Истории замка Айюэбао - Вэй Чжан

— Мы официально начинаем празднование открытия рыболовного сезона!

После чтения молитвы, славословий в честь божества моря и молений о благословении началось исполнение рыбацких запевок. Запевалой был всё тот же старик, только в отличие от того, что они наблюдали на вчерашней репетиции, лица у всего хора были разрисованы красными и коричневыми красками, а широкие брови подведены, что придавало гримасам устрашающий вид. То ли из-за нервного напряжения, то ли по какой-то другой причине голос у старика сегодня звучал иначе, а хор пел пронзительно и несколько раз фальшивил. Текст запевок был целиком новый, пение звучало отрывисто и нечётко, можно было различить лишь отдельные слова типа «процветание» и «высокий прилив».

— Это какой-то хаос, это невозможно ни слушать, ни петь.

Такими словами Чуньюй Баоцэ хотел утешить Оу Толань, в голосе его звучало глубокое сожаление. Он даже хотел сказать: «Меня-то такие вещи ни капли не волнуют, но как можно заставлять вас… Вас, драгоценное существо! Нельзя подвергать вас таким мучениям, это уже слишком, так пугать вас, так утомлять!» Но он этого не сказал. Ему хотелось вывести её отсюда за руку, но когда он повернулся к ней, то застыл от изумления: её лицо озаряла радость, она увлечённо наблюдала за происходящим фарсом, не отвлекаясь ни на мгновение. «Вот это настоящая фольклористка!» — вздохнул он про себя. В тот момент, когда истинный учёный должен проявить терпение и ни с чем не сравнимую выносливость, он ни одним из этих качеств похвастаться не мог: наверное, ему придётся учиться у неё всю жизнь. Думая так, он немного успокоился, включил всю свою скромность и готовность внимать наставлениям и молча стоял рядом с ней.

4

Шумное, грандиозное празднование наконец завершилось. Приезжие сначала гуляли по берегу, но вскоре вонь с фермы всех разогнала. Они разбрелись по ресторанчикам, чтобы отведать местных морепродуктов, и по сувенирным лавкам, чтобы закупиться перед отъездом ожерельями из раковин и прочей ерундой. Чуньюй Баоцэ, как и фольклористка, радовался скорому отъезду туристов и тому, что на остров вернутся тишина и покой. Он был счастлив, что Оу Толань не собиралась покинуть остров сразу по окончании праздника, и настроился на то, что проведёт предстоящие дни в полной безмятежности. Он знал: теперь у них будет возможность ходить друг к другу в гости и вести более задушевные беседы. В окутавшей их церемонной атмосфере можно было уловить нечто до боли знакомое и в то же время неизведанное — самые редкие и ценные составляющие человеческой жизни. Он поймал себя на том, что стал осторожнее, стал скрывать чисто мужское проявление внимания и заботы, прятать под личиной серьёзности и самоуважения мелкие слабости, возникающие нередко в общении между мужчиной и женщиной. Как долги и в то же время коротки, как прекрасны и томительны были эти дни на острове! Много раз на дню он порывался постучать в её дверь, усиленно изыскивал разнообразные мотивы для встреч. Самым естественным и удобным поводом он считал вопросы по фольклористике.

— Обидно то, что в этот раз я не услышал в рыбацких запевках про Вторую Барышню. Не понимаю, с чем это связано, — неужели может быть такая огромная разница в фольклоре двух мест, которые расположены в часе плавания друг от друга? — спросил он её, замедляя шаг, когда они вышли из столовой после завтрака и шли по коридору первого этажа. Они были уже в паре метров от её двери, и он надеялся получить приглашение на чашечку горячего чая. Оу Толань, похоже, симпатизировала пожилому любителю фольклора, с таким упорством постигающему эту науку. Тронутая его прилежанием, она чувствовала, что её долг как учёного — нести знания в массы. Она ответила:

— Нет, вчера просто не было возможности, потому что эти запевки очень длинные. Помимо этого, ещё несколько запевок не исполнили, к примеру, «запевку гребцов» и «макрельную запевку». Последняя вообще редко встречается в других местах, её исполняют только когда празднуют обильный улов, она очень занятна. Я позавчера её записала, как-нибудь дам вам послушать.

Выслушав её, он выразил удивление и энтузиазм. Обычно, отказываясь сразу удовлетворить просьбу собеседника, принято объяснять причину, к примеру, сказать: «Извините, меня ждут дела, как-нибудь в другой раз». Однако Оу Толань, с улыбкой кивнув, явно собиралась без объяснений уйти в свой номер. В глубине души он оправдывал её, считая, что у женщин полно мелких дел, всяких мелочей — наверное, ей нужно нанести макияж, разобрать записи взятых интервью, да в конце концов в туалет сходить! С этими мыслями он, сдерживая огорчение и сожаление, собрался было уйти, но уже разворачиваясь, набрался смелости и спросил:

— Вы сегодня до обеда куда-нибудь пойдёте?

— Нет. Хочу побыть в номере, отдохнуть.

— Если это не покажется вам слишком бесцеремонным, я бы хотел пригласить вас к себе в номер на чашечку кофе, у меня есть кофе высшего сорта, даже лучше, чем тот, что я привозил вам в прошлый раз!

Она согласилась без колебаний:

— Спасибо, я к вам загляну через полчасика!

Ему показалось, что сегодняшний утренний разговор был формальным, в отличие от их прежних разговоров после приезда на остров и во время его визитов в Цзитаньцзяо, когда все их беседы — как долгие, так и краткие — были спонтанными и вежливыми. На этот раз она придёт к нему по его приглашению, на далёком острове будут только они вдвоём. Все их предыдущие беседы проходили с участием третьих лиц, чаще всего — в присутствии этого «интеллигентишки». Разница колоссальна, она в самой сути. Он выглядел непринуждённо, но в душе испытывал трепет, словно ступал по тонкому льду, опасаясь, что любая опрометчивость, любой промах провалят весь разговор. В эти тридцать минут до её прихода он напряжённо размышлял и решил, что самое главное — не касаться в разговоре Цзитаньцзяо. Он не верил, что У Шаюань принимал решения в одиночку, особенно после его визита в корпорацию этой зимой; трудно вообразить, что Оу Толань не в курсе ситуации. Если разговор зайдёт о проблеме с Цзитаньцзяо, это может всё разрушить, и ценный шанс будет упущен. Но о чём же с ней говорить? О рыбацких запевках? Ну разумеется.

И вот она пришла, весёлая, но сдержанная и с изысканными манерами. Когда она уселась и поднесла к губам чашку ароматнейшего кофе, он заговорил:

— Мне недавно приснилось, — ох, как раз после того, как Старый Сом рассказал ту историю, — мне приснилась Вторая Барышня. Я отчётливо видел, как она выглядит…

— Вот это да! Расскажите! — попросила она с искренним любопытством, ставя на место чашку.

— Так вот, даже когда я проснулся, то всё ещё помнил её взгляд, черты её лица, очень отчётливо помнил. На берегу озера она посмотрела на меня, и я пошёл за ней, мы достигли подножия небольшого холма, там рос густой лес и высилось здание, которое много лет простаивает без дела. Она вошла, я следом за ней, и с удивлением я обнаружил, что она сидит посреди главного зала, а перед ней на письменном столе — большой букет свежих цветов…

— Какой красивый сон!

— О да. Я потом сообразил, что эта Вторая Барышня на самом деле морское божество из легенд. Мне пришло это в голову, когда я увидел её во сне сидящей с гордо выпрямленной спиной.

Оу Толань кивнула:

— Вы верно говорите. Так эта красивая легенда и слилась с приморской традицией жертвоприношений. Это волшебная история, в которой фантазии воплотились, обрели конкретные очертания и ожили. С точки зрения фольклористики это имеет огромное значение.

Чуньюй Баоцэ взволнованно потёр руки — как студент, которого удостоили похвалы. Он тяжело задышал, глаза забегали, и он вздохнул:

— Надо, чтобы и у нас было собственное, знакомое нам морское божество, и чтобы у него жилище было ещё лучше. Тогда Второй Барышне не придётся мыкаться по свету, она уже достаточно настрадалась… Так что, — он поднял голову и взглянул на неё, — я принял кое-какое решение: хочу сделать из своего имения на склоне горы храм, посвящённый богине моря.