Истории замка Айюэбао - Вэй Чжан

— А кто сможет её защитить? Кто обладает такой силой? Вы?

Чуньюй Баоцэ повернулся к ней и указал на неё пальцем:

— Нет, не я, а вы, учёный-фольклорист!

— Речь идёт о судьбе целой рыбацкой деревни, — ответила Оу Толань ледяным тоном. — Вы понимаете, что я имею в виду. Это не предмет для шуток, хоть вам это и кажется забавным. Вы спокойны и расслаблены, вы копите свежие силы. А другие уже больше года терзаются переживаниями и чувствуют себя ужасно.

Чуньюй Баоцэ отступил на шаг:

— Не думаю, что им ещё тяжелее, чем мне! Я вам больше скажу — именно вы и никто другой повлияли на моё решение! Изначально я не собирался слишком углубляться в проект по развитию побережья, потому что это уже задача местных властей, а у «Лицзинь» и без того достаточно широкая сфера деятельности. Я давно уже стал фигурой номинальной; вы и сами видите, что сейчас я целиком посвящаю себя другой сфере: последние годы я, как и вы, увлекаюсь фольклористикой… Это вы открыли мне глаза на ценность маленькой рыбацкой деревушки возрастом семь или восемь веков, поэтому я всеми силами стараюсь препятствовать её разрушению. По мере возможности мы должны сохранить её оригинальный колорит и аутентичность ещё лет на семьсот-восемьсот!

Он говорил торопливо и искренне, и на его лбу выступили капельки пота; он достал платок и отёр лицо. Оу Толань пристально смотрела ему в глаза:

— Вот как? В таком случае зачем вам понадобилось поглощать деревню?

— И правда, зачем? — Чуньюй Баоцэ глядел на ночное море. — Я тоже задавал этот вопрос. «Лицзинь» и городские власти отвечали, что в нынешнюю эпоху старинную деревню можно по-настоящему сохранить, только вливая в неё капитал.

— Что это за эпоха такая?

— Эпоха разрушения и перестройки.

— Но ведь ни для кого не секрет, что ваша корпорация идёт в ногу со временем. Если вы сможете уберечь Цзитаньцзяо, это будет всё равно что хорёк, который уберёг кур! — говорила Оу Толань, повысив голос. А под конец добавила: — Извините, не очень красиво приводить такие сравнения…

— Да мне всё равно… — сказал Чуньюй Баоцэ с видимым усилием; дыхание его ослабло. Ощутив дискомфорт в желудке, он помассировал живот и, запинаясь, проговорил: — Ничего. Я понимаю ваше беспокойство и… Но, говоря по правде, я готов приложить все усилия, чтобы вы могли спокойно работать там, где вам нравится, и готов хоть сейчас гарантировать вам это, прошу вас… Помните то, что я сказал этой ночью!

Оу Толань всё так же неотрывно, сосредоточенным взглядом, смотрела сквозь лунный свет председателю в глаза:

— Я запомню. Но хочу, чтобы и вы помнили: на фоне деревни с такой древней историей, как у Цзитаньцзяо, существование моё, ваше, любого человека — лишь ничтожный, крохотный миг. Мы мелкие, презренные создания, а море и песчаный берег — великие, они по сравнению с нами — вечность…

— И любовь — тоже вечность! — неожиданно даже для самого себя выпалил Чуньюй Баоцэ.

— Любовь бывает разная, — заметила Оу Толань.

В оставшееся время они ни о чём больше не говорили. Они пошли в подветренном направлении, на запад. Далеко впереди, в западной стороне, виднелась густая сеть огней, и они долго смотрели на них издалека. Чуньюй Баоцэ сказал:

— Вон там самый крупный остров. На нём есть птичий питомник, вы, возможно, видели его.

— Да, очень ценное место.

— А его начальника, директора то есть, тоже видели?

Оу Толань покачала головой. Чуньюй Баоцэ неуклюже сказал:

— Это и есть бывший младший лейтенант, который похитил жену У Шаюаня.

— Похитил?

— Наверное, я не очень удачно выразился. Как бы там ни было, это разбило У Шаюаню сердце, и он постоянно смотрит на этот остров издалека, и будет смотреть всю жизнь…

Глава 17

Возвращение домой

1

Замок Айюэбао был окутан тишиной. Вдруг из этой тишины донёсся чих и разлетелся по округе, смешавшись с запахом сена и ароматом цветов. Несколько человек в праздности возвращались каждый на своё место: листали табели для учёта явки, просматривали стенограммы, проверяли в нескольких местах воздушный регулирующий клапан, ожидали лифт, чтобы подняться в Восточный зал. По углам стрекотали пережидающие зиму осенние насекомые, которых Застёжка безуспешно пыталась найти. Уборщица притащила отраву для насекомых, и Застёжка уставилась на неё. Решив, что звук идёт из стойла Цветочной Госпожи, она направилась туда. Тёлка лениво жевала свою жвачку, от неё исходил лёгкий запах скотины. Приблизив к ней нос, Застёжка почувствовала щемящий аромат парного молока. Выйдя из стойла, она увидела Куколку: та с огромной охапкой книг заходила в лифт. Подумать только, ей даже лень самой спуститься. Эта каменная крепость представляла собой ядро корпорации «Лицзинь», а внутри неё имелось ещё одно ядро, этакое гигантское дитя, осторожно укутанное в несколько слоёв мягкого и нежного бархата. В данный момент это дитя сладко спит или наполовину проснулось и лениво потягивается, приветствуя рассвет. Здесь ход времени совершенно иной, чем во внешнем мире, здесь живут не по летнему времени, а по какому-то другому. Новым работникам на адаптацию к жизни в замке требуется полгода, а то и больше, а Куколке, превосходящей остальных своими способностями, понадобилось всего два месяца, чтобы приспособиться и почувствовать себя в своей тарелке. Привыкшим к дисциплине работникам очень тяжело справляться в условиях здешней системы времени, но те, кто любит понежиться в постели, мучается бессонницей, страдает лунатизмом или просто любит среди ночи поиграть в прятки, будут чувствовать себя тут как рыба в воде. Надо запомнить лишь одно правило: меньше болтать. Любители потрепать языком и поскандалить немедленно изгонялись из замка.

Одна новенькая уборщица за глаза назвала председателя старым деревенщиной, до смерти напугав этим Застёжку. На местном наречии это выражение обычно означало «старый педераст». Она решила, что эта девушка не может больше оставаться в замке, но для верности всё же доложила о происшествии хозяину. Вопреки её ожиданиям, тот захотел лично встретиться с этой девчушкой с раскосыми глазами, да ещё и восхитился: «Впервые встречаю молодёжь, которая так лихо придумывает прозвища». Тем не менее ни Застёжка, ни другие обитатели замка не осмеливались применять придуманное девушкой прозвище. Несколько дней назад Застёжка своими глазами увидела, как председатель совета директоров вернулся усталый, его глаза, испещрённые красными прожилками, наполняла тревога. После этого в замке воцарилась тишина, не нарушаемая ни единым звуком, словно всё погрузилось в зимнюю спячку. Она испуганно спросила про себя: «Что это стряслось со старым деревенщиной»?

То, что Чуньюй Баоцэ пропускал завтраки или обеды, было обычным делом. В помещении через стенку от его комнаты имелось, помимо воды и вина, всё необходимое и была ещё простенькая кухонная утварь. В сундуках лежало множество всевозможных запасов, среди которых можно было даже отыскать чёрствый, как камень, голландский сыр, большие и сладкие как мёд арабские финики. С тех пор как уехала Комиссар, весной он спал в основном урывками. Были в этом и свои плюсы: он находил особое утешение в том, чтобы посреди ночи, стоя у окна, вдыхать аромат свежей травы и слушать тихий стрёкот насекомых. Жаль упускать такую пору: в это время только глупец может крепко спать. В часы бессонницы он предавался чтению или царапал что-то в записной книге. «Во время поездки на остров мне пришлось дать одно обещание, которое я должен буду исполнить, чтобы не прослыть никчёмным», — записал он и, покусав ручку, добавил: «Но это обещание я дал морскому божеству!» Глядя на эту запись, он подумал о своём великолепном имении на склоне горы.