Завет воды - Вергезе Абрахам

Они начали переписываться, когда она поступила в Альюва-колледж, а Ленин к тому времени уже довольно давно учился в семинарии. В письмах он переключается с малаяли на английский и обратно. Мариамма не ожидала, что Ленин окажется таким преданным корреспондентом. Но еще больше ее удивляет, с какой охотой он изливает свои чувства, детально и пространно описывает их, словно ему больше не с кем поделиться. Перед ее приездом в Мадрас он написал:

Препарирование верхних конечностей занимает полных шесть недель. После экзамена по верхним конечностям она пишет Ленину, празднуя пройденный этап: «Я впадаю в депрессию, если задумываюсь, сколько еще осталось. Грудная клетка, живот и таз, голова и шея, нижние конечности. Еще целый год анатомии. Если учеба в Альюва-колледже была похожа на питье из шланга, то Медицинская школа — как пить из бушующей реки, и здесь столько всего надо запоминать наизусть».

Спустя год и два месяца со дня их первой встречи Генриетта выглядит как недоеденные тигром останки. По вечерам Мариамма и Анита экзаменуют друг друга, меняясь ролями, тренируются перед устным экзаменом, который следует за письменным. Анита сует кость в пустую наволочку и предлагает:

— Тяните, мадам.

Мариамма рассчитывает, что там запястье или предплюсневая кость, которую она должна определить на ощупь.

— Легко-лопатка-левая.

— Не торопитесь, всезнайка! Вам уже говорили, что вы тараторите слишком быстро? Назовите отдельные части.

— Коракоидный отросток, акромион, ость…

— Выньте и покажите место прикрепления трапециевидной и большой круглой мышц…

Вскоре она пишет отцу, напоминая, что пора присылать взнос за выпускные экзамены, — оказывается, год уже пролетел.

Во время учебных каникул она просыпается после дневного сна и обнаруживает, что на ее рабочем столе сидит, часто моргая, чернолицый морщинистый паренек с седыми бакенбардами. Он, видимо, просунул руку через оконные решетки и отодвинул задвижку. Она пытается шугануть его, но он скалит зубы и угрожающе подается вперед. Курангу́ [231] обшаривает столы в поисках еды и, ничего не найдя, из подлости стягивает бельевую веревку, прежде чем смыться. Проблема обезьян поистине выходит из-под контроля.

Мариамма разыскивает Чинну, президента их курса. Тот вздыхает:

— Я приставал и к декану, и к коменданту с просьбами помочь. Безнадежно! Я хотел подождать до окончания экзаменов, но мартышки объявили войну.

Чинна был единодушно избран на пост президента — возможно, из-за его хладнокровия в самый первый день при встрече с Гаргульямурти. И пока остальные истово зубрят, Чинна начинает «Индо-приматную кампанию». Он вводит запрет на хранение еды в комнатах, имена нарушителей заносят на доску позора. Нанимает уличных мальчишек, вооруженных рогатками, чтобы те сидели на верхних балконах и залпами встречали послеобеденные набеги обезьян. Затем, каким-то таинственным образом, пара мартышек застревает на ночь в кабинете декана, а еще парочка — в кабинете коменданта, разорив и загадив комнаты в своих исступленных метаниях. И уже на следующий день бригада рабочих обрезает ветви деревьев, нависающие над общежитием, ремонтирует ставни, и мусор теперь вывозится дважды в день. Доска объявлений в столовой возглашает: МАРТЫШКИ, БЕРЕГИТЕСЬ ЧИННЫ. И он безусловный кандидат на переизбрание.

Но Мариамме Чинна признается, что совершенно не готов к экзамену.

— Скажу тебе правду. Я попал на медицинский факультет только потому, что мой дядя был ДМО.

Директор медицинского образования контролирует все назначения и прием на медицинский факультет.

— Дядюшка «замолвил словечко», хотя я-то хотел поступать на юридический. Это жулье в юридическом колледже не вкалывает так, как мы, точно тебе говорю.

В безумные недели, предшествующие экзамену, Мариамма получает письмо, адрес на котором написан рукой Ленина, но с почтовым штемпелем «Султан Батери». Он пишет, что находится в округе Ваянад, приписан к древнему аччану — тот вдовец, добрый и верующий человек, но очень забывчивый. Ленин наконец свободен от комендантского часа семинарии, но оказался в городишке, который забирается под одеяло уже в половине пятого дня. Церковный смотритель, туземец по имени Кочу-панья́н [232], — единственный, с кем удается поболтать. Они подружились. Ленин говорит, что он все еще «живет вопросом», как предложил БиЭй Аччан. «Но вера моя испарилась, — пишет Ленин. — Во время евхаристии, когда аччан приподнимает возду́х, знаменуя присутствие Духа Святого, он плачет! Бедняга полон чувств. А я ничего не чувствую, Мариамма. Я потерялся. Не знаю, что из меня выйдет. Продолжаю ждать знака».

В последние дни перед финалом все в общежитии ходят с остекленевшими глазами, в зубрильном бреду. Они дремлют с включенным светом, потому что коллективная мудрость утверждает, будто это верный способ обходиться меньшим количеством сна. За несколько дней до финала Мариамме снится, что прекрасный мужчина подводит ее к кровати под балдахином и обводит пальцем ее профиль. Он целует ее у самого уха. «Это, — шепчет он, — гинглимоартродиальный сустав».

Она просыпается и обнаруживает, что заснула на малоберцовой кости, которая отпечаталась у нее на щеке. Мариамма не припомнит, чтобы вообще слышала раньше слово «гинглимоартродиальный». Она заглядывает в справочник и выясняет, что «гинглимо» означает шарнир, как суставы между костями пальцев, а «артродиальный» означает скользящий, как суставы между костями запястья. Но существует только один-единственный «гинглимоартродиальный» сустав, который объединяет в себе шарниры и скольжение, — ВНЧС, или височно-нижнечелюстной сустав.

Она рассказала про свой сон Аните, добавив:

— Вот что бывает, когда используешь берцовую кость вместо подушки.

За завтраком Мариамму в столовой приветствуют звуками поцелуев, однокурсники многозначительно теребят уши. Анита вовсе не раскаивается, потому что исследование прошлых экзаменационных вопросов подсказывает ей, что ВНЧС возникал только один раз, семнадцать лет назад. Никогда в истории ни одного медицинского факультета не встречалось такого количества студентов, вызубривших эти две страницы из «Грэя».