сглатываю. Вдыхаю и выдыхаю, затем сглатываю еще раз. Но комок сожалений и вины, подступивший к горлу, никуда не девается. Марго искренне радуется за меня и мой несуществующий контракт. Я не заслуживаю такой подруги.

– Мы еще ничего не подписали, – добавляю я уклончиво, – а пока договор не подписан, все может отмениться.

Так я и скажу ей потом, когда наберусь сил: договор так и не подписали, в «Харриерс» передумали. Да, именно так и скажу, потому что я и без того невероятная сволочь, и солгать еще раз, чтобы перекрыть предыдущую ложь, всяко лучше, чем позориться и рассказывать правду. А до тех пор постараюсь заставить себя порадоваться за Марго. Пусть даже мне ни черта не радостно.

Глава пятая

Двадцатью пятью днями раньше

Элоди Фрей

После шампанского похмелье особенно мерзкое. Я просыпаюсь во вторник утром – в голове как будто отбойный молоток грохочет, а в рот словно опилок насыпали. И солнце светит в окно так отвратительно ярко, словно вознамерилось меня ослепить. На кровать запрыгивает Шельма, и я вздрагиваю: не помню, когда успела впустить ее вчера вечером. Мой домовладелец категорически против любых животных, но в прошлом году, пока я ковырялась у двери в поисках ключей, пытаясь одновременно не выронить пакеты, забитые рождественскими подарками, мне под ноги скользнула маленькая черепаховая кошечка и принялась ластиться. Она была совсем худенькая, да еще дождь в тот день лил как из ведра, так что я впустила бедняжку и накормила ветчиной, завалявшейся в холодильнике. Не сомневаясь, что кошечка уличная, ничья, я дала ей имя и теперь то и дело покупаю баночку-другую кошачьего корма. Конечно, страшновато, что домовладелец однажды застукает меня с питомицей и выкинет за нарушение договора аренды, но я попросту не могу не впустить Шельму, когда она приходит под дверь.

Закрыв глаза, я сворачиваюсь калачиком; все болит так, словно я с лестницы свалилась. Может, и правда свалилась: на том месте, где должны быть воспоминания о вчерашней дороге до дома, в памяти зияет огромная черная дыра.

Шельма бодается пушистым лбом, и я глажу ее по темно-рыжему пятнышку на боку, похожему на сердечко, – оно мне очень нравится. Кошка сначала мурлычет, успокаивая мою головную боль, а потом начинает мяукать, выпрашивая еды. Я сажусь и тут же хмурюсь. Платье, которое вчера было на мне, обнаруживается аккуратно сложенным на стуле, а туфли стоят на привычном месте возле двери. Будучи пьяной, я на такие подвиги не способна. После попойки я вползла бы в комнату по стеночке, пинком отшвырнула туфли, рухнула бы лицом в подушку и отрубилась. И лишь заметив на тумбочке таблетки и стакан воды, украшенные стикерами с надписями «съешь меня» и «выпей меня», я понимаю, кто тут вчера похозяйничал. В этот момент, словно в подтверждение моих мыслей, щелкает дверной замок.

Спустя несколько мгновений в спальню заходит Джек с бумажным пакетом в руках.

– Добро пожаловать обратно в мир живых!

– Если жизнь выглядит вот так, я лучше мертвой полежу. – Я падаю обратно на подушку. – Почему самое отвратительное похмелье всегда выпадает на самый солнечный день?

– Как ты себя чувствуешь?

– Как огурчик.

– Ты серьезно? – Джек недоверчиво приподнимает бровь.

– Абсолютно. Как маленький маринованный огурчик – квелый, зеленый и скрюченный.

Джек понимающе кивает и присаживается на край постели. Пружины под ним проседают.

– Дай угадаю – мариновали огурчик в основном в джине?

– Не-а, в текиле и шампанском.

– Тоже ничего так. – Джек морщится и, пошарив в пакете, извлекает оттуда круассан, завернутый в салфетку. – Вот, держи.

Я голодна как волк, но при одной мысли о еде тошнота накатывает с удвоенной силой.

– Не сейчас. – Я откладываю круассан в сторонку. – Но в любом случае спасибо тебе. Уж за завтраком‐то бегать было не обязательно.