Собрание ранней прозы - Джойс Джеймс

– Quis est in malo humore, – сказал Стивен, – ego aut vos? [128]

Крэнли не отозвался на шпильку. Мрачно продолжая размышлять над своей оценкой, с той же рубленой силой он повторил:

– Чистейшее паскудное г, вот он кто!

Это было его обычной эпитафией для скончавшихся дружб, и Стивен подумал, не будет ли это некогда сказано тем же тоном в память ему. Тяжелая неуклюжая фраза медленно оседала, исчезая из его слуха, как проваливается камень в трясину. Стивен следил, как она оседает, так же как оседали многие другие прежде, и чувствовал на сердце ее гнетущую тяжесть. В отличие от Давина, в речи Крэнли не было ни редкостных оборотов елизаветинского языка, ни причудливых трансформаций ирландских идиом. Тягучесть этой речи была эхом дублинских набережных, отражающимся в мрачной запустелой гавани, а ее энергия – эхом церковного красноречия Дублина, отражающимся от амвона в Уиклоу.

Угрюмая складка исчезла со лба Крэнли, когда с другого конца холла к ним направился быстрыми шагами Макканн.

– Вот и вы! – произнес бодро Макканн.

– Вот и я, – произнес Стивен.

– Как всегда с опозданием. Не могли бы вы совмещать ваши прогрессивные взгляды с некоторым уважением к точности?

– Этот вопрос не стоит в повестке дня, – сказал Стивен. – Следующий пункт.

Улыбающиеся глаза его были уставлены на плитку молочного шоколада в серебряной обертке, торчащую из нагрудного кармана пропагандиста. Вокруг сомкнулось кольцо слушателей, желающих стать свидетелями состязания умов. Худощавый студент с оливковой кожей и гладкими черными волосами, просунув голову между ними, с каждой фразой переводил взгляд с одного на другого, будто стараясь поймать фразу на лету своим влажным открытым ртом. Крэнли вытащил из кармана маленький серый мячик и начал его тщательно изучать, крутя так и этак.

– Следующий пункт? – повторил Макканн. – Гм!

Он громко хохотнул, улыбнулся широко и дважды себя подергал за козлиную соломенного цвета бородку, свисавшую с туповатого подбородка.

– Следующий пункт состоит в подписании декларации.

– А вы мне заплатите, если я подпишу? – спросил Стивен.

– Я думал, что вы идеалист, – сказал Макканн.

Студент с цыганской наружностью обернулся и сказал невнятным блеющим голосом, обращаясь к окружающим:

– Адская сила, вот странный подход. Такой подход это, по-моему, корыстный подход.

Его голос угас в молчании. Никто не обратил внимания на слова. Он повернул свое оливковое лицо с лошадиным выражением к Стивену, приглашая его продолжить.

Макканн начал энергичную речь о царском рескрипте, о Стэде, о всеобщем разоружении, о третейском суде для международных конфликтов, о знамениях времени, новом человечестве и новом евангелии жизни, согласно которому долгом общества станет обеспечить наибольшее счастье наибольшему числу людей наиболее дешевым способом.

Цыганистый студент заключил эту речь возгласом:

– Тройное ура всемирному братству!

– Валяй, Темпл, – сказал стоявший рядом дюжий краснощекий студент. – Я тебе потом пинту поставлю.

– Я верю во всемирное братство, – продолжал Темпл, бросая по сторонам взгляды своих темных овальных глаз. – А Маркс это ж просто жулик паршивый!

Крэнли схватил его крепко за руку, чтобы он придержал язык, и с кривой улыбкой несколько раз повторил:

– Полегче, полегче, полегче!

Темпл, стараясь высвободить руку, гнул свое, у рта его была легкая пена:

– Социализм был основан ирландцем, а первым человеком в Европе, кто проповедовал свободу мысли, был Коллинз. Двести лет назад. Он обличал всякую поповщину, этот философ из Миддлсекса. Ура Джону Энтони Коллинзу!

Тонкий голос на краю собравшейся кучки отозвался:

– Пип! пип!

Мойнихан прошептал Стивену на ухо:

– А как насчет бедной сестренки Джона Энтони:

Стивен рассмеялся, и довольный Мойнихан опять зашептал:

– На Джоне Энтони Коллинзе, как ни поставь, всегда поимеешь пять бобиков.

– Жду вашего ответа, – коротко сказал Макканн.

– Меня этот вопрос нисколько не интересует, – устало сказал Стивен. – Вам это хорошо известно. Зачем же вы устраиваете эту сцену?

– Прекрасно, – сказал Макканн, чмокнув губами. – Так, значит, вы реакционер?

– Вы думаете, на меня производит впечатление, когда вы махаете деревянной шпагой? – спросил Стивен.

– Метафоры! – резко сказал Макканн. – Давайте перейдем к фактам.

Стивен вспыхнул и отвернулся. Макканн, не унимаясь, с враждебной иронией произнес:

– Начинающие поэты, как видно, ставят себя выше столь пустяковых вопросов, как вопрос о всеобщем мире.

Крэнли поднял голову и, держа свой мячик, словно миротворящую жертву между двух спорящих, сказал:

– Pax super totum sanguinarium globum [129].

Раздвинув столпившихся, Стивен сердито дернул плечом в сторону портрета царя и сказал:

– Держитесь за вашу икону. Если уж нам необходим Иисус, пусть это будет легитимный Иисус.

– Адская сила, вот это здорово сказано! – воскликнул цыганистый студент, обращаясь к своим соседям. – Славное выражение. Мне это выражение страсть как нравится.

Он проглотил слюну, будто глотал фразу, и, теребя кепку за козырек, спросил Стивена:

– Простите, сэр, а вот этим выражением вы что хотели сказать?

Чувствуя, как рядом стоящие его подталкивают, он обернулся к ним:

– Да мне охота узнать, что он этим выражением сказать хотел.

Опять повернувшись к Стивену, он шепотом проговорил:

– А вы в Иисуса верите? Я верю в человека. Я, конечно, не знаю, вы в человека верите или нет. Я вами восхищаюсь, сэр. Восхищаюсь разумом человека, независимого от всех религий. Скажите, а насчет разума Иисуса вы как мыслите?

– Валяй, Темпл! – сказал дюжий краснощекий студент, имевший обыкновение всегда повторять одно и то же. – Пинта за мной.

– Он думает, я болван, – пояснил Темпл Стивену, – потому как я верю в силу разума.

Крэнли, обняв под руки Стивена и его поклонника, объявил:

– Nos ad manum ballum jocabimus [130].

Стивен, увлекаемый прочь, заметил покрасневшее, с топорными чертами, лицо Макканна.

– Моя подпись не имеет значения, – сказал он вежливо. – Вы правы, что идете своим путем. Но дайте и мне идти моим.

– Дедал, – сказал Макканн твердым тоном. – Я убежден, вы неплохой человек, но вам предстоит еще осознать ценность альтруизма и чувства личной ответственности.

Чей-то голос сказал:

– Интеллектуальным вывертам не место в этом движении.

Стивен не обернулся на голос, по резкому тону узнав Макалистера. Крэнли торжественно прокладывал путь сквозь толпу студентов, держа под руки Стивена и Темпла, подобно священнику, шествующему в алтарь в сопровождении сослужащих.

Темпл, перегнувшись к Стивену через грудь Крэнли, живо проговорил:

– Слыхали, что Макалистер сказал? Этот малый завидует вам, не замечали? Крэнли-то не заметил, бьюсь об заклад. А я вот, адская сила, сразу заметил.

Минуя часть холла, где стоял декан, они заметили, как тот тщится сбежать от своего собеседника-студента. Декан стоял у лестницы, уже занеся ногу на нижнюю ступеньку, уже подобрав для подъема свою поношенную сутану с женской заботливостью, и, постоянно кивая, повторял:

– Вне всякого сомнения, мистер Хэккет! Замечательно! Вне всякого сомнения.

Посреди холла староста братства тихим и недовольным голосом вел серьезный разговор со студентом-пансионером. Разговаривая, он слегка морщил свой веснушчатый лоб и в паузах между фразами покусывал тонкий костяной карандашик.

– Я надеюсь, с подготовительного все придут. За первый курс можно ручаться. За второй тоже. Наша задача это проверить новичков.