К своей звезде - Пинчук Аркадий Федорович

Ефимова неприятно кольнула безысходность в глазах командира. Всегда уверенный, четко знающий, что надо делать не только в ближайший час, но и в ближайшую неделю, месяц, год, склонившийся над картой Шульга выглядел растерянным и беспомощным. Впрочем, похожие чувства были написаны и на лицах всех присутствующих в кабинете. Ефимов это увидел сразу, потому что на скрипнувшую дверь все одновременно повернули головы и в каждом взгляде затеплилась надежда.

– Подсаживайтесь, – сказал Шульга, выслушав доклад о прибытии и освобождая рядом с собою место. Первым сел Голубов, но, тут же поняв, что для Ефимова места уже не осталось, встал и шагнул командиру за спину, и в кабинете Шульги стало тесно, как в пилотской кабине. В другое время Шульга не позволил бы никому стоять у него за спиной и «дышать над ухом». Он любил, чтобы все лица присутствующих «были пред очами, дабы видеть, кто и как его слушает». В этот раз он даже не заметил, что нарушено еще одно его принципиальное требование.

– Беда, Федя, – тихо сказал Шульга.

И потому, что голос командира был с хрипотцой, и потому, что он назвал своего подчиненного по имени, да еще в уменьшительной форме – не Федор, а Федя, Ефимов понял, что беда серьезная и расхлебывать эту беду предстоит ему. На мгновение всколыхнулось смешанное чувство обиды и досады: как что самое опасное или трудное – Ефимову, а восстанавливать в должности – три года обещаний.

– Знаешь это ущелье? – кивнул Шульга на карту и ткнул оттопыренным мизинцем в знакомый квадрат. – Должен помнить, ты ведь летал туда.

Еще бы не помнить. В этом ущелье на нескольких площадках северного склона посты десантников, которым Ефимов подвозил летом воду. Ночью. Зависал над площадкой, подсвеченной ракетами. Днем там ни сесть, ни зависнуть. Во-первых, с противоположного склона могут пальнуть, и довольно точно, а во-вторых, воздух на высоте трех тысяч, да еще в жару, такой жиденький – не держат винты. Воду спускали в резиновых емкостях на подвеске, вертолет дрожал и жалобно постанывал от напряжения, потому что режим приходилось задавать «за левое ухо правой рукой».

– Значит, помнишь, – сказал после паузы Шульга. – Поэтому и позвал. Посоветоваться надо. Сегодня, на исходе дня, в этом ущелье обстреляли наш вертолет. Повредили гидросистему. Вывозили они раненых бойцов афганской армии. Пришлось идти на вынужденную. Какие там возможности для посадки – сам знаешь. Сели чудом. На маленьком уступчике отвесной скалы. Над пропастью. Обрыв – свыше тысячи метров. При посадке пострадал весь экипаж.

– Кто?

– Ты не знаешь. Экипаж не из нашей эскадрильи. Соседи. Обстановка критическая. Там раненые, воды и пищи нет. К утру, утверждают синоптики, ожидается резкое ухудшение погоды. Буран, снегопад. Кроме того, душманы засекли место аварийной посадки. Не исключено, что на рассвете могут напасть. Сосед просит помощи.

– А сам он не может помочь себе?

– Не может. У него в эскадрилье сплошняком молодежь. Что посоветуешь?

Голубов тихо, как тень, сместился в сторону и замер напротив Ефимова. Теперь он стоял за спиной капитана Скородумова, замполита эскадрильи, и пытался что-то взглядом подсказать Ефимову. «Ни в коем случае не соглашайся», – говорили его глаза сквозь хитрый прищур век. А по лицу и губам, по гордому и самолюбивому повороту головы Ефимов читал другое: «Без нас, командир, им не справиться».

– Только вы не спешите с ответом, Федор Николаевич, – сказал Скородумов. – Не вам объяснять…

Ефимову и нравилось и не нравилось, что замполит перед ним робел и всегда подчеркивал опыт и старшинство Ефимова в звании и возрасте. С одной стороны, его, конечно, можно понять. Скородумову двадцать семь, а Ефимову – за тридцать. Опять же – капитан и майор, летный опыт. С другой стороны – при чем здесь все это, если тебя назначили заместителем командира по политчасти? Дело есть дело. Требуй, и тебя поймут.

«Не спешите с ответом…» Спеши не спеши, ответа от него ждут одного. Хотя могли и не ждать. У Шульги есть право приказывать. И коль скоро он не счел нужным воспользоваться этим правом, обстановка и в самом деле критическая.

Телефонный звонок с непривычно рваными интервалами заставил всех вздрогнуть. Шульга с досадой окинул взглядом сидящих, покривился, как от зубной боли, дескать, дождались – досиделись, и взял трубку.

– Слушаю, подполковник Шульга… Никак нет, товарищ генерал, думаем… Решение доложу через… – Шульга выразительно посмотрел на Ефимова.

– Десять минут, – тихо сказал Ефимов.

Шульга тут же громко заверил в трубку:

– Через восемь минут, товарищ генерал.

Положив трубку, Шульга уже требовательно сказал, не глядя на Ефимова:

– Говори, Федор, Москва волнуется.

– У них осветительные ракеты есть? – спросил Ефимов.

– Есть.

– Связь?

– Была. Теперь нет. На подлете, полагаю, свяжетесь.

– Надо на всякий случай поставить в мой вертолет громкоговорящую установку.

Шульга взглянул на Скородумова, и тот без слов встал и вышел.

– Координаты аварийной посадки…

– Успели передать. У штурмана.

Ефимов посмотрел на Голубова.

– Давай, Паша, считай.

– Мы тут всяко думали, – все еще в чем-то сомневаясь, сказал Шульга, – и решили, что лететь, как обычно, парой нет смысла.

– Могут быть сложности со связью, – не то возразил, не то предложил Ефимов.

– Вышлем на маршрут экипаж. Несколько позже.

– Да и моральная поддержка не помешает, – вставил Скородумов.

– Обойдемся, – буркнул Голубов, сосредоточенно рассматривая карту.

– Еще вопросы есть? – спросил Шульга, посмотрев на часы. Все сосредоточенно молчали.

– Надо готовить машину, – сказал Ефимов.

– Готова давно. – Шульга посмотрел на инженера и спросил: – Может, борттехника дадим поопытней?

Инженер неопределенно пожал плечами.

Ефимов подумал, что в предложении командира есть резон, но тут же представил лицо Коли Барана, обиду в его глазах и твердо возразил:

– Полетим своим экипажем.

– Все. Время истекло, – Шульга снял с руки и положил на стол часы. И сразу же зазвонил аппарат дальней связи. Комэска доложил решение, назвал фамилию командира экипажа, подчеркнув, что Ефимов – самый опытный летчик в эскадрилье, фамилии штурмана и борттехника, время вылета (через пятнадцать минут), подлетное время и пообещал подробно информировать. Закончив разговор с генералом, Шульга попросил Ефимова остаться, остальным выразительно кивнул головой: по своим местам, и за дело!

Расходились быстро и молча, аккуратно расставляя стулья у приставного стола. Шульга распахнул форточку, с удивлением рассматривая переполненную окурками пепельницу из желтого стекла. Выбросив ее содержимое в печку, ополоснул над урной водой прямо из графина и поставил в шкаф, где хранилась служебная документация. Мол, покурили – и хватит.

– Сам хотел лететь, – Шульга сел напротив Ефимова, – генерал не разрешил. – Он раскрыл и пододвинул Ефимову знакомую «амбарную книгу». – Посмотри, это варианты режимов зависания в различных метеоусловиях при различных нагрузках. Считал с помощью малой электроники. У тебя есть, – он бросил взгляд на часы, – еще десять минут.

Встал, подошел к шкафу, достал пепельницу, вынул из нагрудного кармана смятую пачку сигарет, зажигалку, закурил. Над столом потянуло свежим запахом табачного дыма. На вертолетной стоянке, набирая обороты, загрохотали двигатели. И Ефимов сразу почувствовал дефицит времени, стремительное ускользание секунд и минут и полную невозможность постичь глубину предложенных Шульгой расчетов. Схватить хотя бы суть; Шульга не стал бы совать ему свои изыскания за десять минут до взлета, если бы не чувствовал, что это может пригодиться. Хотя бы вот это: удержание вертолета с опорой на одно колесо. Что тут нового придумал Шульга? Ефимов еще до Афганистана отработал такое удержание. Пятнадцать минут стоял на печной трубе полигонного домика. «Зачем?» – спросил тогда Ефимова командир части. «А если наводнение и придется снимать людей с крыши?» Отделался строгим выговором. А теперь и Шульга подобный вариант просчитывает. Он вводит коэффициент на восходящие и нисходящие потоки. Резонно. Здесь горы. Надо запомнить. Шаг винта… Обороты… Загрузка.