За опасной чертой - Ребров Михаил

Георгий улыбнулся своим мыслям. Интересно устроен человек! Казалось бы, в такой момент он обязан думать только о рекорде, а в голову лезут всякие воспоминания, сравнения. Летчик-художник! Летчик-универсал! Смешно!..

А земля корректирует полет. С пункта управления передали, что до мерной базы осталось 120. Каждый из этих 120 километров должен дать ожидаемый, совершенно определенный прирост скорости. И самолет летел все быстрее и быстрее, поглощая пространство. Стрелка указателя скорости уже подошла к цифре 2000.

«Ага! Теперь уже близко. Нажми!» — подбадривал летчик сам себя. Самолет вел себя отлично. Значит, можно выжимать еще!

До предела напряжены нервы, зрение, слух. Уж очень велик в таком полете объем работы: и строгое выдерживание режима, и ориентировка, и радиопереговоры с землей. В поле зрения летчика — десятки приборов, и все их показания должны соответствовать заданным, на каждое отклонение стрелок нужно немедленно и правильно реагировать.

«Интересно, о чем думал в такой же момент Ирвин?»

Додумать до конца Мосолов не успел. Размышления прервала команде с земли:

— Режим!

Это означало, что самолет пересек границу мерной базы. Теперь — только приборы! И спокойствие, если оно возможно в такой момент.

А на земле волновались и ждали. Операторы едва успевали отсчитывать квадраты, которые проходил крылатый управляемый снаряд, перед тем как влететь в «мишень».

Георгий видел, как стрелка указателя скорости пересекла заветное деление. Самолет не только оставил позади звуковой барьер, но и сделал как бы два шага за него.

И снова команда:

— Конец режима!

Коридор пройден. На это потребовалось всего 26 секунд. Если 17 642 разделить на 26 и умножить на 3,6, то получится скорость в километрах в час. Это нетрудно прикинуть в уме — не зря же он «грыз» математику. Получилось, что скорость вдвое превысила звуковую. Рекорд американского летчика еще существовал в таблице ФАИ, а здесь, в подмосковном небе, его наполовину уже не было. Вторая половина была в руках летчика и спортивных комиссаров, которые потом тщательно проверят все данные и дадут заключение: все ли условия полета выполнены в соответствии с нормативами ФАИ.

А полет еще не кончился. Перед вторым заходом Георгий погасил скорость, развернул самолет, вывел его на заданный курс и снова начал разгон.

Кажется, что и пробыл-то он в воздухе считанные минуты, но теперь каждый десяток километров давался с большим напряжением. На лице выступили капельки пота. Кислород сушил и без того пересохшее горло. Если прикоснуться ладонью к остекленению фонаря кабины, можно обжечься, словно о подошву утюга. А ведь это — внутренняя стенка. Тепло сюда проходит сквозь многосантиметровую толщу специального бронестекла. Вот что такое тепловой барьер…

Голос руководителя полетов вновь сообщил о конце режима. Теперь можно было сбросить обороты, чуть расслабить мускулы, вдохнуть полной грудью кислород и идти на посадку. Там, внизу, его ждали друзья.

Первым к самолету подбежал механик. Еще издали было видно, как сияло его лицо.

— Молодчина! Отлично подготовил самолет, — сказал Георгий в ответ на поздравления. — А с выводами подождем.

В глазах механика вдруг застыло удивление. Это совсем не тот самолет, который он готовил к полету. Сейчас его не узнать. Куда исчез глянец, откуда взялся какой-то тусклый иней на передних кромках крыльев? Машина словно спеклась в горниле теплового барьера.

— Поседел друг, — ласково заметил о самолете Георгий. — Но испытание-то ведь выдержал: за два барьера — звуковой и тепловой — заглянул. Не машина, а мечта для летчика-истребителя. Ни один стервятник от нее не уйдет.

Вскоре сообщили, что приборы спортивных комиссаров точно зафиксировали скорость каждого захода. Среднее ее значение 2388 километров в час. А в одном из проходов через мерную базу самолет развил скорость 2504 километра в час!

Рядом с космосом

Телефонный звонок нарушил ход совещания. Генеральный конструктор снял трубку. Звонили из Комитета по авиационной технике. Разговор, по-видимому, предстоял важный и продолжительный, поэтому Артем Иванович объявил перерыв. Люди выходили в приемную, дымили папиросами и то, что не успели еще высказать, горячо обсуждали сейчас.

Георгий тоже хотел было выйти немного размяться, но Генеральный указал ему глазами на стул: подожди, мол, освобожусь — поговорим.

Когда трубка легла на аппарат, Артем Иванович сделался вдруг очень серьезным.

— Изучил я, Георгий Константинович, результаты ваших последних полетов на высоту, и мне показалось, что машина еще далеко не исчерпала своих возможностей. Смотрите…

Генеральный конструктор раскрыл бювар, начертил на листе бумаги схему, набросал несколько цифр…

Конструктор и летчик-испытатель склонились над бумагой. Через несколько минут на ней уже трудно было найти первый график, на него легли еще несколько причудливых кривых.

— Мне кажется, — продолжал Артем Иванович, — что вот этот режим, — острие карандаша коснулось одной из линий, — больше соответствует возможностям самолета в свете того, что мы о нем знаем сейчас. Впрочем, разговор этот считайте предварительным. Сейчас будем продолжать совещание. А вы подумайте и доложите свои соображения.

Неделю спустя Мосолов пришел к Генеральному конструктору и немного торжественно сказал:

— Если использовать новый график, то можно побить и мировой рекорд высоты. Вот расчеты…

Артем Иванович взял протянутую ему летчиком толстую рабочую тетрадь, жестом пригласил его сесть и углубился в чтение записей, изредка делая на полях карандашные пометки. Потом сказал:

— Все в общем правильно. Заканчивайте программу с прицелом на такой полет. Желаю удачи!

Снова расчеты, прикидки, проверки в воздухе, иногда споры с друзьями — споры, конечно, деловые, которые помогали искать и находить ответы на самые сложные вопросы. Разработали график полета. На бумаге все выглядело крайне простым. Но на самом деле, чтобы воплотить замысел в жизнь, нужны были ювелирная точность, опыт и мастерство.

История авиации — это история борьбы за высоту, скорость, дальность и грузоподъемность. Из советских летчиков первым рекорд высоты установил Владимир Константинович Коккинаки. Потом в 1948 году англичанин Д. Кеннингхэм на реактивном самолете «Вампир» поднялся на 18 119 метров. В 1953 году его соотечественник В. Гибб на «Канберре» улучшил этот результат более чем на 1000 метров, а два года спустя на том же самолете Гибб достиг высоты 20 083 метра. В 1957 году М. Рендруп и В. Ширлей поднялись на 21 430 метров. Наконец, в мае 1958 года американец Г. Джонсон на реактивном истребителе «Локхид Р-104» достиг высоты 27 811 метров. Чуть больше года продержался этот результат в таблицах рекордов ФАИ. 14 июля 1959 года Владимир Ильюшин перешагнул американский рубеж. Ему удалось подняться на огромную высоту — 28 852 метра.

А затем американцы снова вырвались вперед в этом соревновании «верхолазов».

Испытывая новый самолет в воздухе, Мосолов уже сознательно готовил его и себя к штурму небывалой высоты. Предстояло взять тридцатикилометровый рубеж.

Теперь Георгий изучал «характер» машины с дальним прицелом, прислушивался, присматривался к нему, словно к живому организму, внутри которого проходили не километры проводов, а чувствительные нервы, передававшие стальной птице и настроение и желание летчика.

— Человек создал, он и летать научит, — любил повторять Георгий.

В пятый, десятый, пятнадцатый раз он поднимал самолет. От полета к полету машину все больше доводили, устраняли мелкие дефекты, кое-что добавляли, кое-что убирали. А летчик упорно загонял ее все выше и выше. И даже в первых испытательных полетах ему удавалось подниматься туда, где еще не был ни один летчик мира.